— Так ты готова, рабыня, доставить удовольствие своему хозяину?
— А у меня есть выбор?
— Нет.
— Значит, — с ироничным сомнением ответила девушка, — по-видимому, готова.
Я рассмеялся.
Элизабет с улыбкой взглянула на меня и неожиданно с игривым выражением лица уронила голову на ковер.
— От Веллы требуется только выражение робости и повиновения, — донесся до меня её голос.
Я, смеясь, встал на ноги и поднял Элизабет. Она плотнее прижалась ко мне, глаза её сияли. Я ощутил её дыхание у себя на щеке.
— Я думаю, теперь я что-нибудь с тобой сделаю, — поведал я.
На её лице отразилось выражение смиренной покорности.
— И что же ожидает твою красивую образованную рабыню? — полюбопытствовала она.
— Мешок для навоза, — сообщил я.
— Нет! — Она казалась действительно испуганной. — Нет!
Я рассмеялся.
— Лучше я сделаю для тебя что-нибудь другое! — поспешно произнесла она.
— Что-нибудь? — поинтересовался я.
Она взглянула на меня и рассмеялась.
— Да, — тряхнула она головой. — Что-нибудь!
— Ну что ж, Велла, — поразмыслив, решил я, — пожалуй, я дам тебе шанс, но один-единственный: если тебе удастся доставить мне удовольствие, незавидная участь пребывания в мешке для навоза тебя минует, по крайней мере на сегодняшний день.
— Велла очень постарается доставить тебе удовольствие, — пообещала она.
— Ладно, — согласился я. — Попытайся.
Мне вспомнилось, как она только что заигрывала со мной, и я решил, что, пожалуй, стоит дать этой молодой американке возможность ощутить собственную силу.
В глазах девушки мелькнуло легкое удивление, быстро сменившееся веселыми искорками.
— Хорошо, хозяин. Я покажу тебе, что поняла значение надетого на меня ошейника, — пообещала она и внезапно подарила мне глубокий, сочный поцелуй, который, к сожалению, весьма скоро закончился.
— Вот! — воскликнула она. — Это поцелуй тачакской невольницы! — Она, рассмеявшись, отвернулась и бросила на меня взгляд через плечо. — Теперь ты видишь: я могу делать это достаточно хорошо.
Повода для возражения у меня не нашлось.
Выражение её лица изменилось.
— Но мне кажется, — игриво заметила она, — что одного поцелуя для хозяина вполне достаточно.
Это меня несколько раздосадовало, но ещё больше раззадорило.
— Ничего, — сообщил я, — девушки в фургоне публичных рабынь тоже знают, как поцеловать мужчину.
— Ах вот как! — воскликнула она.
— Да, они ведь не какие-нибудь секретарши, только притворяющиеся рабынями для наслаждений.
Глаза Элизабет метнули молнии.
— А ну, попробуй-ка вот этот поцелуй! — решительно направилась она ко мне, обняла мою голову ладонями и прижалась к моим губам своим влажным, горячим, ласковым ртом, ждущим и зовущим.
Языки наши коснулись друг друга.
Я обнял её за талию.
Когда она оторвалась от меня, я с трудом перевел дыхание и снисходительно заметил:
— Ну что ж, неплохо.
— Неплохо! — воскликнула она и набросилась на меня с новым рвением, впившись в мои губы длинным страстным поцелуем. Оторвавшись от моих губ, она в изнеможении уронила голову мне на плечо.
Я ладонью приподнял ей подбородок.
Глаза её пылали от страсти.
— Я, наверное, уже говорил тебе, — напомнил я, — что по-настоящему женщина целует, только когда возбуждена до предела, только почувствовав себя беспомощной и жаждущей внимания.
Она зло посмотрела на меня и отвернулась, но через мгновение я уже расслышал её мелодичный смех.
— Ну ты и животное, Тэрл Кэбот! — воскликнула она.
— А ты? — рассмеялся я. — Разве ты не животное? Маленькое, красивое животное в ошейнике!
— Я люблю тебя, Тэрл Кэбот.
— Набрось на себя шелка наслаждений, — сказал я, — и иди скорее ко мне.
Она, очевидно, решила принять брошенный ею вызов, испытываемое волнение совершенно её преобразило.
— Хотя я и женщина с Земли, — заметила она, — попробуй взять меня как рабыню.
— Если ты этого хочешь, — рассмеялся я.
— Просто я хочу тебе доказать, что все ваши теории глупы, — сказала она.
— Ты вводишь меня в искушение, — признался я.
— Я люблю тебя, Тэрл Кэбот, но даже несмотря на это, тебе не удастся меня подчинить и завоевать, потому что я не позволю себе быть кем-то завоеванной даже человеком, которого я люблю!
— Если ты меня любишь, я, возможно, и не захочу подчинять тебя.
— Но ведь Камчак, этот гениальный, прозорливый тачак, отдал меня тебе именно для того, чтобы ты через рабство и подчинение научил меня быть женственной. Разве не так?
— Думаю, так.
— По его мнению, — и возможно, ты тоже так считаешь, — все это делается в моих собственных интересах.
— Возможно. На самом деле, я боюсь это утверждать. Все это слишком сложные вещи.
— Ну, так я докажу, что вы оба не правы!
— Давай посмотрим.
— Но ты должен пообещать, что постараешься сделать из меня настоящую рабыню — хотя бы лишь на это время.
— Хорошо.
— Ставкой будет моя свобода против…
— Против чего?
— Против твоей!
— Как ты себе это представляешь?
— В течение одной недели здесь, в фургоне, когда никто не будет видеть, ты будешь моим рабом: будешь носить ошейник и делать все, что я пожелаю.
— Признаться, эти условия мне не совсем подходят.
— Ты, кажется, не находишь ничего противоестественного в обладании мужчины женщиной-рабыней. Почему же ты возражаешь против обладания женщины мужчиной-рабом?
— Пожалуй, ты права.
По её лицу пробежала легкая улыбка.
— Наверное, это приятно — иметь своего собственного раба-мужчину. — Она рассмеялась. — Я покажу тебе, что значит рабский ошейник!
— Не торопись считать своих рабов, пока ты их ещё не завоевала, — охладил я её пыл.
— Итак, пари принято? — подвела она итог.
Я с изумлением смотрел на нее. Брошенный ей вызов, казалось, преобразил, оживил каждую частичку тела и души этой женщины, — наполнил огнем её взгляд, голос, саму манеру держаться. И это золотое тачакское колечко в носу придавало ей ещё большее очарование, а обнимавшая её шею узкая металлическая полоса ошейника сейчас ещё больше подчеркивала нежность и грациозное изящество изгибов её тела. Этот ошейник с выгравированным на нем моим именем давал мне все права на носящую его женщину, делал её моей бесправной рабыней, и несмотря на это, стоящая передо мной женщина, прошедшая клеймение и процедуру обращения в рабство, познавшая унижение и плеть рабовладельца, бросала мне вызов — извечный вызов непокоренной женщины осмелившемуся прикоснуться к ней мужчине, женщины, противящейся подсознательному, заложенному в ней самой природой стремлению раствориться в его объятиях, потерять индивидуальность в слиянии с ним, подарить себя ему, отозваться на его призыв, подчинить себя этому призыву, этому голосу её крови, осознать себя пленницей этого естественного порыва и, значит, пленницей обладающего ею мужчины.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104