Но ведь Лаас и сам знает, на ком жениться. Свадьбу можно сыграть у Раунов, не в поселке же, на чужой квартире.
И Наадж приезжает на неделю к Лаасу и две ночи проводит у Раунов. Бродят' по заснеженному лесу, по замерзшему морю, потом Наадж уезжает, и Лаас не очень и удерживает, еще успеют побыть вдвоем.
Лаас верен Наадж. Ни на одном вечере на танцы не остается. Фотография Наадж у него всегда с собой. И не скрывает своей верности, а дает невесте в письмах понять, чтобы и она блюла честь.
Мороз на два месяца сковывает крепким льдом залив, и курсирующий по побережью автобус довозит своих пассажиров до Памманаского выступа. В начале марта ветер заводит свои карусели, мокрый снег валит будто из мешка, пока наконец не переходит в дождь. И все же пару ночей морозит, и снова снег сковывает коркой. Серое небо посыпает ее снежинками, и люди радуются хорошему санному пути — можно будет еще по весне завершить перевозки.
Тут в поселке разнесся слух, что у Кообассяяреского выступа объявилось скопище тюленей. К вечеру того же дня в поселок привезли уже первые трофеи, и торговец Антон Саулин скупает товар.
Лаас встретил ванатоаского Яана.
— Ну, вам тоже повезло?
— Да. Пять лет ни одного не видели. В прошлую зиму двое мужиков, правда, добыли несколько штук, но такого, как в этот год, прямо целое стадо, не бывало! Если бы знать и подготовить инструмент, можно было бы набить прилично. У нашего парня тоже казенная винтовка, взял разрешение, кое-что он настрелял. И уйеэлуский парень тоже. Но должен быть острый глаз и твердая рука, на ту самую секунду, а то уйдет под воду, и, даже если угодил, поминай как звали.
— Деньги идут!
— Если бы так и дальше пошло, то скоро, чего доброго, в какие-никакие богатеи можно было бы выбиться. Двадцать крон за беляша, за старых по пяти. Но, видать, уже конец, ломался в море лед, вот и занесло. Кто знает, добудут ли хоть одного сегодня. Парень, правда, пошел караулить.
— А собаку тоже надо брать с собой?
— Да что там брать, и без того увяжется.
— Вашему псу, наверное, уже много лет. Горб не по- уменьшился?
— Горб исправляет могила. Животному и человеку.
— У Раунов кто-нибудь ходил?
— Был Юри. Подшиб одного беляша. Красивая белая шкурка.
Лаас никогда не наблюдал охоту на тюленей — сейчас хороший случай. Как думает Яан, а что, если завтра пойти? Лед пока держит. Правда, он, Лаас, не такой уж стрелок, только...
— Ну что ж, поглядеть можно, если есть свободное время. На добычу полагаться особо по первому разу не следует. Но как ты попадешь туда? Если на ночь пойти к Раунам, то рано утром можно в компанию с Юри и нашим парнем. И смелостью надо запастись, а то уже разводья пошли.
Сегодня Лаас не может, но у него есть лыжи, ночью на них и пойдет. Есть ли там в море на льду снег, чтобы идти на лыжах?
— На лыжах? Тогда беды никакой. Учитель, бывает, носится на них. Ладно, зайди за нашим парнем.
Еще ночь, небо насупленное, темное, и так как Лаас ничего не видит, то у него появляется ощущение, что тяжелая туча повисла прямо над его головой. Он часто сбивается с санной колеи, однако огни Кообассяяреского маяка все же проглядывают, на них он сейчас и ориентируется. С берега дует легкий, ровный ветерок, он тоже помогает держать правильное направление, да и с какой стати именно его поджидают разводья? Лыжи хорошо скользят, купил прошлой зимой, вот только ружье не держится на вещмешке и мешает при движении. Наверно, и Рауны тоже пошли на тюленя.
В пять полшестого чуть-чуть посветлело, но берегов все еще не видно. И тут он слышит впереди голоса. Подъезжает ближе, пока не различает в темноте две мужские фигуры. С финскими санками. Задние санки толкает пограничник, перед ним дюжий мужчина в кожаном пальто.
Саулин, муж Мийи, узнает Лаас и поправляет вещмешок. И кажется, что лыжные крепления вдруг ослабли и требуют, чтобы их подтянули.
Лаас не разбирает слов, но по голосу догадывается, что другой мужчина — лейтенант Рийвес, начальник кордона. Затем оба они смеются: Антон громко — гы-гы-гы, и в голосе лейтенанта тоже сквозит какой-то подтекст.
Лаас мог бы пойти быстрее, опередить их, но что-то словно бы заставляет его замедлить шаг. Уж не о нем ли разговор, может, над ним потешаются...
Приблизившись к Саулину и Рийвесу, он здоровается. Для них это было неожиданно, шуршания лыж они не слышали.
— Тысячу чертей!— клянет лейтенант.— Так, чего доброго, и медвежью болезнь схватишь.
