Хотя бы потому, что сидит он в самом хвосте и лица всех
обращены к нему. Получается, что выпускающий как на сцене, все на него
смотрят. Куда я ни гляну, всюду глаза диверсантов на меня в упор смотрят.
Шальные глаза у всех. Нет, пожалуй, командир группы - исключение. Дремлет
спокойно. Расслаблен совсем. Но у всех остальных глаза с легким блеском
помешательства. Хорошо с трех тысяч прыгать! А тут только сто. Много всяких
хитростей придумано, чтобы страх заглушить, но куда же от него уйдешь? Тут
он, страх. С нами в обнимку сидит.
Уши заломило, самолет резко вниз пошел. Верхушки деревьев рядом мелькают.
Роль у меня плохая: у всех вытяжные тросики пристегнуты к центральному
лееру, лишь у меня он на груди покоится. Пропустив всех мимо себя, я в
последний момент должен свой тросик защелкнуть над своей головой. А если
промахнусь? А если сгоряча выйду, не успев его застегнуть? Открыть парашют
руками будет уже невозможно: земля рядом совсем несется. Я вдруг представил
себе, что валюсь вниз без парашюта, как кот, расставив лапы. Вот крику-то
будет! Я представляю свой предсмертный вой, и мне смешно. Диверсанты на
меня понимающе смотрят: истерика у проверяющего. А у меня не истерика. Мне
просто смешно.
Синяя лампа над грузовым люком нервно замигала.
- Встать! Наклонись!
Первый диверсант, Лысый Тарзан, наклонился, выставив для устойчивости
правую ногу вперед. Брат Евлампий своей тушей навалился на него. Третий
навалился на спину второго, и так вся группа, слившись воедино, ждет
сигнала. По сигналу задние напрут на передних, и вся группа почти
одновременно вылетит в широкий люк. Хорошо им. А меня никто толкать не
будет.
Гигантские створки люка, чуть шурша, разошлись в стороны. Морозом в лицо.
Ночь безлунная, но снег яркий, слепящий. Все как днем видно. Земля-вот она.
Кусты и пролески взбесились, диким галопом мимо несутся. ПОШЛИ! Братцы!
ПОШЛИ!!!
Хуже этого человечество ничего не придумало. Глаза сумасшедшие мимо меня
все сразу. Сирена кричит, как зверь умирающий. Рев ее уши рвет. Это чтоб
страх вглубь загнать. А лица перекошены. Каждый кричит страшное слово:
ПОШЛИ! Увернуться некуда. Напор сзади неотвратимый. Передние посыпались в
морозную мглу. Поток ветра каждого вверх ногами бросает. ПОШЛИ!!! А задние,
увлекаемые стадным инстинктом, тут же в черный снежный вихрь вылетают. Я
руку вверх бросил. Щелчок. И вылетаю в морозный мрак, где порядочные люди
не летают. Тут черти да ведьмы на помеле, да Витя Суворов с парашютом.
Все на сверхмалой высоте одновременно происходит: голова вниз, жаркий
мороз плетью-семихвосткой по роже, ноги вверх, жуткий рывок за шиворот,
ноги вниз, ветер за пазуху, под меховой жилет, удар по ногам, жесткими
парашютными стропами опять же по морде, а в перчатках и в рукавах по локоть
снег горячий и сразу таять начинает. Противно...
Парашюты в снег зарыли, какой-то гадостью вокруг посыпали. Это против
собак. Вся местная милиция, КГБ, части МВД, все сейчас тренируются. Все они
сейчас против наших несчастных групп брошены. А у нас руки, считай,
связаны. Если бы война, мы захватили бы себе несколько бронетранспортеров
или машин, да и разъезжали бы по округе. Но сейчас не война, и транспорт
нам захватывать запрещено. Драконовский приказ. Ножками, ножками. От собак.
Лыжи у нас короткие, широкие. Снизу настоящим лисьим мехом отделаны.
Такие легко на парашюте бросать. Такие лыжи скользят вперед, а назад отдачи
нет. Лисий мех дыбом тогда становится, не пускает. Лыжи эти диверсионные,
часто следа не оставляют, особенно на плотном лежалом снегу. Они широкие
очень, не проваливаются. Из таких лыж и избушку в снегу сложить можно -
мехом внутрь, спите, ребята, по очереди. Но самое главное, лыжи эти не
обмерзают, ледяной коркой не покрываются.
6.
К утру выбились из сил. Три часа из района выброски уходили, следы
путали. Куртки мокрые. Лица красные. Пот ручьями. Сердце наружу рвется.
Язык вываливается, как у собаки на жаре. Это всегда так сначала бывает.
На четвертый-пятый день втянемся и будем идти как машины. Но первый день
всегда очень тяжелый. Первая ночь и двое последующих суток - ужасны. Потом
легче будет.
- Командир, в деревне собаки брешут. Не к добру. Значит, там чужие люди.
Это любому понятно. Кто в такой глуши, в такую рань деревенских собак
потревожить мог?
- Обходить будем. Влево пойдем.
- Влево засада КГБ. Вон в том лесочке. Смотри, командир, птицы над лесом
кружат.
