Запалив костер, он набрал воды и засыпал в нее
синтетический чай.
Здесь, на дне расселины, было уже тепло, и Гельвард задумался: что же
все-таки разумнее, двигаться без задержки дальше или отдыхать весь день,
как он обещал?
Вода закипела, и он уже прихлебывал чай, когда в палатке
зашевелились. Спустя миг оттуда выбралась Катерина и, будто не замечая
его, прошествовала мимо, к речке.
Спустившись, она обернулась и, махнув ему рукой, позвала:
- Иди сюда!
Он не заставил себя упрашивать и спустился вслед за ней. В своей
форме и подбитых железом ботинках он казался себе неуклюжим как медведь.
- Будем плавать? - спросила она и, не дожидаясь ответа, выскользнула
из рубашки и вошла в воду.
Гельвард метнул настороженный взгляд на палатку: нет, остальные не
появлялись. В одну секунду он содрал с себя одежду, и взметая тучи брызг,
устремился вдогонку.
Когда они наконец вернулись к палатке, Росарио с Люсией сидели в
входа и ели желтую похлебку. Никто не проронил ни слова, но Гельвард
заметил, как Люсия понимающе улыбнулась Катерине.
Через полчаса у малыша опять началась рвота. Росарио в тревоге взяла
его на руки - и вдруг судорожно отдала Люсии, а сама поспешила прочь.
Издалека, от речки, донеслись однозначные звуки - ее тоже рвало.
- А тебе как? - спросил Гельвард у Катерины.
- Ничего.
Гельвард понюхал похлебку. Запах был совершенно обыкновенный - не
возбуждающий аппетита, но и не затхлый. Еще минуту спустя Люсия в свою
очередь стала жаловаться на боль в животе и сильно побледнела.
Катерина встала и куда-то ушла.
Гельвард был в отчаянии: видно, теперь им не оставалось никакого
другого выхода, кроме возвращения в Город. Если пища пришла в негодность,
просто не удастся довести экспедицию до конца.
Минут через десять Росарио вернулась к палатке. Ослабевшая, мертвенно
бледная, она бессильно опустилась на землю в тени. Люсия дала ей попить из
фляги. Она и сама выглядела неважно и держалась за живот, а малыш
продолжал орать. К чему-чему, а к такому повороту событий Гельвард никак
не был подготовлен и даже отдаленно не представлял себе, что предпринять.
Он отправился на поиски Катерины - единственной, кто как будто не
пострадал. Искать долго не пришлось: он встретил ее в сотне ярдов вниз по
речке. Катерина возвращалась в лагерь с яблоками в руках - где-то
поблизости ей на глаза попалась дикая яблоня. Краснобокие яблоки выглядели
вполне спелыми, Гельвард попробовал одно на вкус. Сладкое, сочное... но
тут он вспомнил о совете Клаузевица. Логика требовала признать, что
Клаузевиц неправ, и тем не менее Гельвард, хоть и с неохотой, отдал яблоко
обратно Катерине. Она его и доела.
Еще одно яблоко, самое спелое, они испекли в горячей золе костра,
размяли и по капельке скормили малышу. На этот раз пища не принесла вреда,
напротив, он загулькал и заулыбался. Росарио оказалась еще слишком слаба,
чтобы подойти к нему; Катерина уложила малыша в гамачок, и он через минуту
заснул.
Люсия сумела подавить тошноту, хотя острая боль в животе не проходила
все утро. Даже Росарио и та оправилась быстрее и тоже попробовала яблоко.
Гельвард доел желтую синтетическую похлебку... и с ним ничего не
случилось.
Немного позже Гельвард вскарабкался наверх и не торопясь пошел по
краю расселины. Именно здесь и в общем-то недавно, девять миль назад,
Город заплатил человеческими жизнями за то, чтобы пересечь ее. Все вокруг
было знакомым, и хотя оборудование, использованное для постройки моста,
потом разобрали и увезли, Гельвард живо вспомнил дни и ночи лихорадочной
спешки - они были совсем свежи в его памяти.
Он вышел к тому самому месту, где висел мост, и остановился,
пораженный: берега оказались вовсе не так далеко друг от друга, как были
тогда, да и сама расселина стала не такой глубокой. Не иначе, возбужденное
состояние, в каком он находился в те дни, преувеличило размеры
препятствия, преградившего путь Городу.
Да нет, пропасть несомненно _т_о_г_д_а_ была шире.
Гельварду вспомнилось, что в момент, когда Город пересекал расселину,
рельсы на мосту достигали по крайней мере шестидесяти ярдов в длину.
Теперь в том же месте расселина сузилась до каких-нибудь двадцати ярдов.