Саулин ничего не говорит. Лейтенант болтает еще о том о сем: где и как, значит, тоже на войну с тюленями, да, говорят, высадились десантом на Кообассяяреский выступ, надо бы их оттуда выбить... Но так как Антон и Лаас участия в разговоре не принимают, то у него пропадает охота болтать, наконец разговор и вовсе обрывается.
Становится светлее. Они уже успели пройти мимо пустых рыбацких сарайчиков на Тоолсеранна и пробираются над высоким берегом, на котором стоит домик Нигуласа. Дымит труба.
— Старик на охоте,— замечает Рийвес.
— Говорит, что тюленей не убивает, он крови не проливает,— коротко объясняет Саулин.
— Рыба тоже живность и тоже кровь имеет.
— Тогда он это кровью не считает.
Ветер, повернув на северо-запад, дует по-прежнему ровно, доносится шум моря.
У Кообассяяреского выступа слышится далекий выстрел. Судя по шуму, граница льда уже недалеко. Они время от времени проверяют топором крепость льда и идут дальше. Местами ветер смел снег, здесь с финскими санками идти легче, Лаасу же приходится переступать лыжами. И все же он идет вплотную с Саулиным и Рийвесом. Ни о чем не думает, ни о Мийе, ни о ком, но следит за каждым движением Антона и держится от него на одном и том же расстоянии. И десятым чувством угадывает, как тот замечает каждую его неловкость, как он оступается, поправляет ружье или посильнее отталкивается лыжей.
Ветер, кажется, повернул еще больше, и с моря стал наползать густой туман, в его влажности словно бы чувствуется странный, слегка тепловатый и соленый привкус крови. Очертания суши исчезают, острый палец маяка обволакивают клубы холодного молочного тумана.
— Так я и думал, сегодня тюлени останутся в живых,— опечаленно говорит начальник кордона.
Антон стучит топором по льду и идет дальше. И остальные двигаются следом, все на том же одинаковом расстоянии.
Вдруг где-то впереди разом грохают два ружья, и они прибавляют шаг в направлении выстрелов. Потом прислушиваются... Никаких голосов не слышно, лишь совсем близко шумит море, и густо и кучно, подобно огромному дракону, наплывает туман.
— Послушайте, вы уходите все дальше от берега, тут могут быть разводья,— беспокоится лейтенант.
— Могут, конечно, могут, тюлени посуху не разгуливают,— буркает Саулин, и в его насмешливом голосе слышится мрачная угроза.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65
И Наадж приезжает на неделю к Лаасу и две ночи проводит у Раунов. Бродят' по заснеженному лесу, по замерзшему морю, потом Наадж уезжает, и Лаас не очень и удерживает, еще успеют побыть вдвоем.
Лаас верен Наадж. Ни на одном вечере на танцы не остается. Фотография Наадж у него всегда с собой. И не скрывает своей верности, а дает невесте в письмах понять, чтобы и она блюла честь.
Мороз на два месяца сковывает крепким льдом залив, и курсирующий по побережью автобус довозит своих пассажиров до Памманаского выступа. В начале марта ветер заводит свои карусели, мокрый снег валит будто из мешка, пока наконец не переходит в дождь. И все же пару ночей морозит, и снова снег сковывает коркой. Серое небо посыпает ее снежинками, и люди радуются хорошему санному пути — можно будет еще по весне завершить перевозки.
Тут в поселке разнесся слух, что у Кообассяяреского выступа объявилось скопище тюленей. К вечеру того же дня в поселок привезли уже первые трофеи, и торговец Антон Саулин скупает товар.
Лаас встретил ванатоаского Яана.
— Ну, вам тоже повезло?
— Да. Пять лет ни одного не видели. В прошлую зиму двое мужиков, правда, добыли несколько штук, но такого, как в этот год, прямо целое стадо, не бывало! Если бы знать и подготовить инструмент, можно было бы набить прилично. У нашего парня тоже казенная винтовка, взял разрешение, кое-что он настрелял. И уйеэлуский парень тоже. Но должен быть острый глаз и твердая рука, на ту самую секунду, а то уйдет под воду, и, даже если угодил, поминай как звали.
— Деньги идут!
— Если бы так и дальше пошло, то скоро, чего доброго, в какие-никакие богатеи можно было бы выбиться. Двадцать крон за беляша, за старых по пяти. Но, видать, уже конец, ломался в море лед, вот и занесло. Кто знает, добудут ли хоть одного сегодня. Парень, правда, пошел караулить.
— А собаку тоже надо брать с собой?
— Да что там брать, и без того увяжется.
— Вашему псу, наверное, уже много лет. Горб не по- уменьшился?
— Горб исправляет могила. Животному и человеку.
— У Раунов кто-нибудь ходил?
— Был Юри. Подшиб одного беляша. Красивая белая шкурка.
