Она принадлежала Кенниту. И так было всегда. И будет вовеки. А Уинтроу — вековать век одному.
— Сначала я была не вполне уверена, — продолжала она. — Просто начиная с одной прекрасной ночи я все время чувствовала: так оно и есть. И вот сегодня, когда он отослал меня прочь, чего он никогда раньше не делал, я подумала, что всему должна быть причина. Тогда я взяла нитку с иголкой и подержала у себя над ладонью. И знаешь что? Иголка принялась так раскачиваться, что никаких сомнений у меня уже не осталось! Все говорит о том, что я ношу его сына. Будущего мужчину! Наследника!
Она выпустила руку Уинтроу и гордо накрыла ладонью свое чрево — на его взгляд, по-прежнему плоское.
Уинтроу же понял, что настоящие глубины несчастья еще не были им изведаны.
— Ты, наверное, очень радуешься, — выдавил он сквозь отчаяние, перехватившее горло.
Ее улыбка чуть-чуть потускнела.
— И это все, что ты мне можешь сказать? — спросила она.
Не так. Это было все, что он посмел ей сказать. Прочие его соображения высказывать вслух определенно не стоило. Уинтроу прикусил язык и лишь молча, беспомощно смотрел на нее.
Она чуть заметно вздохнула и отвела взгляд.
— Я-то ждала от тебя… Глупость какая. Просто Кеннит так часто называл тебя своим пророком, что я — только не смейся! — вообразила, будто ты, узнав, что я ношу сына пиратского короля, скажешь мне… ну, я не знаю… какие-то слова, предсказывающие его будущее величие, или…
Этта умолкла и слегка покраснела.
— Прямо как в старых сказках, — выдавил Уинтроу. — Появляется гадатель и прорицает чудесную будущность.
Она отвернулась: ей стало неловко из-за того, что она, кажется, слишком уж размечталась о необыкновенной судьбе для своего чада. Уинтроу же храбро попытался загнать подальше обиженного мальчишку, которым он себя в данный момент чувствовал, и поговорить с Эттой как полагалось мужчине, более того — жрецу.
— Я не буду пророчествовать, — сказал он. — Я не чувствую никакого предвидения, дарованного Са. Я только знаю, что, если этому ребенку вправду суждено нечто значительное, своим величием он будет обязан не только отцу, но и тебе. Я вижу это в тебе, причем прямо сейчас. Что бы не говорили о твоем отпрыске другие люди, что бы они не видели в нем — в твоем сердце он всегда будет царить. Ты сама прежде всех сумеешь определить истинную цену этой личности и сможешь понять, что величайшее в ней — это ее самость. Дети вырастают удачными, когда родители умеют понять их и принять. А ты это умеешь. У твоего ребенка будет хорошая мать, Этта.
Надо же, его слова так растрогали ее, как будто он, ее Са, знает, что напророчил. Она прямо засветилась от счастья.
— Жду не дождусь посмотреть, — сказала она, — какой вид станет у Кеннита, когда я ему расскажу!
Уинтроу набрал полную грудь воздуха. Он испытывал необъяснимую уверенность, вернее объяснимую наитием свыше. Воистину только Са мог вдохновить его сказать Этте:
— Я бы все же тебе посоветовал подержать этот секрет пока при себе. У Кеннита сейчас столько разных забот и хлопот. Обожди лучше момента, когда твоя новость придется действительно к месту!
Она поразмыслила, потом медленно, с сожалением кивнула:
— Да. Пожалуй, ты прав.
Уинтроу, впрочем, весьма сомневался, вспомнит ли она его совет, когда увидит своего капитана.
И налетел шторм, который с самого утра обещали низкие тучи. Совершенный поднял голову, пробуя на вкус дождь — самый последний дождь, который ему суждено было изведать. Резкая волна, поднятая ветром, билась о корпус, но как следует раскачать его не могла. Он уже слишком отяжелел и, принимая воду, оседал все глубже. Удары изнутри в крышку люка постепенно делались все слабее. Горючее масло, подожженное Кеннитом, шипело и коптило, заливаемое дождем, однако продолжало гореть. Время от времени слышался треск. Это рушились на палубу куски снастей и рангоута , подточенные огнем. Совершенный ни на что не обращал внимания. Его душа постепенно погружалась в такую темную бездну, с которой океанские глубины смешно было равнять.
А там, внутри него, плакала Янтарь, и ему тяжело было это слышать. До этого момента он даже не понимал, как сильно, оказывается, успел к ней привязаться. К ней. И к Клефу. И к Брэшену, который так гордился, что стал его капитаном.
