Скажу, что мы, рабочие, очень даже хорошо понимаем все, о чем она толковала. Мы — жертвы эксплуатации в самой ее жестокой форме. Эксплуатации без масок. Она, как лютый зверь, на каждой фабрике каждый день сосет из нас кровь. И этой эксплуатации подвергаемся мы все — и мужчины, и женщины. А главное — эксплуатируют нас и чужеземцы, и их прихвостни, реакционеры. А когда мы просим дополнительно куска хлеба для наших голодных ребятишек, в нас стреляют.
Теперь пришло время, когда особенно не до речей. Идеи, какие бы они ни были глубокие, широкие, далеко идущие, бесполезны, если их не подкрепить действием, если они не ведут к созданию организации. Реакция, представленная самым жестоким и матерым агентом — Сидки-пашой, готовит наступление на наш народ. Конечно, ему нужно время на подготовку, на разработку плана заговора. Потому Сидки и заявляет: "Дайте мне тихо-мирно делать мое дело". А мы не должны позволять ему тихо-мирно подготовиться. Сегодня он требует спокойствия, а завтра откроет по нам огонь, как уже сделал в 1930 году. Нет иного пути к независимости, кроме борьбы. Поэтому мы должны создать национальный комитет и подготовиться ко всеобщей забастовке, в которой примут участие все слои нашего народа. Рабочие Шубры аль-Хаймы готовы. У них созданы комитеты на местах, которые действуют под объединенным руководством подготовительного комитета. Здесь сейчас представлены другие профсоюзы — трамвай, метро, автобусы, типография, отели, железные дороги, электричество, водоснабжение и прочие. Нам надо наладить координацию между разными организациями. На всех факультетах университета созданы исполнительные комитеты. Нам остается выбрать день всеобщей политической забастовки, день, когда массы людей покинут стены фабрик, контор, колледжей, школ и двинутся к центру Каира. Вот все, что я хотел сказать.
Невнятный гул прокатился по рядам. Люди энергично кивали головами, соглашаясь. Кое-где голоса зазвучали громче. Всех прервал человек с темным, словно высеченным из камня лицом, с густой бородой — это лицо Азизу уже было знакомо. Сильный голос рассек невнятный гул ритмичной литературной арабской речью:
— Именем аллаха всемилостивого и милосердного! Опасайтесь тех, кто пришел к вам с соблазнительными речами. Оставайтесь послушными тем, кто отвечает за ваши дела. Я. вижу, вы принимаете поспешные решения и слушаете подрывные идеи, которые не приведут ни к чему, кроме разрухи и беспорядков. Нет сомнения, что премьер-министр - человек с большим опытом, кладезь политических знаний. Ему ведомы многие факты и обстоятельства, о которых вы почти не имеете понятия. Наш долг — дать ему возможность сделать то, что необходимо. Он обещал честно работать во имя нации. Он заявил, что его главная цель — завершить свою карьеру достижением независимости Египта. Это цель всей его жизни. Так зачем же бросать тень сомнений на его намерения, создавать хаос и беспорядки? Не лучше ли посвятить наши усилия самоочищению, освобождению от грехов в нашей земной и духовной жизни? Разве не очевидно, что мы изо дня в день отходим все дальше и дальше от учения нашей святой религии? Здесь вот выступала наша сестра, которая пришла и стояла тут в толпе мужчин. Они сидели вокруг нее и во все глаза разглядывали ее, пока она говорила о равенстве между мужчинами и женщинами. Что же это за равенство такое, которого она вожделеет? Как мы можем забывать вечную истину, записанную в святых книгах, которая гласит: мужчины — наставники женщин? Пусть женщины вернутся на свое .обычное место — домой, к своим детям. А мы будем вести борьбу с коррупцией, аморальностью везде и повсюду. Будем бороться против тех, кто продает алкоголь и пьет его, кто открывает бары и кабаре, кто, подобно червям, разъедает плоть нашего общества...
Его слова потонули в шуме протестующих голосов. Халиль, улучив момент, выступил на середину круга и громко крикнул:
— Товарищи! Я предлагаю закрыть митинг! Уже половина второго ночи, а завтра нам предстоит много дел. Я предлагаю продолжать подготовку ко всеобщей забастовке. Комитет должен составить заявление для прессы и провозгласить 21 февраля днем сопротивления колониализму. Пусть каждый делегат займется необходимыми организационными мероприятиями. Да здравствует народная борьба! Да благословит вас аллах!