Он долго стоял, глядя на противоположный берег и недоумевая, откуда
взялось столь явное несоответствие между прошлым и настоящим. Потом его
осенила идея.
Мост возводили исходя из жестких инженерных требований; Гельвард
отработал на строительстве опорных башен достаточно смен, чтобы усвоить
крепко-накрепко, что башни по обе стороны расселины ставились на строго
определенном расстоянии друг от друга - Город должен был пройти между
башнями, не задев их.
Расстояние это равнялось ста тридцати футам, или примерно сорока
шагам.
Гельвард отошел к яме, оставленной фундаментом одной из северных
башен, и зашагал напрямик к яме-близнецу. Он насчитал пятьдесят восемь
шагов.
На обратный путь у него ушло шестьдесят шагов.
Он повтори опыт, стараясь шагать как можно шире. Пятьдесят пять.
Стоя на краю расселины, он уставился на речку внизу. С предельной
ясностью ему помнилась глубина пропасти, которую пересекал мост. Дно
расселины казалось отсюда до ужаса глубоким, теперь обрыв опасной крутизны
превратился в откос, по которому было нетрудно спуститься к лагерю.
Новая неожиданная мысль заставила его отойти на север, туда, где
рельсы, сбежав с эстакады, вновь соприкоснулись с почвой. Следы
четырехколейного пути сохранились совершенно отчетливо - параллельные
полоски шрамов тянулись до самого горизонта на севере.
Если две башни резко отдалились друг от друга, что же произошло с
полотном?
За долгие дни работы с Мальчускиным Гельвард заучил наизусть каждую
цифру, имевшую отношение к рельсам и шпалам. Ширина колеи - три с
половиной фута, длина шпалы - пять. Довольно было одного взгляда на шрамы
в грунте, чтобы заметить, что они превышают норму. Он замерил следы -
грубо, на глазок, но и этого было достаточно, чтобы определить длину следа
в семь футов минимум; в то же время шрамы оказались значительно мельче,
чем им положено быть. Но как же так: ведь Город использовал шпалы
стандартной длины, и ямы под их основания выкапывались одинакового
размера...
Для верности он обошел все четыре колеи. Следы от шпал, все до
единого, были на два фута длиннее, чем следовало.
И они лежали слишком близко друг к другу. Путейцы укладывали шпалы с
интервалом в четыре фута, а отнюдь не восемнадцать дюймов, как здесь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75
синтетический чай.
Здесь, на дне расселины, было уже тепло, и Гельвард задумался: что же
все-таки разумнее, двигаться без задержки дальше или отдыхать весь день,
как он обещал?
Вода закипела, и он уже прихлебывал чай, когда в палатке
зашевелились. Спустя миг оттуда выбралась Катерина и, будто не замечая
его, прошествовала мимо, к речке.
Спустившись, она обернулась и, махнув ему рукой, позвала:
- Иди сюда!
Он не заставил себя упрашивать и спустился вслед за ней. В своей
форме и подбитых железом ботинках он казался себе неуклюжим как медведь.
- Будем плавать? - спросила она и, не дожидаясь ответа, выскользнула
из рубашки и вошла в воду.
Гельвард метнул настороженный взгляд на палатку: нет, остальные не
появлялись. В одну секунду он содрал с себя одежду, и взметая тучи брызг,
устремился вдогонку.
Когда они наконец вернулись к палатке, Росарио с Люсией сидели в
входа и ели желтую похлебку. Никто не проронил ни слова, но Гельвард
заметил, как Люсия понимающе улыбнулась Катерине.
Через полчаса у малыша опять началась рвота. Росарио в тревоге взяла
его на руки - и вдруг судорожно отдала Люсии, а сама поспешила прочь.
Издалека, от речки, донеслись однозначные звуки - ее тоже рвало.
- А тебе как? - спросил Гельвард у Катерины.
- Ничего.
Гельвард понюхал похлебку. Запах был совершенно обыкновенный - не
возбуждающий аппетита, но и не затхлый. Еще минуту спустя Люсия в свою
очередь стала жаловаться на боль в животе и сильно побледнела.
Катерина встала и куда-то ушла.
Гельвард был в отчаянии: видно, теперь им не оставалось никакого
другого выхода, кроме возвращения в Город. Если пища пришла в негодность,
просто не удастся довести экспедицию до конца.
Минут через десять Росарио вернулась к палатке. Ослабевшая, мертвенно
бледная, она бессильно опустилась на землю в тени. Люсия дала ей попить из
фляги. Она и сама выглядела неважно и держалась за живот, а малыш
продолжал орать. К чему-чему, а к такому повороту событий Гельвард никак
не был подготовлен и даже отдаленно не представлял себе, что предпринять.