Тоже правильно. Кто их в такой мороз с мест поднял? Птицы сейчас на
ветках нахохлившись сидят, инеем покрытые. Туда идти, конечно, нельзя.
Остается только путь через овраги, через бурелом, где добрые люди не ходят.
Там только волкам дорога да диверсантам из Спецназа.
- Готовы? Вперед.
7.
Нормы жестокие. Восемь километров в час. Вечер. Мороз силу набирает. За
день прошли 67 километров. Отдыхали дважды. Пора бы и еще в снегу полежать.
- Ни черта, дармоеды, - командир подбадривает, - вчера спать надо было.
Злой командир. Группа маршевой скорости не выдерживает. Группа злая. Ночь
надвигается. Плохо это.
Днем иногда группа может залечь в снегу, в кустах, в болоте и переждать.
Но ночью этого никогда не случается. Ночь для работы придумана. Мы как
проститутки - ночами работаем. Если днем не отдыхал, то ночью не дадут.
- Снег не жрать! - командир суров. - Сокрушу!
Это не ко мне относится. Это он Чингисхану и Утюгу угрозы адресует. Меня
положение обязывает. Проверяющий. Нельзя мне снег в рот брать. А если бы
непроверяющим я был, то обязательно тайком белой влаги наглотался бы.
Горстями бы в глотку снег запихивал. Жарко. Пот струйками по лбу катит.
Хорошо, голова бритая, иначе волосы в один комок слиплись бы. Куртки у всех
на спинах парят. Все потом пропитано, все морозом прихвачено. Одежда вся
колом стоит, как из досок сшитая. Перед глазами оранжевые круги. Группа
маршевой скорости не выдерживает... Не жрите снег!.. Сокрушу!.. Лучше вниз
смотреть, на концы лыж. Если далеко вперед смотреть, сдохнешь. Если под
ноги смотришь, дуреешь, идешь чисто механически, недосягаемый горизонт не
злит.
- Окорока чертовы! Желудки! - командир свиреп. - Вперед смотреть! В
засаду влетим! Негатив слева огонек не заметил. Смотри, Негатив, зубы
палкой лыжной вышибу!
Группа знает, что командир шуток не любит. Вышибет.
- Вперед, желудки!
8.
Над миром встает кровавая заря. В морозной мгле над лиловыми верхушками
елей выкатилось лохматое, надменное солнце. Мороз трещит по просекам леса.
Мы в ельнике лежим. За ночь второй раз. Ждем высланный вперед дозор. Лица
у всех белые, ни кровиночки, как у мертвецов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94
обращены к нему. Получается, что выпускающий как на сцене, все на него
смотрят. Куда я ни гляну, всюду глаза диверсантов на меня в упор смотрят.
Шальные глаза у всех. Нет, пожалуй, командир группы - исключение. Дремлет
спокойно. Расслаблен совсем. Но у всех остальных глаза с легким блеском
помешательства. Хорошо с трех тысяч прыгать! А тут только сто. Много всяких
хитростей придумано, чтобы страх заглушить, но куда же от него уйдешь? Тут
он, страх. С нами в обнимку сидит.
Уши заломило, самолет резко вниз пошел. Верхушки деревьев рядом мелькают.
Роль у меня плохая: у всех вытяжные тросики пристегнуты к центральному
лееру, лишь у меня он на груди покоится. Пропустив всех мимо себя, я в
последний момент должен свой тросик защелкнуть над своей головой. А если
промахнусь? А если сгоряча выйду, не успев его застегнуть? Открыть парашют
руками будет уже невозможно: земля рядом совсем несется. Я вдруг представил
себе, что валюсь вниз без парашюта, как кот, расставив лапы. Вот крику-то
будет! Я представляю свой предсмертный вой, и мне смешно. Диверсанты на
меня понимающе смотрят: истерика у проверяющего. А у меня не истерика. Мне
просто смешно.
Синяя лампа над грузовым люком нервно замигала.
- Встать! Наклонись!
Первый диверсант, Лысый Тарзан, наклонился, выставив для устойчивости
правую ногу вперед. Брат Евлампий своей тушей навалился на него. Третий
навалился на спину второго, и так вся группа, слившись воедино, ждет
сигнала. По сигналу задние напрут на передних, и вся группа почти
одновременно вылетит в широкий люк. Хорошо им. А меня никто толкать не
будет.
Гигантские створки люка, чуть шурша, разошлись в стороны. Морозом в лицо.
Ночь безлунная, но снег яркий, слепящий. Все как днем видно. Земля-вот она.
Кусты и пролески взбесились, диким галопом мимо несутся. ПОШЛИ! Братцы!
ПОШЛИ!!!
Хуже этого человечество ничего не придумало. Глаза сумасшедшие мимо меня
все сразу. Сирена кричит, как зверь умирающий. Рев ее уши рвет. Это чтоб
страх вглубь загнать. А лица перекошены. Каждый кричит страшное слово:
ПОШЛИ! Увернуться некуда. Напор сзади неотвратимый. Передние посыпались в
морозную мглу. Поток ветра каждого вверх ногами бросает. ПОШЛИ!!! А задние,
увлекаемые стадным инстинктом, тут же в черный снежный вихрь вылетают. Я
руку вверх бросил. Щелчок. И вылетаю в морозный мрак, где порядочные люди
не летают. Тут черти да ведьмы на помеле, да Витя Суворов с парашютом.