Все стали торопливо подниматься, шум в помещении усилился. Бурные дискуссии сливались с топотом ног. Мышцы онемели от долгого сидения, все потягивались, разминались, хрустя суставами. Вспыхивали спички, замелькали огоньки сигарет. Группы распадались, вытягивались в длинную колонну к выходу, спускались по железной лестнице в маленький двор, примыкавший к зданию колледжа. Азиз замешкался, поджидая Эмада. Когда они спускались вместе, нащупывая дорогу в темноте, впереди внизу отчетливо слышалось цоканье высоких каблуков о железные ступени. Женский голос произнес:
— Твоя речь сегодня, Нация, была замечательной.
Азиз напряг слух, стараясь уловить ответную реплику. Гот же голос повторил:
— Нация! Ты слышишь, что я сказала? Речь твоя была.
Небольшая пауза. Знакомый теплый голос сказал: Да ничего особенного не было в моей речи, Суад, как всегда. Но все равно я рада.
Азиз с Эмадом спустились вниз. Азиз увидел девушку — стремительной походкой она направлялась к железной калитке, ведущей на улицу. Рядом с ней шла другая девушка, невысокого роста, которую Азиз не разглядел. Обернувшись к Эмаду, он сказал:
— Вот эта девушка сегодня выступала. Эмад усмехнулся:
— Да ты, брат, наблюдательный. Гм... когда касается девочек.
Азиз промолчал. Он в этот момент не был расположен к шуткам. Заговорили на другую тему.
— М-да... сейчас мы никакого транспорта уже не найдем. А тебе ведь далеко топать. Пойдем ко мне, что ли?
— Вообще-то мне надо домой. Книги и тетради для завтрашних занятий у меня дома.
— Да брось ты, пошли ко мне. Ну, пораньше завтра встанешь и съездишь на автобусе домой перед занятиями.
— Ну что ж, можно, пожалуй, и так.
Некоторое время они молча шли по улице Каср аль-Айни. Потом Азиз предложил:
— Может, по набережной пойдем?
— Давай.
Высокие деревья чуть слышно шелестели над их головами. Листья дрожали в лунном свете. Шли неторопливо. Эхо шагов по каменной мостовой отдавалось в тишине ночной улицы. А рядом нес свои воды Нил — глубокий, искрящийся под луной. Тени играли на его поверхности — от густо черных до серебристо-белых. Казалось, невидимые пальцы перебирают клавиши гигантского фортепьяно. Все в этой ночи выглядело таинственным, удивительным, исполненным неведомых, но волнующих возможностей. Отчего, думал Азиз, каждый раз, когда он идет в ночи, его охватывает чувство неуловимой печали, рожденной мечтой о каком-то ином, воображаемом мире — целом калейдоскопе разрозненных образов, подобных кроссворду?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107
Теперь пришло время, когда особенно не до речей. Идеи, какие бы они ни были глубокие, широкие, далеко идущие, бесполезны, если их не подкрепить действием, если они не ведут к созданию организации. Реакция, представленная самым жестоким и матерым агентом — Сидки-пашой, готовит наступление на наш народ. Конечно, ему нужно время на подготовку, на разработку плана заговора. Потому Сидки и заявляет: "Дайте мне тихо-мирно делать мое дело". А мы не должны позволять ему тихо-мирно подготовиться. Сегодня он требует спокойствия, а завтра откроет по нам огонь, как уже сделал в 1930 году. Нет иного пути к независимости, кроме борьбы. Поэтому мы должны создать национальный комитет и подготовиться ко всеобщей забастовке, в которой примут участие все слои нашего народа. Рабочие Шубры аль-Хаймы готовы. У них созданы комитеты на местах, которые действуют под объединенным руководством подготовительного комитета. Здесь сейчас представлены другие профсоюзы — трамвай, метро, автобусы, типография, отели, железные дороги, электричество, водоснабжение и прочие. Нам надо наладить координацию между разными организациями. На всех факультетах университета созданы исполнительные комитеты. Нам остается выбрать день всеобщей политической забастовки, день, когда массы людей покинут стены фабрик, контор, колледжей, школ и двинутся к центру Каира. Вот все, что я хотел сказать.
