Немедленно пики по всей линии склонились вперед, и сотни шипящих и ревущих тарларионов под выкрики всадников ринулись нам навстречу.
— Предательство! — вскричал я.
Я знал, что на Горе ничто живое не может выдержать атаки тарларионов.
Элизабет Кардуэл завизжала, пряча лицо в ладонях.
К моему изумлению, никто из кочевников даже внимания не обратил на чудовищную мощь животных, с бешеной скоростью несущихся прямо на них.
Все были заняты какими-то, по-видимому, чрезвычайно важными делами — кто-то торговался с разносчиками, другие просто вели мирные беседы друг с другом, третьи осматривали окрестности, лениво переводя взгляд с одного холма на другой так, как будто видели все это впервые и их интересовало все что угодно, кроме чудовищных ящеров, несущихся на них в атаку.
Я пришпорил каийлу, выглядывая Элизабет, которую, пешую, без сомнения, убьют до того, как тарларионы пересекут линию столбов. Она стояла, глядя на приближающихся тарларионов так, как будто её хватил столбняк или она вросла в землю. Я нагнулся из седла, изготавливаясь подхватить её, пришпорить свою каийлу, развернуться и бежать отсюда, спасая наши жизни.
— Да брось ты, — махнул рукой Камчак.
Я выпрямился и увидел, что линия боевых тарларионов под выкрики всадников и шипение гигантских животных внезапно остановилась примерно в пятидесяти ярдах от линии столбов.
— Это старинная тарианская шутка, — пояснил Камчак. — Они любят игры так же, как и мы, и никогда не станут их портить.
Я покраснел. Элизабет от пережитого страха, по-моему, вообще плохо держалась на ногах, но она нашла в себе силы на негнущихся ногах медленно приблизиться к нам. Камчак улыбнулся мне:
— Маленькая дикарка очаровательна, ты не находишь?
— Да, — сказал я и в смущении недоверчиво оглянулся на тарианцев.
Камчак рассмеялся.
Элизабет озадаченно посмотрела на нас.
Я услышал восторженные крики со стороны тарианцев.
— Бабы! — гаркнул кто-то, и толпы с обеих сторон охватил возбужденный гул.
Выкрик был подхвачен многими другими. Зазвучал смех, кто-то приветственно застучал копьем о щит. В тот же самый момент раздался мягкий топот каийл и между рядами столбов появилось множество всадниц с развевающимися за спинами длинными черными волосами. В один момент все всадницы осадили своих прекрасных каийл и, легко соскочив на землю, передали поводья людям народов фургонов.
Они были прекрасны, эти дикие красавицы вольных кочевых племен; их возглавляла гордая Херена из первого фургона. Они были в превосходном настроении, смеялись, шумели, глаза их сияли, а рты, кажется, не закрывались ни на минуту, не уставая сыпать колкости в сторону добродушно улыбающихся тарианцев. Некоторые красавицы, прелестно изогнув свои и без того уже привлекшие множество жадных взглядов губки, плевали и угрожали маленькими кулачками тарианцам, стоявшим напротив, которые отвечали восторженными криками и дружным хохотом.
Херена заметила среди воинов юного Гарольда и поманила его пальцем. Тот приблизился.
— Возьми поводья каийлы, раб, — сказала она ему, надменно швыряя поводья.
Он схватил их и, к смеху остальных присутствующих тачаков, оттащил животное.
Девушки продолжали задираться с воинами. Каждый народ фургонов выставил от ста до ста пятидесяти девушек.
— А вот и горожанки, — сказал Камчак, увидев, как линия тарларионов расступилась и в образовавшемся проходе показались задернутые паланкины тарианских женщин, которых несли на плечах скованные рабы, среди которых, несомненно, были и плененные когда-то кочевники.
Теперь возбуждение охватило воинов народов фургонов, и они приподнимались в стременах, чтобы получше разглядеть раскачивающиеся приближающиеся паланкины, в каждом из которых, без сомнения, находилась прекрасная жемчужина, достойный приз дикого состязания во имя любви.
Игры Войны Любви — один из самых древних обрядов тарианцев и народов фургонов, согласно записям летописцев даже более древний, чем традиции Года Перемирия и Предзнаменований. Состязания Войны Любви проводились каждую весну между городом и степью, тогда как год, когда кочевников интересовали знамения, приходил лишь каждые десять лет. Игры Войны Любви, как ничто другое, объединяли горожан и народы фургонов, потому что в другое время четыре племени кочевников и горожане держались обособленно, даже враждебно, и неохотно шли на сближение друг с другом. Нельзя сказать, что ситуация особенно менялась на время игр — ведь в состязаниях участвовало не более сотни воинов от каждого народа, но как любое волнующее и красочное зрелище, игры будоражили умы, сердца людей, вынуждали их сопереживать, долго готовиться и в конце концов коллективно испытывать и радость побед, и горечь поражений — ведь представители разных народов, хоть и вели борьбу каждый сам за себя, все-таки были объединены по некоему, пусть и весьма формальному признаку, и некоторое время вынуждены были подчинить свою жизнь одному всеобщему закону — закону игр Войны Любви.