Все на сверхмалой высоте одновременно происходит: голова вниз, жаркий
мороз плетью-семихвосткой по роже, ноги вверх, жуткий рывок за шиворот,
ноги вниз, ветер за пазуху, под меховой жилет, удар по ногам, жесткими
парашютными стропами опять же по морде, а в перчатках и в рукавах по локоть
снег горячий и сразу таять начинает. Противно...
Парашюты в снег зарыли, какой-то гадостью вокруг посыпали. Это против
собак. Вся местная милиция, КГБ, части МВД, все сейчас тренируются. Все они
сейчас против наших несчастных групп брошены. А у нас руки, считай,
связаны. Если бы война, мы захватили бы себе несколько бронетранспортеров
или машин, да и разъезжали бы по округе. Но сейчас не война, и транспорт
нам захватывать запрещено. Драконовский приказ. Ножками, ножками. От собак.
Лыжи у нас короткие, широкие. Снизу настоящим лисьим мехом отделаны.
Такие легко на парашюте бросать. Такие лыжи скользят вперед, а назад отдачи
нет. Лисий мех дыбом тогда становится, не пускает. Лыжи эти диверсионные,
часто следа не оставляют, особенно на плотном лежалом снегу. Они широкие
очень, не проваливаются. Из таких лыж и избушку в снегу сложить можно -
мехом внутрь, спите, ребята, по очереди. Но самое главное, лыжи эти не
обмерзают, ледяной коркой не покрываются.
6.
К утру выбились из сил. Три часа из района выброски уходили, следы
путали. Куртки мокрые. Лица красные. Пот ручьями. Сердце наружу рвется.
Язык вываливается, как у собаки на жаре. Это всегда так сначала бывает.
На четвертый-пятый день втянемся и будем идти как машины. Но первый день
всегда очень тяжелый. Первая ночь и двое последующих суток - ужасны. Потом
легче будет.
- Командир, в деревне собаки брешут. Не к добру. Значит, там чужие люди.
Это любому понятно. Кто в такой глуши, в такую рань деревенских собак
потревожить мог?
- Обходить будем. Влево пойдем.
- Влево засада КГБ. Вон в том лесочке. Смотри, командир, птицы над лесом
кружат.
Тоже правильно. Кто их в такой мороз с мест поднял? Птицы сейчас на
ветках нахохлившись сидят, инеем покрытые. Туда идти, конечно, нельзя.
Остается только путь через овраги, через бурелом, где добрые люди не ходят.
Там только волкам дорога да диверсантам из Спецназа.
- Готовы? Вперед.
7.
Нормы жестокие. Восемь километров в час. Вечер. Мороз силу набирает. За
день прошли 67 километров. Отдыхали дважды. Пора бы и еще в снегу полежать.
- Ни черта, дармоеды, - командир подбадривает, - вчера спать надо было.
Злой командир. Группа маршевой скорости не выдерживает. Группа злая. Ночь
надвигается. Плохо это.
Днем иногда группа может залечь в снегу, в кустах, в болоте и переждать.
Но ночью этого никогда не случается. Ночь для работы придумана. Мы как
проститутки - ночами работаем. Если днем не отдыхал, то ночью не дадут.
- Снег не жрать! - командир суров. - Сокрушу!
Это не ко мне относится. Это он Чингисхану и Утюгу угрозы адресует. Меня
положение обязывает. Проверяющий. Нельзя мне снег в рот брать. А если бы
непроверяющим я был, то обязательно тайком белой влаги наглотался бы.
Горстями бы в глотку снег запихивал. Жарко. Пот струйками по лбу катит.
Хорошо, голова бритая, иначе волосы в один комок слиплись бы. Куртки у всех
на спинах парят. Все потом пропитано, все морозом прихвачено. Одежда вся
колом стоит, как из досок сшитая. Перед глазами оранжевые круги. Группа
маршевой скорости не выдерживает... Не жрите снег!.. Сокрушу!.. Лучше вниз
смотреть, на концы лыж. Если далеко вперед смотреть, сдохнешь. Если под
ноги смотришь, дуреешь, идешь чисто механически, недосягаемый горизонт не
злит.
- Окорока чертовы! Желудки! - командир свиреп. - Вперед смотреть! В
засаду влетим! Негатив слева огонек не заметил. Смотри, Негатив, зубы
палкой лыжной вышибу!
Группа знает, что командир шуток не любит. Вышибет.
- Вперед, желудки!
8.
Над миром встает кровавая заря. В морозной мгле над лиловыми верхушками
елей выкатилось лохматое, надменное солнце. Мороз трещит по просекам леса.
Мы в ельнике лежим. За ночь второй раз. Ждем высланный вперед дозор. Лица
у всех белые, ни кровиночки, как у мертвецов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94