- Здравствуйте,- сказал Вадик, улыбаясь широко и открыто.- Это Марина,сказал он, как бы сим пытаясь если не оправдаться, то несколько сгладить эффект неожиданности.- А мама еще не пришла?
- Не приехала,- ответил Владимир Ефимович, поглаживая свою (ладно, согласен) профессорскую, исключительно ухоженную (с седой нитью) бородку.
- Она в городе? - спросил Вадик, имея в виду некоторую географическую обособленность научного центра промышленного гиганта Сибири от административного и культурного.
- Она в Риге,- ласково пояснил доктор Лесовых, имея в виду еще большую географическую обособленность центра большой сибирской науки от юрмальского симпозиума (конференции, слета, девичника) работников сферы организации досуга и отдыха трудящегося населения.
Что ж, оплошав и оказавшись в глупом положении, Вадик-Дадик бесполезной (в чем убеждало выражение ее лица) попытке уговорить Мару подождать до среды предпочел, как ему казалось, пусть несколько унизительный, но, возможно даже, в случае удачи, и лучший, то есть не требующий объяснений с матерью, вариант,- прямую и откровенную (как мужчина с мужчиной) беседу с очень холеным (и борода отменная, и шевелюра благородная, и руки белые) доктором (а также первоклассным теннисистом) Владимиром Ефимовичем Лесовых.
Попросив Мару снять сабо и секунду отдохнуть в кресле смежной с коридором гостиной. Вадик проследовал за хирургом в кабинет, где тот, не предложив юному хаму выбрать между диваном и креслом, сам сел к столу и обратил к просителю всепонимающие, но холодные глаза.
Надо заметить, то ли вследствие своего медицинского образования, то ли по причинам иного, более личного (биологического) свойства Владимир Ефимомич детей не любил, а сына своей жены, наглого, самоуверенного Вадика, в особенности. И хотя барственное его лицо в нашей дурацкой ситуации и сохраняло невозмутимое выражение, желчные флюиды он, как видно, все-таки испускал в пространство, создавал беспокойство в эфире. Именно их влиянию, пожалуй, и можно приписать несколько не свойственный Купидону (сбивчивый и, признаться, слегка заискивающий) тон.
Поскольку доктору остались неведомы истинные обстоятельства дела, он не был, конечно, способен оценить благородство, право, редкое, да просто неслыханное в наши эгоистичные времена, с каким Вадюша взял чужой грех на себя. Зато доктор понимал другое: перед ним нахлебник и негодяй, севший неожиданно в калошу, и еще Владимир Ефимович понимал,- такого удачного случая слегка поучить мерзавца ему, может быть, больше никогда и не представится, поэтому, выслушав горестные сентенции пренебрегшего контрацепцией молодца, он, с полминуты потомив Купидона, сказал следующее:
- Знаете, Вадим Юрьевич, представьте себе, у нас здесь, в городке, здесь, в книжном, открылся отдел, торгующий отменными импортными книгами по искусству. Вы не поверите, но вчера среди новых поступлений я видел, не правда ли, фантастика, абрамсовские издания. Все, уверяю вас, как на подбор, но, признаюсь откровенно, все же Модильяни... Вы знаете это имя?.. Нет? Вот бумажка. запишите... так вот Модильяни в исполнении Абрамса - это не просто сто шестьдесят репродукций в цвете, это сто шестьдесят шедевров, способных смягчить любое сердце. М-да...
Владимир Ефимович помолчал, а затем добавил, как бы кстати:
- Ну, а... в общем, что касается ваших затруднений, то завтра после обеди я дежурю по отделению, так что в принципе, в принципе, хотя я надеюсь, вы отдаете себе отчет, с какими сложностями сопряжена попытка выручить вас и вашу знакомую, однако в принципе...
Впрочем, фразу доктор раздумал заканчивать, так и бросил, принципа не сформулировав, посмотрел сочувственно, побарабанил пальцами по столешнице и сказал:
- И все же, и все же не знать Модильяни, Вадим Юрьевич, это моветон. Вам не следует, ей-ей не к лицу ограничивать себя университетским курсом. Не к лицу... - повторил доктор и, поворотившись к столу. погрузился в чтение, сим со всей определенностью давая невежественному Вадьке понять - пора очистить помещение настала.
Что ж, Купидон намек понял и незамедлительно ретировался. С победным, между прочим, настроением. Ах, он был доволен собой и радости не скрывал, галантно приглашая Мару "подышать".
- Дело решено,- горячо шептал он, выводя подругу на лестничную клетку и подхватывая под руку у двери, за которой (надо же, опять совпадение), в немалой степени удивляя и, пожалуй, раздражая Владимира Ефимовича, весь вчерашний вечер (в будни доктор трудился и слышать безобразие не мог) буйствовала Лиса-Алиса.- Сейчас мы сходим и приобретем маленький сувенир, памятный подарок, a little something, you know, для слуги Гиппократа. Сегодня приобретем - сегодня преподнесем,- пел Каповский, как видно, ни секунды не сомневаясь в отсутствии премиального согласия между планом и фактом, кое только и может заставить работников книжной торговли пренебречь в конце месяца (квартала, года) своим выходным.- Сегодня "спасибо", а завтра "пожалуйста", то есть после обеда you'll be welcomed.
Уф, не знаю, как уважаемых читателей, но автора уже тошнит от речей и поступков ловкача нашего Вадика, честное слово, так и тянет спустить гада с лестницы, толкнуть под грузовик или, на худой конец, опорожнить на его макушку кишечник какого-нибудь представителя пернатого мира. Однако чего не было, того не было, а историю переписывать не позволено ни быку, ни Юпитеру. Впрочем, осознавая свое бессилие в одном, автор тем не менее ощущает право на другое, иначе говоря, не видит греха в небольших пропусках (мест досадных и скучных), полагает допустимыми некоторые прыжки, кульбиты и сальто-мортале. А посему переведем часы на полчаса вперед и приступаем к описанию ссоры его и ее, начатой у витрины недавно открывшегося отдела "Книги иностранных издательств" и законченной на уже к исходу рабочего дня оживившейся улице.
Однако и ссору описывать автору противно, и слова участников припоминать не хочется и аргументы. Нет, нет, склока на почве денежного интереса, спор, кому платить. нет, увольте, только не в нашем, полном романтического идеализма приключении, не в русле (колее?) бескорыстной погони за мечтой... М-да... А платить надо было сто восемьдесят рублей, да-да, представьте себе, вообразите, не фарцовщику, не деляге-оптовику, а кассиру отдела (а может быть, черт ее дери, и секции) "Книги иностранных издательств" за этого, ну как его, Мдивани-Мастрояни, способного смягчить любое сердце, надо было отвалить не пять шестьдесят, не семь сорок и даже не пятнадцать девяносто две, а ровно сто восемьдесят колов (карбованцев, рубел'ей, сум'ов, сом'ов, манети... в общем, желтых казначейских билетов, подделка которых преследуется по закону). Сто десять сум'ов согревали карман Вадика (он сказал - восемьдесят), пятьдесят сом'ов и у Мары кое-что, что именно, знать не обязательно, но согревали.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121