Точнее, попытались. Распахнули дверь, но преодолеть низкий порожек не смогли и с грохотом необычайным распростерлись у ног недавних кинозрителей. Впрочем, живописности ради мы бессовестно приукрасили происшедшее. Выйти в самом деле пытались двое, но один (одна), хрупкая, маленькая девушка ухватилась за косяк и удержалась, а другой (один), не худой, не толстый, среднего роста молодой человек, он не устоял, соскользнула рука с хрупкого плеча, не нашла опоры нога, и. ух, Евгений Агапов, по прозвищу Штучка, второй раз за сегодняшний день низвергся к ногам наших друзей.
- Боже мой,- проговорила оставшаяся на своих двоих дама. конечно же, Лиса, Алиса Колесова, как видно, пока не преодолевшая рубеж, разделяющий возбуждающую и тормозящую фазы алкогольного отравления - Какой кошмар,сказала Лиса. - и это всего-то после полстакана.
Итак. если ей поверить и предположить, будто бы Штучка в самом деле (после всего за ночь и день день организмом пережитого) употребил полстакана бесцветной жидкости, за пятьсот миллилитров которой в те времена (вместе с посудой) просили три рубля шестьдесят две копенки, то очевидным становится совершенно невероятное - остальные четыреста граммов (пренебрегая совершенно ничтожным остатком на самом донышке стоящей посреди стола бутылки) находятся внутри такого субтильного существа, как Алиса.
Однако удостовериться сразу на месте, не отходя от кассы, в точности произведенного вычитания не удастся.
- Помогите ему,- проговорила Лиса, кивая на лежащего,- помогите, люди добрые, а то ему плохо. Уже в третий раз... Помогите,- повторила она и, съехав по косяку, присела на порожке, объяснив свое поведение словами: - Уф, уморилась...
Однако сие ее заявление не обозначило конец выпавших на долю Емели и Лысого испытаний. Так, если через каких-то минут двадцать после простых и эффективных гигиенических процедур Евгений (под влиянием гомеопатки Лисы хлебное вино действительно пригубивший) занял свое место на койке, то Алиса следовать примеру пионера не желала. Ее пытались уложить и уговорами, и силой, но, не пробыв в покое и минуты, Алиса поднимала голову, садилась, свешивала ноги и интересовалась:
- Видели дуру? Дуру лопоухую? Нет?! - удивлялась Лиса, кривя рот. Нет? Тогда наденьте очки и посмотрите... Все. Финиш,- говорила она и, для вящей убедительности приставив указательный палец к виску, вертела, изображая, конечно, недокомплект шариков (а может быть, кто теперь скажет, заход одного за другой).
Покрутив пальцем, покачав головой и по-женски горестно помычав. Лиса вдруг начинала шалить. Поначалу все норовила первым попавшимся в руки предметом (вилкой, книгой, башмаком) поразить убранную Емелей в угол у шкафа пустую бутылку. Однако всякий раз неудачно. Когда же недогадливый Мельник в конце концов вынес раздражавший Лису предмет за дверь, она переключилась на лампу, впрочем, и тут успеха не снискав.
Припадки самодовольства и шутовства сменялись приступами беспокойства и самокритики. Лиса становилась капризной, требовала найти ей "еще", просила открыть и без того распахнутое настежь окно. Пару раз спрашивала чернила и бумагу, сидела, склонившись над листом, размышляла, поминутно теряя шариковую ручку, и наконец отодвигала письменные принадлежности, неизвестно кому обещая:
- Завтра, это завтра.
Ложилась, вставала, роняла стулья и только около трех, устало пробормотав: "Ну, кто бы мог подумать", упала носом в подушку, забывшись, слава Богу, в безрадостной спиртуозной коме.
Но прежде чем погас свет и прекратилось нашествие свето- (в крове-) любивых долгоносых и чешуекрылых, прежде чем одна в тишине над острыми верхушками деревьев замерла ехидная луна, прежде Лысый все-таки не удержался (зануда) и задал очередной свой дурацкий вопрос:
- И часто с ней такое бывает?
- Знаешь,- сказал Емеля, но вместо честного "такое, вообще-то говоря, в первый раз" неожиданно брякнул, все окончательно перепутав в грачиковской, и без того многое неадекватно воспринимающей, голове: - Дело в том, что у нее начисто отсутствует рвотный рефлекс.
Ну и ладно, сказал, ляпнул, повернулся на правый бок... и довольно о нем и о Лысом, что лежал еще полчаса с открытыми глазами... Хватит, забудем о них, подхватим Емелину мысль, начнем с нее.
Итак, как видим, психическая неординарность идет рука об руку с физиологической, составляя диполь, поле, атмосферу странного, необычного, диковинного вокруг Лисы. Но можно ли этому удивляться, ожидать чего-то иного, если уже при рождении (даже in proces of concepcion) папа (саксофонист - сама элегантность) выделил свою дочь среди всяческих на слух не различимых Васильевн, Петровн, Олеговн и Михайловн горделивым отчеством Олимпиевна. Да, Алиса, в обиходе Александровна Колесова, в различного рода произведениях казенного жанра величалась Алисой Олимпиевной, то есть, будучи Колесовой, все же не теряла естественной связи с Олимпием Олимпиевичем, Аликом Ганицким и хриплой его железкой. Впрочем, заметим, и мама с вкрадчивым, звонкими согласными не украшенным девичьим surname, премировав дочь (в пору романтического своего первого, пришедшегося на конец пятидесятых замужества) достойным непростого отчества именем Алиса. спора нет, и она внесла свою лепту, посильный вклад в сотворение феномена. (Жалкая же попытка посреди шестидесятых как-то скрыть первоначальный замысел превращением Алисы Ганицкой в неприметную Колесову лишний раз убеждает только в одном - первое слово дороже второго.)
Что ж, не оставляя веры во взаимную обусловленность имен и явлений, автор, однако, должен честно признаться,- ни у одной из знакомых ему Вероник, Элеонор и Анджелин (даже у Иоланты Рэмовны) знаки судьбы не были столь явственно указаны странностями характера и неординарностью поведения, как у Алисы Олимпиевны Колесовой. Не желая, однако, соглашаться с категоричностью удивительно прозорливой Ленки Лазаревой, примем тем не менее начальную посылку - да, тесто, из которого сделали Лису-Алису, замеса необычайного. Другой вопрос, кто внес этот бродильный ингредиент, субстанцию, что ужасом, коим наполняет наши обывательские души, так смахивает на безумие?
Папа? Олимпий Олимпиевич Ганицкий (сибирский Сонни Роллинс - тонкой кости, редких кровей). Мама? Светлана Юрьевна Колесова (в девичестве), затем Ганицкая. опять Колесова и, наконец, Андронович (программист высокой квалификации, инженер-математик, от "людей неинтересных в мире нет" проделавшая на глазах дочуры, в сущности, короткий путь к "и ваше легкое шуршание приводит душу в трепетание"). А может быть, бабушка? Анастасия Афанасьевна Колесова, выписанная из свердловской коммуналки в пору отъезда в снежный, но премиально-коэффициентный Якутск. Бабушка, читавшая Ахматову наизусть, Мэгре по-французски, водку предпочитавшая на рябине и по рюмочке в день, в ожидании свежего "Нового мира", дочку Свету (маму) звавшая стервой и "покойник Колесов один в один".
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121