Это были лишние мысли, и Совершенный отогнал их прочь. Он не должен был им поддаваться. Тем не менее он чувствовал, что корабельная плотничиха пробралась почти к самому форштевню — настолько близко, насколько это было возможно под палубой. Превозмогая боль от ожогов, она ползла в холодной воде, постепенно наполнявшей его трюмы. Совершенный даже пожелал ей поскорее захлебнуться в этой воде; то был бы сравнительно милосердный конец. Но она все не умирала. Она гладила его необъятный киль и все говорила что-то, говорила. Совершенный отстранился от нее, не желая допускать соприкосновения душ.
И вот тут его ткнул носом морской змей.
— Ну ты и дурак, — презрительно заявил он. — Неужели ты просто так позволишь им это сделать с собой? Очнись, недоумок! У тебя не меньше права на жизнь, чем у нее!
— Как и права на смерть, — огрызнулся Совершенный. И тут же пожалел, что заговорил, потому что теперь ему было некуда деться от голоса Янтарь, полного страдания и предсмертной тоски.
— Совершенный, Совершенный,—звала она, — я не хочу умирать! Не хочу так умирать! Я еще не сделала то, что призвана совершить! Пожалуйста, кораблик… Не делай этого, пожалуйста.
Она плакала, и ее слезы обжигали похлеще змеиного яда.
— Права на бессмысленную и бесполезную смерть нет ни у кого! — заявил змей, и теперь Совершенный узнал его голос. Это был тот, кто всячески издевался над собратьями, когда они набросились на корабль. Он снова подтолкнул Совершенного. Ну что за назойливость!
— Смерть — это самое осмысленное и полезное, что я могу сделать для Кеннита, — сказал Совершенный больше ради того, чтобы этим напоминанием укрепить свой дух. А то что-то его сосредоточение и решимость стали ослабевать.
Змей уткнулся головой в кренящийся борт корабля и с силой нажал.
— Мне, — сказал он, — дела нету ни до каких твоих Кеннитов. Когда я рассуждаю о пользе, я имею в виду пользу, приносимую твоему роду. Молния похваляется, будто она одна способна отвести нас домой и защитить нас. Что-то я не очень ей верю. Да и воспоминания мои сплошь свидетельствуют о многих защитниках и провожатых. Вот я и думаю: там, где справится один, двое справятся уж точно не хуже, ведь так? И что ей взбрендило непременно убить тебя, чтобы потрафить этому, как его, Кенниту? Какое вообще вам обоим может быть до него дело?
— Она желает мне смерти, чтобы потрафить Кенниту? — медленно повторил Совершенный, силясь понять, откуда могла взяться подобная чушь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158
— Сначала я была не вполне уверена, — продолжала она. — Просто начиная с одной прекрасной ночи я все время чувствовала: так оно и есть. И вот сегодня, когда он отослал меня прочь, чего он никогда раньше не делал, я подумала, что всему должна быть причина. Тогда я взяла нитку с иголкой и подержала у себя над ладонью. И знаешь что? Иголка принялась так раскачиваться, что никаких сомнений у меня уже не осталось! Все говорит о том, что я ношу его сына. Будущего мужчину! Наследника!
Она выпустила руку Уинтроу и гордо накрыла ладонью свое чрево — на его взгляд, по-прежнему плоское.
Уинтроу же понял, что настоящие глубины несчастья еще не были им изведаны.
— Ты, наверное, очень радуешься, — выдавил он сквозь отчаяние, перехватившее горло.
Ее улыбка чуть-чуть потускнела.
— И это все, что ты мне можешь сказать? — спросила она.
Не так. Это было все, что он посмел ей сказать. Прочие его соображения высказывать вслух определенно не стоило. Уинтроу прикусил язык и лишь молча, беспомощно смотрел на нее.
Она чуть заметно вздохнула и отвела взгляд.
— Я-то ждала от тебя… Глупость какая. Просто Кеннит так часто называл тебя своим пророком, что я — только не смейся! — вообразила, будто ты, узнав, что я ношу сына пиратского короля, скажешь мне… ну, я не знаю… какие-то слова, предсказывающие его будущее величие, или…
Этта умолкла и слегка покраснела.
— Прямо как в старых сказках, — выдавил Уинтроу. — Появляется гадатель и прорицает чудесную будущность.
Она отвернулась: ей стало неловко из-за того, что она, кажется, слишком уж размечталась о необыкновенной судьбе для своего чада. Уинтроу же храбро попытался загнать подальше обиженного мальчишку, которым он себя в данный момент чувствовал, и поговорить с Эттой как полагалось мужчине, более того — жрецу.
— Я не буду пророчествовать, — сказал он. — Я не чувствую никакого предвидения, дарованного Са. Я только знаю, что, если этому ребенку вправду суждено нечто значительное, своим величием он будет обязан не только отцу, но и тебе. Я вижу это в тебе, причем прямо сейчас. Что бы не говорили о твоем отпрыске другие люди, что бы они не видели в нем — в твоем сердце он всегда будет царить. Ты сама прежде всех сумеешь определить истинную цену этой личности и сможешь понять, что величайшее в ней — это ее самость. Дети вырастают удачными, когда родители умеют понять их и принять. А ты это умеешь. У твоего ребенка будет хорошая мать, Этта.