Для тарианцев же соревнования эти были необходимы для демонстрации тарианской силы, боеготовности и внушения уважения к мощи тарианской стали. Вполне миролюбивый город вынужден был время от времени напоминать соседям о том, что воины его свирепы и умелы. Но главной причиной их желания состязаться было то, что тарианские воины без ума от жизнерадостных и полных сил прекрасных женщин народов фургонов. И нет им награды слаще, чем с боем захватить такую женщину, особенно когда она норовиста, как тачачка Херена — бесстрашная, дикая, незаклейменная и столь же необузданная, сколь и прекрасная, и, похваляясь своей силой, заставить её сменить кожаный костюм на колокольчики и шелка надушенной рабыни. Но в обычное время тарианские воины, по-моему, уж как-то подозрительно редко встречались с воинами народов фургонов, считая их опасным, быстрым, неуловимым врагом, который, удирая с неимоверной скоростью, успевает унести с собой захваченное добро и пленных едва ли не до того, как кто-либо успевал понять, что, собственно, произошло.
Я однажды спросил Камчака, что, по его мнению, лежит в основе игр Войны Любви.
— Да вот что, — сказал он и указал на Дину и Тенчику, одетых в кейджер, которые в это время занимались хозяйством в нашем фургоне.
Камчак рассмеялся и хлопнул себя по колену. И только после этого я понял, что обе девушки могли быть приобретены в играх, а ещё позже я вспомнил, что Тенчика, собственно, так и досталась кассарам; это Дина впервые почувствовала ремни господина около горящих фургонов каравана, в котором она совершала путешествие в Ар. Теперь, глядя на приближающиеся паланкины, я предположил, что именно так, в вуалях и шелках, к столбам когда-то вынесли очаровательную Тенчику, так, насколько я знал, могла бы выехать и очаровательная Дина, если бы не попала раньше в цепи кассарских воинов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104
— Предательство! — вскричал я.
Я знал, что на Горе ничто живое не может выдержать атаки тарларионов.
Элизабет Кардуэл завизжала, пряча лицо в ладонях.
К моему изумлению, никто из кочевников даже внимания не обратил на чудовищную мощь животных, с бешеной скоростью несущихся прямо на них.
Все были заняты какими-то, по-видимому, чрезвычайно важными делами — кто-то торговался с разносчиками, другие просто вели мирные беседы друг с другом, третьи осматривали окрестности, лениво переводя взгляд с одного холма на другой так, как будто видели все это впервые и их интересовало все что угодно, кроме чудовищных ящеров, несущихся на них в атаку.
Я пришпорил каийлу, выглядывая Элизабет, которую, пешую, без сомнения, убьют до того, как тарларионы пересекут линию столбов. Она стояла, глядя на приближающихся тарларионов так, как будто её хватил столбняк или она вросла в землю. Я нагнулся из седла, изготавливаясь подхватить её, пришпорить свою каийлу, развернуться и бежать отсюда, спасая наши жизни.
— Да брось ты, — махнул рукой Камчак.
Я выпрямился и увидел, что линия боевых тарларионов под выкрики всадников и шипение гигантских животных внезапно остановилась примерно в пятидесяти ярдах от линии столбов.
— Это старинная тарианская шутка, — пояснил Камчак. — Они любят игры так же, как и мы, и никогда не станут их портить.
Я покраснел. Элизабет от пережитого страха, по-моему, вообще плохо держалась на ногах, но она нашла в себе силы на негнущихся ногах медленно приблизиться к нам. Камчак улыбнулся мне:
— Маленькая дикарка очаровательна, ты не находишь?
— Да, — сказал я и в смущении недоверчиво оглянулся на тарианцев.
Камчак рассмеялся.
Элизабет озадаченно посмотрела на нас.
Я услышал восторженные крики со стороны тарианцев.
— Бабы! — гаркнул кто-то, и толпы с обеих сторон охватил возбужденный гул.
Выкрик был подхвачен многими другими. Зазвучал смех, кто-то приветственно застучал копьем о щит. В тот же самый момент раздался мягкий топот каийл и между рядами столбов появилось множество всадниц с развевающимися за спинами длинными черными волосами. В один момент все всадницы осадили своих прекрасных каийл и, легко соскочив на землю, передали поводья людям народов фургонов.