Лаас никогда не наблюдал охоту на тюленей — сейчас хороший случай. Как думает Яан, а что, если завтра пойти? Лед пока держит. Правда, он, Лаас, не такой уж стрелок, только...
— Ну что ж, поглядеть можно, если есть свободное время. На добычу полагаться особо по первому разу не следует. Но как ты попадешь туда? Если на ночь пойти к Раунам, то рано утром можно в компанию с Юри и нашим парнем. И смелостью надо запастись, а то уже разводья пошли.
Сегодня Лаас не может, но у него есть лыжи, ночью на них и пойдет. Есть ли там в море на льду снег, чтобы идти на лыжах?
— На лыжах? Тогда беды никакой. Учитель, бывает, носится на них. Ладно, зайди за нашим парнем.
Еще ночь, небо насупленное, темное, и так как Лаас ничего не видит, то у него появляется ощущение, что тяжелая туча повисла прямо над его головой. Он часто сбивается с санной колеи, однако огни Кообассяяреского маяка все же проглядывают, на них он сейчас и ориентируется. С берега дует легкий, ровный ветерок, он тоже помогает держать правильное направление, да и с какой стати именно его поджидают разводья? Лыжи хорошо скользят, купил прошлой зимой, вот только ружье не держится на вещмешке и мешает при движении. Наверно, и Рауны тоже пошли на тюленя.
В пять полшестого чуть-чуть посветлело, но берегов все еще не видно. И тут он слышит впереди голоса. Подъезжает ближе, пока не различает в темноте две мужские фигуры. С финскими санками. Задние санки толкает пограничник, перед ним дюжий мужчина в кожаном пальто.
Саулин, муж Мийи, узнает Лаас и поправляет вещмешок. И кажется, что лыжные крепления вдруг ослабли и требуют, чтобы их подтянули.
Лаас не разбирает слов, но по голосу догадывается, что другой мужчина — лейтенант Рийвес, начальник кордона. Затем оба они смеются: Антон громко — гы-гы-гы, и в голосе лейтенанта тоже сквозит какой-то подтекст.
Лаас мог бы пойти быстрее, опередить их, но что-то словно бы заставляет его замедлить шаг. Уж не о нем ли разговор, может, над ним потешаются...
Приблизившись к Саулину и Рийвесу, он здоровается. Для них это было неожиданно, шуршания лыж они не слышали.
— Тысячу чертей!— клянет лейтенант.— Так, чего доброго, и медвежью болезнь схватишь.
Саулин ничего не говорит. Лейтенант болтает еще о том о сем: где и как, значит, тоже на войну с тюленями, да, говорят, высадились десантом на Кообассяяреский выступ, надо бы их оттуда выбить... Но так как Антон и Лаас участия в разговоре не принимают, то у него пропадает охота болтать, наконец разговор и вовсе обрывается.
Становится светлее. Они уже успели пройти мимо пустых рыбацких сарайчиков на Тоолсеранна и пробираются над высоким берегом, на котором стоит домик Нигуласа. Дымит труба.
— Старик на охоте,— замечает Рийвес.
— Говорит, что тюленей не убивает, он крови не проливает,— коротко объясняет Саулин.
— Рыба тоже живность и тоже кровь имеет.
— Тогда он это кровью не считает.
Ветер, повернув на северо-запад, дует по-прежнему ровно, доносится шум моря.
У Кообассяяреского выступа слышится далекий выстрел. Судя по шуму, граница льда уже недалеко. Они время от времени проверяют топором крепость льда и идут дальше. Местами ветер смел снег, здесь с финскими санками идти легче, Лаасу же приходится переступать лыжами. И все же он идет вплотную с Саулиным и Рийвесом. Ни о чем не думает, ни о Мийе, ни о ком, но следит за каждым движением Антона и держится от него на одном и том же расстоянии. И десятым чувством угадывает, как тот замечает каждую его неловкость, как он оступается, поправляет ружье или посильнее отталкивается лыжей.
Ветер, кажется, повернул еще больше, и с моря стал наползать густой туман, в его влажности словно бы чувствуется странный, слегка тепловатый и соленый привкус крови. Очертания суши исчезают, острый палец маяка обволакивают клубы холодного молочного тумана.
— Так я и думал, сегодня тюлени останутся в живых,— опечаленно говорит начальник кордона.
Антон стучит топором по льду и идет дальше. И остальные двигаются следом, все на том же одинаковом расстоянии.
Вдруг где-то впереди разом грохают два ружья, и они прибавляют шаг в направлении выстрелов. Потом прислушиваются... Никаких голосов не слышно, лишь совсем близко шумит море, и густо и кучно, подобно огромному дракону, наплывает туман.
— Послушайте, вы уходите все дальше от берега, тут могут быть разводья,— беспокоится лейтенант.
— Могут, конечно, могут, тюлени посуху не разгуливают,— буркает Саулин, и в его насмешливом голосе слышится мрачная угроза.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65