— Странный ты все-таки. Весь Египет бурлит, как вулкан, вот-вот начнется извержение. А ты целиком погружен в мир мертвых тел.
— Не путай понятия. Я вовсе не в мертвом мире живу. Мне хочется изучать и познавать.
— Ну, а для какой цели?
— Чтобы стать доктором.
— А дальше что?
— Поеду в деревню лечить больных.
— Дорогой мой, а почему именно в деревню?
— Потому что люди там бедны и более других нуждаются во врачах.
— И откуда, если не секрет, у тебя такие блестящие идеи?
— Точно я не помню. Ты, кстати, читал "Цитадель" Кронина?
— Нет. А кто такой этот Кронин? Я, видишь ли, не очень-то люблю книги. Не читал ни Кронина, ни других. И, честно говоря, не понимаю, почему какой-то Кронин должен решать твое будущее. Это он внушил тебе идею отправиться в деревню?
— Ты меня не понимаешь, Асад. Я сам этого хотел, а когда прочел "Цитадель", только утвердился в своем желании, понимаешь? Я собираюсь быть не таким, как все. Хочу найти смысл собственной жизни и чувствую, что найду его, исцеляя больных людей. Потому и поступил на медицинский факультет.
— Минуточку, не так быстро... С чего ты взял, что другие не ищут смысла в своей жизни? Я, например, своей программой вполне доволен. Мне хочется получить специальность, жить в городе, много зарабатывать, купить шикарный автомобиль, жить весело, танцевать с красивыми женщинами. А у тебя какие намерения в отношении женщин? Тоже что-нибудь запланировал? — Его веселый смех гулко прозвучал в зале, потом внезапно оборвался. Он положил руку на плечо Азиза. — Что ты мне на это ответишь?
— Каждый смотрит на вещи со своей колокольни.
— А тебя красивые женщины не привлекают?
— Конечно, привлекают.
— А танцевать любишь?
— Очень люблю.
— А деньги?
— Деньги? Так себе... большого значения не имеют.
— Это потому, что ты не познал бедности.
— Может быть.
— А что твоя английская мама думает на сей счет?
— Да при чем тут мама?! Какое она-то имеет к этому отношение?
— Ты хочешь сказать, что она на тебя никакого влияния не имеет? Вот я, скажем, пошел в медицину по настоянию отца.
— Ну нет. Я сам выбирал. Мать мне, правда, говорила, что у меня пальцы музыканта или блестящего хирурга.
— Ага! Я, значит, прав. Мой отец настаивал, чтобы я пошел на медицинский факультет, а твоя мать вроде бы только предположила то же самое для тебя Но я тебе скажу, такое предположение действует даже сильнее, чем настойчивые уговоры.
Асад на мгновение задумался, потом сказал:
— Но мой отец умер сразу после того, как я поступил в колледж. Рак.— Голос его чуть заметно дрогнул. — Ладно... давай о чем-нибудь другом. Так ты знаешь, кто написал на доске лозунг? Халиль.
— Халиль? Это длинный такой? Он на прошлой неделе целый час разглагольствовал перед нами. В очках, да? У него еще глаза такие странные, как у слепого, — смотрит и вроде не видит.
— Тот самый.
— Надо же... Вообще-то он выглядит смелым парнем. Говорил с таким энтузиазмом и все ходил взад и вперед при этом. Энергичный человек, ничего не скажешь. Но почему он не признался, что это он написал на доске?
— А как же тогда экзамены?
— При чем тут...
— Вот чудак! Ты иногда, Азиз, проявляешь детскую наивность. Неужели не понятно? Если бы он признался, он бы никогда в жизни не сдал экзамена по анатомии.
— Ну, не знаю... Я чувствую, что на его месте встал бы и назвался.
— Вот-вот, Азиз. Это и есть твоя наивность.
— Наивность или смелость?
— Ну, знаешь, если рассуждать о смелости, надо по крайней мере самому сделать что-то смелое. А ты зарылся в свои книги. Так что это не твоя сфера, скажем так.
— Асад, почему ты так со мной разговариваешь? Тогда давай прекратим этот разговор.
— А я и сам не знаю, зачем мы вообще затронули эту тему. Я лично предпочитаю поболтать о девочках и танцульках. Ладно. Дай-ка мне скальпель, хочу хоть немного набить руку...
В тот день, как обычно, Азиз вернулся домой на велосипеде. До поздней ночи читал, склонившись над книгами при свете зеленого абажура настольной лампы в своем небольшом элегантном кабинете, окна которого выходили на Нил. Но только на этот раз мысли его то и дело отвлекались. Когда мать принесла в комнату поднос с едой — неизменный ритуал перед тем, как он отходил ко сну, — он взял его и стал молча есть. Вопросительный взгляд матери не вызвал его на разговор. А она, уважая, по негласному соглашению, его свободу, вопросов задавать не стала. Вместо этого сама стала рассказывать о всяких мелочах, происшедших за день, время от времени предлагая ему попробовать то или иное блюдо на подносе: поешь йогурта... посмотри, какой красивый свекольный салат получился... мясо сегодня удачное, а Умм Ахмед хороший соуб приготовила... ты же любишь картошку, поешь еще,..
Острая боль прихватила в верхней части живота, словно гвоздем ковыряли под ребрами. Очаг боли гнездится где-то глубоко внутри — жгло и крутило, на желудок накатывались спазмы один за другим. Отпустит немного —и новая волна боли...
В верхнем оконце бледный свет медленно вытеснял мрак ночного неба. Приступы язвы обычно начинались на рассвете, на пустой желудок. Голод вызывал в памяти специфические воспоминания: поешь йогурта... посмотри, какой красивый свекольный салат получился... У мм Ахмед появилась в их семье еще девочкой — приехала из деревни. И была всего на два года старше его. Сейчас она темнокожая женщина крепкого телосложения, с сильными руками. А выросла в их доме. Научилась хорошо готовить, говорить по-английски.
...О, проклятая боль. Бывало, удавалось утихомирить ее кусочком шоколада. Он постоянно носил при себе пару плиток. Ложась спать, клал их у изголовья. На будущее надо будет припасать хотя бы половину лепешки с ужина на всякий случай.
Глянул в оконце. Небо заметно посветлело. Новый день. Что он сулит ему? Новый день. Новый рассвет. Что-то знакомое в этих словах. Что-то волнующее было связано с ними. Вспомнил. Он выходил тогда за ворота медицинского колледжа: врач на пороге новой жизни. Да, для него эти слова значили тогда потрясение всех основ. То, что казалось незыблемым, было вырвано с корнем. Повеяли свежие ветры перемен...
Потряс кистями рук, чтобы восстановить кровообращение. В онемевших пальцах появилось щекочущее ощущение. Наклонился, зубами подтянул подушку на середину койки и лег на нее животом вниз.
Медленные, тяжеловесные минуты тащились одна за другой, словно ноги, вытягиваемые из трясины. Он лежал неподвижно. Приступы боли, как инъекции наркотика, приводили его в полубессознательное состояние.
Не заметил, как открылась дверь. Не сразу почувствовал тяжелую руку, которая грубо трясла его за плечо. Не сразу услышал хриплый голос:
— Вставать! Приготовиться!..
Пришел в себя и быстро поднялся, сев на краю кровати. Лицо Овейса виделось ему то четко, то смутно из-за тяжелого тумана, наплывавшего на глаза.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107