Невнятный гул прокатился по рядам. Люди энергично кивали головами, соглашаясь. Кое-где голоса зазвучали громче. Всех прервал человек с темным, словно высеченным из камня лицом, с густой бородой — это лицо Азизу уже было знакомо. Сильный голос рассек невнятный гул ритмичной литературной арабской речью:
— Именем аллаха всемилостивого и милосердного! Опасайтесь тех, кто пришел к вам с соблазнительными речами. Оставайтесь послушными тем, кто отвечает за ваши дела. Я. вижу, вы принимаете поспешные решения и слушаете подрывные идеи, которые не приведут ни к чему, кроме разрухи и беспорядков. Нет сомнения, что премьер-министр - человек с большим опытом, кладезь политических знаний. Ему ведомы многие факты и обстоятельства, о которых вы почти не имеете понятия. Наш долг — дать ему возможность сделать то, что необходимо. Он обещал честно работать во имя нации. Он заявил, что его главная цель — завершить свою карьеру достижением независимости Египта. Это цель всей его жизни. Так зачем же бросать тень сомнений на его намерения, создавать хаос и беспорядки? Не лучше ли посвятить наши усилия самоочищению, освобождению от грехов в нашей земной и духовной жизни? Разве не очевидно, что мы изо дня в день отходим все дальше и дальше от учения нашей святой религии? Здесь вот выступала наша сестра, которая пришла и стояла тут в толпе мужчин. Они сидели вокруг нее и во все глаза разглядывали ее, пока она говорила о равенстве между мужчинами и женщинами. Что же это за равенство такое, которого она вожделеет? Как мы можем забывать вечную истину, записанную в святых книгах, которая гласит: мужчины — наставники женщин? Пусть женщины вернутся на свое .обычное место — домой, к своим детям. А мы будем вести борьбу с коррупцией, аморальностью везде и повсюду. Будем бороться против тех, кто продает алкоголь и пьет его, кто открывает бары и кабаре, кто, подобно червям, разъедает плоть нашего общества...
Его слова потонули в шуме протестующих голосов. Халиль, улучив момент, выступил на середину круга и громко крикнул:
— Товарищи! Я предлагаю закрыть митинг! Уже половина второго ночи, а завтра нам предстоит много дел. Я предлагаю продолжать подготовку ко всеобщей забастовке. Комитет должен составить заявление для прессы и провозгласить 21 февраля днем сопротивления колониализму. Пусть каждый делегат займется необходимыми организационными мероприятиями. Да здравствует народная борьба! Да благословит вас аллах!
Все стали торопливо подниматься, шум в помещении усилился. Бурные дискуссии сливались с топотом ног. Мышцы онемели от долгого сидения, все потягивались, разминались, хрустя суставами. Вспыхивали спички, замелькали огоньки сигарет. Группы распадались, вытягивались в длинную колонну к выходу, спускались по железной лестнице в маленький двор, примыкавший к зданию колледжа. Азиз замешкался, поджидая Эмада. Когда они спускались вместе, нащупывая дорогу в темноте, впереди внизу отчетливо слышалось цоканье высоких каблуков о железные ступени. Женский голос произнес:
— Твоя речь сегодня, Нация, была замечательной.
Азиз напряг слух, стараясь уловить ответную реплику. Гот же голос повторил:
— Нация! Ты слышишь, что я сказала? Речь твоя была.
Небольшая пауза. Знакомый теплый голос сказал: Да ничего особенного не было в моей речи, Суад, как всегда. Но все равно я рада.
Азиз с Эмадом спустились вниз. Азиз увидел девушку — стремительной походкой она направлялась к железной калитке, ведущей на улицу. Рядом с ней шла другая девушка, невысокого роста, которую Азиз не разглядел. Обернувшись к Эмаду, он сказал:
— Вот эта девушка сегодня выступала. Эмад усмехнулся:
— Да ты, брат, наблюдательный. Гм... когда касается девочек.
Азиз промолчал. Он в этот момент не был расположен к шуткам. Заговорили на другую тему.
— М-да... сейчас мы никакого транспорта уже не найдем. А тебе ведь далеко топать. Пойдем ко мне, что ли?
— Вообще-то мне надо домой. Книги и тетради для завтрашних занятий у меня дома.
— Да брось ты, пошли ко мне. Ну, пораньше завтра встанешь и съездишь на автобусе домой перед занятиями.
— Ну что ж, можно, пожалуй, и так.
Некоторое время они молча шли по улице Каср аль-Айни. Потом Азиз предложил:
— Может, по набережной пойдем?
— Давай.
Высокие деревья чуть слышно шелестели над их головами. Листья дрожали в лунном свете. Шли неторопливо. Эхо шагов по каменной мостовой отдавалось в тишине ночной улицы. А рядом нес свои воды Нил — глубокий, искрящийся под луной. Тени играли на его поверхности — от густо черных до серебристо-белых. Казалось, невидимые пальцы перебирают клавиши гигантского фортепьяно. Все в этой ночи выглядело таинственным, удивительным, исполненным неведомых, но волнующих возможностей. Отчего, думал Азиз, каждый раз, когда он идет в ночи, его охватывает чувство неуловимой печали, рожденной мечтой о каком-то ином, воображаемом мире — целом калейдоскопе разрозненных образов, подобных кроссворду?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107