Они, конечно, мирятся, оттаивают и вечером снова читают стихи. Словно две строящие гнездо ласточки, которые и не представляют жизни друг без друга. Может, Лаас и радовался бы своей победе, если бы Мийя не уколола его так больно — член Армии спасения.
Есть и кое-что другое, что не по нраву Лаасу. Под голубиным гнездом находится еще какая-то комната — большая каменная кухня, с узкими, церковного вида оконцами, там стоит кухонный шкаф. Он весь опутан паутиной, и просто удивительно, как оттуда вообще можно что-нибудь достать и положить обратно без того, чтобы не порвать паутину. Повсюду грязь, неприбранные подстолья, кучки мусора. Наадж все это не очень трогает, и паутина ей на нервы не действует. Домашняя работа целиком на плечах матери.
Перед глазами Лааса встает его собственная чистая комната, только ведь настоящая любовь должна быть выше
подобных мелочей. У Наадж есть другие достоинства, не обязательно ей быть кухаркой.
На гулянье Наадж, по мнению Лааса, излишне сближается в танце со своими партнерами. Особенно с Альбертом, к которому относится как сестра, и с другим, высоким красивым молодым человеком в роговых очках. Харри Лухтом, как назвала его Наадж после танца.
Лааса мучает ревность. Значит, вот он, принц ее мечты. Лаас и в самом деле чувствует себя рядом с ним довольно жалким — почти на голову ниже его.
— Лаас, как не стыдно ревновать, тогда я тебе больше ничего не скажу. Я же с тобой, с тобой!— шепчет она и сжимает его пальцы.
Но Лаас по-прежнему насуплен.
— Пойдем отсюда, глупый мальчишка!— нежно говорит Наадж.
По дороге они успели помириться, когда услышали, что Альберт и Харри идут следом. Наадж хотела было забежать за угол, но Лаас затащил ее в дом; когда он зажег свет, оказалось, что все вчетвером стоят в каменной кухне.
Лаас проявляет учтивость, хотя ему крайне неловко. Положение дурацкое. И Наадж неловко. Правда, она поставила молодым людям на стол пиво, сказала им «спокойной ночи», взяла Лааса под руку, и они поднимаются наверх, в голубиное гнездо.
Его все еще не покидает ощущение, что он куда-то должен отсюда уйти. Долгое время не может поцеловать Наадж, что-то останавливает его. Снизу доносятся голоса парней, наконец там появляются родители Наадж, и Лаас уже не очень различает, кто говорит.
Наадж опечалена. Ну почему он злится из-за того, что другие настолько глупы. И что она могла поделать. И пришли ребята вовсе не из-за нее только, они и раньше являлись сюда пить пиво, если оно было у отца. Почему она должна быть с ними высокомерной? Это тоже некрасиво.
И Лаас начинает оттаивать. Наадж здесь, рядом. Она не Мийя, которая бежит от него к другому. У Наадж никогда не было настоящего дома, и этот тоже не очень настоящий, и поэтому она не заботится о порядке. Да и какой особый порядок здесь наведешь? Наверху на ее книжной полке и на столе паутины вроде бы нет. Если бы эта мансардная комната принадлежала одной Наадж, наверное, тут было бы так же чисто, как и в его комнате.
И в эту ночь совершается нечто вроде предварительной помолвки. Летом, не позднее Иванова дня, состоится
свадьба. Уж как-нибудь они обойдутся, может, и он, Лаас, в дальнейшем найдет место получше, возможно в Таллине, и тогда будет учиться. Сейчас на эту учебу немного отложено, есть доля также в боттенгарне отца и зятя, глядишь, к свадьбе удастся получить.
Будущий тесть предлагает завтра же идти регистрироваться, шутит, что, мол, тогда у них будет основание приглядывать за невестой, чтобы не увели. И теща поддакивает. Но Лаас говорит, что ему надо поставить в известность родителей. Возражать они не станут, дело-то решенное, только отцу и матери было бы приятнее. Такой уж обычай, только поэтому.
На том и порешили. Тесть обещает к свадьбе купить дочери велосипед, Наадж давно мечтала о нем, теща собирается отнести в мастерскую полотно, чтобы сшить постельное белье.
В эту ночь они почти официально спят в одной кровати.
На следующий день Лаас уезжает. Наадж на велосипеде брата провожает его. Снег уже растаял — на санях ездили всего пару дней,— и дорога скользкая. С далеких болот наползает холодный плотный туман. Но они счастливы и радостны и едут рядышком.
— Наадж, ты ведь не покинешь меня?— спрашивает Лаас при расставании.
— Конечно, почему ты об этом спрашиваешь! Скорее мне этого надо опасаться.
— Теперь ты моя. Я от тебя никуда не уйду.
Оставшись один, он несколько раз останавливает велосипед и оглядывается. Несмотря на многие смущающие его моменты, он словно бы оставил в Уулуранна часть самого себя. И всю дорогу на него смотрят большие, темные, чуточку грустные глаза Наадж.
В городе он замечает Мийю, которая идет по правой стороне улицы. Видит ее в спину, и точно совсем чужая.
Мийя, почему она здесь?
И тут же вспоминает. Во рту возникает странный привкус.
Значит, это правда. В горле у него застрял комок, который не исчезает. Он останавливается, смотрит вслед Мийе, пока она не исчезает за углом, затем толкает впереди себя ставший вдруг невероятно тяжелым велосипед.
Дорожный мастер Лаас старательно выполняет свою повседневную работу. Если удастся получить с нынешней службы хорошую аттестацию, это поможет ему в поисках новой работы в Тарту или поблизости от него. Надо пополнить свои знания в математике, чтобы поступить в университет. Нельзя больше тратить время на художественную литературу, пусть даже на книги всемирно известных писателей. Долго ли он будет с помощью литературных героев копаться в себе и в других. Вряд ли он найдет в «Преступлении и наказании» дорогу к своей странной мечте, к своим Золотым Воротам.
Какой-то страх за свою жизнь охватывает Лааса, кажется, что она уходит сквозь пальцы, как песок.
И все равно он то и дело копается в себе и других. Увидел случайно в городе Мийю, и опять его взяли сомнения. Как же это она узнала о своей беременности именно в тот день, когда у него здесь была Наадж? Явно знала о ней, когда написала, что придет к нему насовсем. Почему не пришла? Гордость? Оскорбленность? Но это не может быть выше любви.
А Наадж?
Ее письма по-прежнему необычны, однако в них словно бы уже и нет особой новизны. Слова «любовь» и «любимый», правда, встречаются чаще, но между строками как бы поредело.
Вот так, будто бухгалтер, он и подводит баланс своей любви, но, несмотря на все поправки и приписки, сальдо оказывается не в его пользу.
Конечно, Лаас не всегда калькулирует подобным образом. Бывали дни, когда он чувствовал, что Наадж — его первая настоящая, реальная любовь, не какая-то там Руфь из «Мартина Идена», а именно та, которая ему нужна.
Какое родителям до всего этого дело, он ведь выбирает жену для себя. Вот если бы она была из здешних мест, человеком, которого знают.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65