Они были прекрасны, эти дикие красавицы вольных кочевых племен; их возглавляла гордая Херена из первого фургона. Они были в превосходном настроении, смеялись, шумели, глаза их сияли, а рты, кажется, не закрывались ни на минуту, не уставая сыпать колкости в сторону добродушно улыбающихся тарианцев. Некоторые красавицы, прелестно изогнув свои и без того уже привлекшие множество жадных взглядов губки, плевали и угрожали маленькими кулачками тарианцам, стоявшим напротив, которые отвечали восторженными криками и дружным хохотом.
Херена заметила среди воинов юного Гарольда и поманила его пальцем. Тот приблизился.
— Возьми поводья каийлы, раб, — сказала она ему, надменно швыряя поводья.
Он схватил их и, к смеху остальных присутствующих тачаков, оттащил животное.
Девушки продолжали задираться с воинами. Каждый народ фургонов выставил от ста до ста пятидесяти девушек.
— А вот и горожанки, — сказал Камчак, увидев, как линия тарларионов расступилась и в образовавшемся проходе показались задернутые паланкины тарианских женщин, которых несли на плечах скованные рабы, среди которых, несомненно, были и плененные когда-то кочевники.
Теперь возбуждение охватило воинов народов фургонов, и они приподнимались в стременах, чтобы получше разглядеть раскачивающиеся приближающиеся паланкины, в каждом из которых, без сомнения, находилась прекрасная жемчужина, достойный приз дикого состязания во имя любви.
Игры Войны Любви — один из самых древних обрядов тарианцев и народов фургонов, согласно записям летописцев даже более древний, чем традиции Года Перемирия и Предзнаменований. Состязания Войны Любви проводились каждую весну между городом и степью, тогда как год, когда кочевников интересовали знамения, приходил лишь каждые десять лет. Игры Войны Любви, как ничто другое, объединяли горожан и народы фургонов, потому что в другое время четыре племени кочевников и горожане держались обособленно, даже враждебно, и неохотно шли на сближение друг с другом. Нельзя сказать, что ситуация особенно менялась на время игр — ведь в состязаниях участвовало не более сотни воинов от каждого народа, но как любое волнующее и красочное зрелище, игры будоражили умы, сердца людей, вынуждали их сопереживать, долго готовиться и в конце концов коллективно испытывать и радость побед, и горечь поражений — ведь представители разных народов, хоть и вели борьбу каждый сам за себя, все-таки были объединены по некоему, пусть и весьма формальному признаку, и некоторое время вынуждены были подчинить свою жизнь одному всеобщему закону — закону игр Войны Любви.
Для тарианцев же соревнования эти были необходимы для демонстрации тарианской силы, боеготовности и внушения уважения к мощи тарианской стали. Вполне миролюбивый город вынужден был время от времени напоминать соседям о том, что воины его свирепы и умелы. Но главной причиной их желания состязаться было то, что тарианские воины без ума от жизнерадостных и полных сил прекрасных женщин народов фургонов. И нет им награды слаще, чем с боем захватить такую женщину, особенно когда она норовиста, как тачачка Херена — бесстрашная, дикая, незаклейменная и столь же необузданная, сколь и прекрасная, и, похваляясь своей силой, заставить её сменить кожаный костюм на колокольчики и шелка надушенной рабыни. Но в обычное время тарианские воины, по-моему, уж как-то подозрительно редко встречались с воинами народов фургонов, считая их опасным, быстрым, неуловимым врагом, который, удирая с неимоверной скоростью, успевает унести с собой захваченное добро и пленных едва ли не до того, как кто-либо успевал понять, что, собственно, произошло.
Я однажды спросил Камчака, что, по его мнению, лежит в основе игр Войны Любви.
— Да вот что, — сказал он и указал на Дину и Тенчику, одетых в кейджер, которые в это время занимались хозяйством в нашем фургоне.
Камчак рассмеялся и хлопнул себя по колену. И только после этого я понял, что обе девушки могли быть приобретены в играх, а ещё позже я вспомнил, что Тенчика, собственно, так и досталась кассарам; это Дина впервые почувствовала ремни господина около горящих фургонов каравана, в котором она совершала путешествие в Ар. Теперь, глядя на приближающиеся паланкины, я предположил, что именно так, в вуалях и шелках, к столбам когда-то вынесли очаровательную Тенчику, так, насколько я знал, могла бы выехать и очаровательная Дина, если бы не попала раньше в цепи кассарских воинов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104