— Я сказал — подними голову.
Мальчик продолжал смотреть в землю, будто ничего не слышал. Внезапно тишину нарушил резкий звук пощечины. Голова мальчика мотнулась в сторону, он потерял равновесие и чуть не упал. И тут же пронзительно и тонко заскулил, словно раненое животное. Старик продолжал стоять как истукан на одном месте, будто ничего не произошло. Только по лицу пробежала мимолетная тень.
Азиз бросил удивленный взгляд на Хусейна, поднялся и легонько потрепал мальчика по голове. Всмотрелся еще раз в его лицо и сказал отцу:
— У него острое воспаление. Я пропишу глазные капли. По две капли в каждый глаз четыре раза в день. Кроме того, промьюай ему глаза каждый час. Я покажу как.
— Благослови вас аллах и избави от всех зол. Пусть даст вам доброго здоровья...
Старик ушел и увел мальчика с собой. Наступила долгая пауза. Азиз сел на скамью, открыл книгу и углубился в чтение. Хусейн поднялся и пошел к высокой акации. Стоя спиной к Азизу, он смотрел на поле люцерны.
Спустя некоторое время дядя Абдалла появился вновь с большим бронзовым подносом, накрытым желтой салфеткой. Он поставил поднос на мастабу и снял салфетку. На многочисленных маленьких тарелочках были разложены порции белоснежного риса, зеленых бобов, мяса, курятины, небольшая жареная утка, баклажаны, пиалочки с салатами и пикулями, стопка тонких лепешек и корзиночка с мандаринами, апельсинами и бананами.
— Хусейн! — позвал Азиз. — Иди есть! Обед готов.
— Потом... немного погодя...
— Ну смотри. Тогда, дядя Абдалла, поставь поднос в комма re.
— Что-нибудь еще желаете?
— Да. Принеси-ка нам чаю. Чайник и маленькие чашки, ЧТО я привез с собой.
...Скользящая дверь тихо прокатилась по стальному пазу. Босоногий арестант вошел бесшумно, как призрак, в своем синем халате. Он нес поднос с двумя чашечками янтарного чая. Осторожно поставил их на столик и вышел. Азиз взял чашку в ладонь, ощущая ее тепло. Отпил пару глотков и посмотрел Хусейну в лицо, ожидая, что тот скажет что-нибудь. Но Хусейн молчал, отрешенно глядя на большой камин. Потом неожиданно заговорил каким-то далеким, отчужденным голосом:
— Как дела, Азиз?
— Спасибо, неплохо. А как ты?
— Слава богу...
— Не ожидал, что когда-нибудь встретимся с тобой здесь. Столько времени ни с кем не общался, что потерял счет дням.
— Это я, Азиз, напросился на свидание с тобой.
— Откуда ты узнал, что я здесь? Я и не подозревал, что тебя тоже схватили.
— Да вот... слышал, что ты здесь, захотелось поговорить с тобой.
— Гм... так неожиданно все это. Но я очень рад тебя видеть, Хусейн.
— Я тоже.
— А о чем ты хотел поговорить?
— О чем? О том, что, я полагаю, для тебя является самым важным.
— Так о чем же? Не тяни.
— О твоем освобождении.
Азиз глубоко вздохнул, чувствуя, словно погружается в холодную пучину. Во рту пересохло от волнения. Когда он заговорил, голос его прозвучал хрипло:
— Разве это возможно?
Хусейн бросил на него быстрый взгляд.
— Похоже, что так.
— Каким образом?
В глазах Хусейна замерцал странный огонек.
— Ты действительно очень хочешь выбраться отсюда?
Азиз на мгновение мысленно представил себе лицо жены, а рядом — ребенка, широко раскрытые глаза, в них немой вопрос. Он почувствовал страшную слабость во всем теле, парализовавшую его мозг, как после изнурительного марафона, когда силы покидают бегуна. Он выговорил с трудом:
— Конечно... кто же не хочет быть свободным?
— Тебе хочется походить по улицам, увидеться с женой и сыном?
— Да ты что, Хусейн! Что значат эти вопросы? Разумеется, я мечтаю, чтобы меня освободили...
— Тогда тебе надо проявить немного благоразумия. Благоразумие! Вот оно что. Слово ожгло, как резкий удар хлыста. Усилием воли он попытался преодолеть паралич расслабленности, избавиться от ощущения кошмара. Он поднял к лицу отяжелевшую руку, как утопающий, над головой которого сомкнулись волны. Повторил слабым голосом:
— Благоразумие... Что ты под ним подразумеваешь, Хусейн?
— Тебе не приходит в голову, что мы ошибались? Азиз на миг задумался, потом решительно ответил:
— Разумеется, совершали ошибки. Но кто не ошибается?
— А разве не следует признавать свои ошибки?
— Я что-то не понимаю, к чему ты клонишь.
— Я имею в виду, что мы были не правы. То, чем мы занимались, лишь сеяло разброд и смуту среди людей.
— Смуту? Что ты говоришь, Хусейн?
Тот облизнул пересохшие губы. Костяшки пальцев побелели на сжатых кулаках. Лицо побледнело, как от приступа головной боли. Голос зазвучал визгливо, на повышенных тонах:
— Да! Мутили, мутили воду! Будоражили народ. Дорога, которую мы избрали, только уводила других с пути истинного.
— Дорога, которую мы избрали? Но ты же ведь был первым, кто рассказал мне об этой дороге, Хусейн. Забыл, как долгими вечерами мы говорили о будущем, мечтали о нем? Забыл, что ты говорил мне о нашей родине, о бедствиях народа, о свободе для всех и равноправии? Не ты ли утверждал, что жизнь не имеет смысла, если мы ничего не сделаем для нашей родины, для народа? Что с тобой стряслось? Ответь мне. Что случилось?
Азиз протянул ладонь и вцепился в руку, лежавшую на подлокотнике кресла. Хусейн не шелохнулся. Его квадратная фигура словно вросла в кресло, глаза смотрели сквозь стену. Казалось, он перестал воспринимать происходящее, придавленный невидимой глыбой, которая заживо похоронила его под своим весом.
Молчание затянулось, стало гнетущим. Азиз напряженно смотрел на неподвижные губы человека, сидевшего рядом с ним. Ждал ответа — решающего слова, после которого все другие уже будут не нужны. Однако Хусейн продолжал молча сидеть с потухшим взглядом, будто потерял дар речи.
— Отвечай, Хусейн. Почему ты молчишь? Чего ты боишься? Ну?.. Мы ведь все еще друзья, и я тут, с тобой. Скажи мне, что произошло. Я помогу тебе.
Хусейн повернул к нему лицо. В глазах его застыл ужас. Голый страх, пронизывающий холодной дрожью все тело, проникающий до мозга костей. Присущая ему самоуверенность бесследно исчезла. Он выглядел слабым, беззащитным, потерявшим волю к жизни. Маленький зверек перед чудовищем, изго-ншившимся к прыжку. Он поерзал в кресле и сделал неопределенный жест рукой, будто отмахиваясь от невидимой опасности.
— Не надо мне ничего от тебя... Я в помощи не нуждаюсь. Оставь меня в покое... Да, да... Мы избрали общий путь, и идеи у нас были хорошие. А средства наши были неправильными. Мы боролись против людей, которые на самом деле оказались нашими друзьями.
— Наши средства, говоришь? Нашими средствами достижения, цели, Хусейн, были печатное слово, выступления... на митингах. Мы защищали наши идеи — то, что мы считали истиной. Это те, кто был против нас, не гнушались никакими средствами. Они в борьбе с нами прибегали к террору, пыткам, лжи.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107