Он отправился на поиски Катерины - единственной, кто как будто не
пострадал. Искать долго не пришлось: он встретил ее в сотне ярдов вниз по
речке. Катерина возвращалась в лагерь с яблоками в руках - где-то
поблизости ей на глаза попалась дикая яблоня. Краснобокие яблоки выглядели
вполне спелыми, Гельвард попробовал одно на вкус. Сладкое, сочное... но
тут он вспомнил о совете Клаузевица. Логика требовала признать, что
Клаузевиц неправ, и тем не менее Гельвард, хоть и с неохотой, отдал яблоко
обратно Катерине. Она его и доела.
Еще одно яблоко, самое спелое, они испекли в горячей золе костра,
размяли и по капельке скормили малышу. На этот раз пища не принесла вреда,
напротив, он загулькал и заулыбался. Росарио оказалась еще слишком слаба,
чтобы подойти к нему; Катерина уложила малыша в гамачок, и он через минуту
заснул.
Люсия сумела подавить тошноту, хотя острая боль в животе не проходила
все утро. Даже Росарио и та оправилась быстрее и тоже попробовала яблоко.
Гельвард доел желтую синтетическую похлебку... и с ним ничего не
случилось.
Немного позже Гельвард вскарабкался наверх и не торопясь пошел по
краю расселины. Именно здесь и в общем-то недавно, девять миль назад,
Город заплатил человеческими жизнями за то, чтобы пересечь ее. Все вокруг
было знакомым, и хотя оборудование, использованное для постройки моста,
потом разобрали и увезли, Гельвард живо вспомнил дни и ночи лихорадочной
спешки - они были совсем свежи в его памяти.
Он вышел к тому самому месту, где висел мост, и остановился,
пораженный: берега оказались вовсе не так далеко друг от друга, как были
тогда, да и сама расселина стала не такой глубокой. Не иначе, возбужденное
состояние, в каком он находился в те дни, преувеличило размеры
препятствия, преградившего путь Городу.
Да нет, пропасть несомненно _т_о_г_д_а_ была шире.
Гельварду вспомнилось, что в момент, когда Город пересекал расселину,
рельсы на мосту достигали по крайней мере шестидесяти ярдов в длину.
Теперь в том же месте расселина сузилась до каких-нибудь двадцати ярдов.
Он долго стоял, глядя на противоположный берег и недоумевая, откуда
взялось столь явное несоответствие между прошлым и настоящим. Потом его
осенила идея.
Мост возводили исходя из жестких инженерных требований; Гельвард
отработал на строительстве опорных башен достаточно смен, чтобы усвоить
крепко-накрепко, что башни по обе стороны расселины ставились на строго
определенном расстоянии друг от друга - Город должен был пройти между
башнями, не задев их.
Расстояние это равнялось ста тридцати футам, или примерно сорока
шагам.
Гельвард отошел к яме, оставленной фундаментом одной из северных
башен, и зашагал напрямик к яме-близнецу. Он насчитал пятьдесят восемь
шагов.
На обратный путь у него ушло шестьдесят шагов.
Он повтори опыт, стараясь шагать как можно шире. Пятьдесят пять.
Стоя на краю расселины, он уставился на речку внизу. С предельной
ясностью ему помнилась глубина пропасти, которую пересекал мост. Дно
расселины казалось отсюда до ужаса глубоким, теперь обрыв опасной крутизны
превратился в откос, по которому было нетрудно спуститься к лагерю.
Новая неожиданная мысль заставила его отойти на север, туда, где
рельсы, сбежав с эстакады, вновь соприкоснулись с почвой. Следы
четырехколейного пути сохранились совершенно отчетливо - параллельные
полоски шрамов тянулись до самого горизонта на севере.
Если две башни резко отдалились друг от друга, что же произошло с
полотном?
За долгие дни работы с Мальчускиным Гельвард заучил наизусть каждую
цифру, имевшую отношение к рельсам и шпалам. Ширина колеи - три с
половиной фута, длина шпалы - пять. Довольно было одного взгляда на шрамы
в грунте, чтобы заметить, что они превышают норму. Он замерил следы -
грубо, на глазок, но и этого было достаточно, чтобы определить длину следа
в семь футов минимум; в то же время шрамы оказались значительно мельче,
чем им положено быть. Но как же так: ведь Город использовал шпалы
стандартной длины, и ямы под их основания выкапывались одинакового
размера...
Для верности он обошел все четыре колеи. Следы от шпал, все до
единого, были на два фута длиннее, чем следовало.
И они лежали слишком близко друг к другу. Путейцы укладывали шпалы с
интервалом в четыре фута, а отнюдь не восемнадцать дюймов, как здесь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75