Надо же, его слова так растрогали ее, как будто он, ее Са, знает, что напророчил. Она прямо засветилась от счастья.
— Жду не дождусь посмотреть, — сказала она, — какой вид станет у Кеннита, когда я ему расскажу!
Уинтроу набрал полную грудь воздуха. Он испытывал необъяснимую уверенность, вернее объяснимую наитием свыше. Воистину только Са мог вдохновить его сказать Этте:
— Я бы все же тебе посоветовал подержать этот секрет пока при себе. У Кеннита сейчас столько разных забот и хлопот. Обожди лучше момента, когда твоя новость придется действительно к месту!
Она поразмыслила, потом медленно, с сожалением кивнула:
— Да. Пожалуй, ты прав.
Уинтроу, впрочем, весьма сомневался, вспомнит ли она его совет, когда увидит своего капитана.
И налетел шторм, который с самого утра обещали низкие тучи. Совершенный поднял голову, пробуя на вкус дождь — самый последний дождь, который ему суждено было изведать. Резкая волна, поднятая ветром, билась о корпус, но как следует раскачать его не могла. Он уже слишком отяжелел и, принимая воду, оседал все глубже. Удары изнутри в крышку люка постепенно делались все слабее. Горючее масло, подожженное Кеннитом, шипело и коптило, заливаемое дождем, однако продолжало гореть. Время от времени слышался треск. Это рушились на палубу куски снастей и рангоута , подточенные огнем. Совершенный ни на что не обращал внимания. Его душа постепенно погружалась в такую темную бездну, с которой океанские глубины смешно было равнять.
А там, внутри него, плакала Янтарь, и ему тяжело было это слышать. До этого момента он даже не понимал, как сильно, оказывается, успел к ней привязаться. К ней. И к Клефу. И к Брэшену, который так гордился, что стал его капитаном.
Это были лишние мысли, и Совершенный отогнал их прочь. Он не должен был им поддаваться. Тем не менее он чувствовал, что корабельная плотничиха пробралась почти к самому форштевню — настолько близко, насколько это было возможно под палубой. Превозмогая боль от ожогов, она ползла в холодной воде, постепенно наполнявшей его трюмы. Совершенный даже пожелал ей поскорее захлебнуться в этой воде; то был бы сравнительно милосердный конец. Но она все не умирала. Она гладила его необъятный киль и все говорила что-то, говорила. Совершенный отстранился от нее, не желая допускать соприкосновения душ.
И вот тут его ткнул носом морской змей.
— Ну ты и дурак, — презрительно заявил он. — Неужели ты просто так позволишь им это сделать с собой? Очнись, недоумок! У тебя не меньше права на жизнь, чем у нее!
— Как и права на смерть, — огрызнулся Совершенный. И тут же пожалел, что заговорил, потому что теперь ему было некуда деться от голоса Янтарь, полного страдания и предсмертной тоски.
— Совершенный, Совершенный,—звала она, — я не хочу умирать! Не хочу так умирать! Я еще не сделала то, что призвана совершить! Пожалуйста, кораблик… Не делай этого, пожалуйста.
Она плакала, и ее слезы обжигали похлеще змеиного яда.
— Права на бессмысленную и бесполезную смерть нет ни у кого! — заявил змей, и теперь Совершенный узнал его голос. Это был тот, кто всячески издевался над собратьями, когда они набросились на корабль. Он снова подтолкнул Совершенного. Ну что за назойливость!
— Смерть — это самое осмысленное и полезное, что я могу сделать для Кеннита, — сказал Совершенный больше ради того, чтобы этим напоминанием укрепить свой дух. А то что-то его сосредоточение и решимость стали ослабевать.
Змей уткнулся головой в кренящийся борт корабля и с силой нажал.
— Мне, — сказал он, — дела нету ни до каких твоих Кеннитов. Когда я рассуждаю о пользе, я имею в виду пользу, приносимую твоему роду. Молния похваляется, будто она одна способна отвести нас домой и защитить нас. Что-то я не очень ей верю. Да и воспоминания мои сплошь свидетельствуют о многих защитниках и провожатых. Вот я и думаю: там, где справится один, двое справятся уж точно не хуже, ведь так? И что ей взбрендило непременно убить тебя, чтобы потрафить этому, как его, Кенниту? Какое вообще вам обоим может быть до него дело?
— Она желает мне смерти, чтобы потрафить Кенниту? — медленно повторил Совершенный, силясь понять, откуда могла взяться подобная чушь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158