Но со временем он обнаружил, что этот не очень разговорчивый человек всегда имел в виду то, что говорил. От него трудно было что-либо скрыть. Он ухитрялся все подмечать, даже не отрываясь от своих дел. Незапертую дверь он замечал из самого дальнего конца коридора. От него не ускользало самое ничтожное нарушение заведенного порядка. Запрещенная вещь, как бы ни была мала и как бы тщательно ни скрывалась, в конце концов каким-то образом перекочевывала к нему. Обломок стальной бритвы, с помощью которого высекали огонь из кремня, чтобы прикурить самокрутку, прятали в самые хитроумные места, но и его он непременно обнаруживал.
Часть жизни он провел как главный надзиратель карцеров, в которые сажали закоренелых уголовников, подстрекателей тюремных бунтов и тех, кто не подчинялся тюремным властям.
Абдель Гаффар был весьма набожным человеком. Религия для него была главным в жизни. Он был доволен своей судьбой и благодарен аллаху за хлеб насущный. Ни разу не посягнул он на тюремный паек или чужие деньги, зашитые в униформу. Не участвовал он и в обычном тюремном бизнесе, которым занимались другие надзиратели: торговлей из-под полы табаком, опиумом, гашишем и множеством других вещей, которые приобретались на черном рынке, контролируемом могущественными гангстерами. Он не страшился самых влиятельных главарей, бандитов и убийц, потому что глубоко в душе этого человека лежало непоколебимое уважение к властям, к установленному порядку вещей, словно все это было создано по воле аллаха. Для него это и было царством божьим, а все вопросы, сомнения, бунтарство он считал ересью. Абдель Гаффар был идеальным орудием тирании.
Приказам он подчинялся слепо. Аллах повелевал небесами, а на земле его наместником был начальник тюрьмы. Приказы надо было выполнять не думая. Тюремные законы и Ко рай были в равной степени священны для него и служили руководством к действию. Слова "приказ" и "дисциплина" он произносил благоговейно. Инструкции не подлежали обсуждению. Они были частью незыблемого порядка вещей, сил, контролировавших мироздание. Они приходили свыше, от властей на небесах и на земле.
В карцерах он предавался любимому делу: весь день бил палкой по телам арестантов, без устали и не зная жалости. Из их ран струилась кровь, хрустели кости, а он, как верный пес, вонзивший клыки в жертву, не отпускал ее. Потом, виляя хвостом, бежал к хозяину, чтобы его погладили по головке и сказали: "Хорошо, Абдель Гаффар. Все правильно выполнил. В тюрьме порядок и дисциплину надо соблюдать". Он стоял навытяжку, выпятив грудь колесом, — впору нацепить медаль. "Бей их, Абдель Гаффар, ломай им кости и не бойся никаких расследований. Мы тебя всегда выгородим".
Он стал знаменитым. Кто в тюрьме не слыхал об Абдель Гаффаре Грозном? Его все ненавидели. Кто в тюрьме не призывал всех несчастий на его голову? Несколько раз на него нападали. Но он, как хищный зверь, всегда начеку, и реакция его молниеносна. С каждым неудачным нападением на него он становился только более неуязвимым, и попытки прикончить его прекратились.
Однажды утром толстяк послал за ним. В кабинете никого не было, кроме них двоих. Абдель Гаффар терпеливо ждал, пока начальник, сидя за своим столом, осматривал ногти. Наконец он поднял взгляд на него:
— Ты знаешь, Абдель Гаффар, как мы доверяем тебе, поручаем именно тебе нелегкие задачи. Пришла пора перевести тебя на другое место.
На лице Абдель Гаффара отразилось беспокойство: это все равно что перевести рыбу из воды на сушу.
— Почему, господин начальник? Я что-нибудь не так сделал?
— Нет, наоборот! Мы хотим поручить тебе дело поважнее.
— Как прикажете.
— Мы хотим поручить тебе политическое крыло. Они просочились повсюду в блоке "А", перешли все границы дозволенного. Вот ты и исправишь положение, научишь их уважению к порядку и дисциплине.
— Будет сделано, господин начальник.
— Сначала очистишь крыло как следует. Не оставляй ничего необычного. Никаких книг, ручек, бумаги, бритвенных лезвий, табаку, сигарет, чая. Ничего из того, что запрещено заведенным у нас порядком.
— Как прикажете.
— И еще. Я не хочу, чтобы двери держались открытыми. Только когда разносят пищу и меняют параши. Не больше часа в общей сложности за сутки.
— Как прикажете.
— Все. Отправляйся принимать крыло от сержанта Аталлы. Абдель Гаффар, как положено солдату, грохнул каблуками
об пол, отсалютовал дрожащей рукой, четко развернулся и промаршировал вон из кабинета.
Вот так получилось, что однажды утром после подъема они обнаружили, что у них новый тюремщик. Он быстрым поворотом ключа отпер дверь, просунул голову и внимательно, прищурив глаза, осмотрел камеру. После этого дверь закрылась. Они ощутили напряжение. Что-то тревожащее было в этом странном утреннем визите. Привыкли, что по утрам все двери отмыкались и они отправлялись по своим обычным делам — в туалет, сменить воду, помыться. Изменения в рутине означали, что назревает неприятность. Они учуяли ее каким-то шестым чувством, которое развилось в них в результате долгой, упорной Гмрьбы за свои права в стенах тюрьмы.
Утреннюю сонливость как рукой сняло. Они расторопно спрятали все, что могло подлежать конфискации, так как всегда ела в тай-
были готовы к худшему. Дыра, проделанная в полу, вела ник, куда помещалось все, что они имели. Начали с самого ценного — с книг. Укладывали осторожно, чтобы не порвать о края тайника. Азиз взглянул на названия: "Революция Ораби" ар-Рафи, "Глаза Эльзы" Луи Арагона, второй том избранных сочинений В. И. Ленина, "Начало и конец" Нагиба Махфуза. Двадцать книг их маленькой, но бесценной библиотеки. Поверх них уложили писчую бумагу, ручки, папиросную бумагу, незаменимую для тайной переписки, баночку чернил, табак, чай, сахар, личные письма и фотографии, наручные часы, расчески, лезвия и острый перочинный нож.
Азиз поднял диск черного асфальта, который они вырезали в полу, и заложил отверстие тайника. Хлебным мякишем зашпаклевали узкую щель вокруг диска и замазали мазутом. После этого сложили одеяла вдоль стен, положили пару одеял на циновку и уселись на них, скрестив ноги, в ожидании новостей. Снаружи доносились привычные звуки. Сочный теплый баритон из соседней камеры зычно пожелал всем доброго утра, а точнее, "утра жасминов". Они переглянулись с улыбкой. Этот голос проникал сквозь стены, как богатырский меч.
Так началась борьба между ними, и Абдель Гаффаром. Им на руку была самоуверенность нового надзирателя. Абдель Гаффар исключал возможность того, что его сочтут беспомощным, был слишком горд, чтобы обращаться за помощью к администрации. Он чувствовал, что способен преодолеть все в одиночку, справиться с кем угодно. Прибегнуть к чьей-либо помощи значило признать поражение.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107