Неужто он сделал-таки ошибку, оказавшуюся непоправимой?
Вслух он сказал:
— Быстро же ты, однако, поверила, что я способен на низость.
Она вновь ожгла его свирепым взглядом:
— И он еще спрашивает!
Но Кеннит, привыкший видеть собеседника насквозь, уже возликовал, сообразив: ее уверенность не была абсолютной. К тому же Проказница — это не Молния. Та мнила себя высшим созданием. А Проказница была в него влюблена, как девчонка. Так почему бы не попытаться заново пробудить в ней былое чувство?
Кеннит погладил поручни, как бы желая утешить.
— Да, я спрашиваю, поскольку знаю: ты зришь не столько глазами, сколько сердцем. Альтия вправду верит, будто с нею произошло нечто ужасное. И ты тотчас приняла сторону якобы обиженной. — Он выдержал паузу, которой позавидовал бы любой артист, и продолжал проникновенно и горько: — Но ведь ты хорошо знаешь меня, кораблик. Ты посещала мой разум. Ты понимаешь меня как никто! — И наконец рискнул: — Неужели ты веришь, будто я мог содеять подобное непотребство? Проказница начала несколько издалека.
— Это худшее непотребство, которое можно содеять над любой самкой, будь она человеческой женщиной или драконицей, — сказала она. — Самая мысль о нем наполняет меня жутью и отвращением. Если ты вправду совершил это, Кеннит, тебе нет и не может быть никакого прощения. Даже смерть не окажется достаточным искуплением.
Сдавленная ярость, которой дышал ее голос, поистине не укладывалась в рамки человеческого чувства: к ней примешивалась еще и холодная неумолимость змеи. Месть? Расплата? Ха, какой вздор! Нет, она не будет размениваться на подобные пустяки; виновный подлежал полному уничтожению. У Кеннита пробежал по спине колючий мороз, он даже ухватился за поручни, чтобы не пошатнуться. Все же его голос не дрогнул:
— Уверяю тебя, я не питаю и не питал никаких преступных намерений в отношении Альтии Вестрит. Видишь ли, я возлагаю на эту женщину большие надежды, с которыми скверно сочетаются обиды как духовные, так и телесные. — Кеннит украдкой перевел дух и поделился с Проказницей сокровенным: — Правду сказать, за те несколько дней, что она провела здесь, на борту, я успел проникнуться к ней необыкновенным расположением. До такой степени, что сам не могу разобраться в своих чувствах, кораблик! Прямо не знаю, как и поступать.
По крайней мере эти последние слова он произнес совершенно искренне.
Носовая фигура долго молчала. Затем негромко спросила:
— А Этта как же?
Пришлось Кенниту срочно соображать, кто же пересиливал в новой личности корабля: Молния или Проказница. Молнии, кажется, нравилась Этта; Проказница ее отчаянно ревновала и даже не пыталась этого скрыть.
— Вот я на части и разрываюсь, — сознался Кеннит со вздохом. — Этта долгое время была моей спутницей, я к ней привык. На моих глазах она перестала быть обычной портовой шлюхой, которую я однажды спас из веселого дома Беттель. В ней обнаружилось немало способностей, которые она принялась усердно развивать. И все же с Альтией она не идет ни в какое сравнение! — Он помолчал и громко вздохнул. — О, Альтия — существо совершенно иного порядка. В каждом ее движении так и сквозит благородство происхождения и воспитания. Но что особенно меня к ней влечет, так это ее неукротимый характер! Она… да, она удивительно похожа на тебя. Думаю даже, меня так к ней тянет именно потому, что она в большой степени частица тебя. А как иначе? Ее ведь произвела на свет та же семья, что и тебя когда-то задумала. Быть с ней в некотором роде то же, что быть с тобой.
Он страстно надеялся, что лесть возымеет должное действие. Он ждал, затаив дух.
Сумерки между тем сгущались. Змей уже нельзя было рассмотреть, лишь призрачное свечение воды кругом корабля отмечало их путь, да слышались производимые ими неясные звуки: странное, но уже более-менее привычное пение и время от времени — плеск хвостов.
— Ты убил Совершенного, — тихо проговорила Проказница. — Я знаю. Молния видела это, а я помню все, что помнила она.
— Не убил, — покачал головой Кеннит. — Я всего лишь помог ему умереть. Он сам этого пожелал. Он и раньше неоднократно пытался достичь смерти, но неизменно что-то мешало. А я помог ему исполнить мечту.
— Брэшен был дорог мне… — голос корабля сорвался.
— Мне жаль, — вздохнул Кеннит. — Я же не мог этого знать. Быть может, тебя хоть как-то утешит, если я скажу, что он до конца остался истинным капитаном. Он отказался покинуть корабль. — В его голосе прозвучало сожаление, смешанное с восхищением. Выждав немного, он продолжал: — Если ты хранишь память Молнии, значит, тебе известно, что она желала Альтии смерти. А я в этом ей отказал. Ну а что известно Молнии о ее так называемом изнасиловании?
Это слово Кеннит выговорил так, будто даже звук его был противен ему.
— Ничего, — сознался корабль. — Молния не желала соприкасаться с Альтией. Но я-то знаю все, что запомнилось самой Альтии!
Кеннит испытал непередаваемое облегчение. Самое страшное миновало; дальше все пойдет как по маслу.
— А бедная Альтия, — вдохновенно проговорил он, прямо-таки лучась заботой и добротой, — не может избавиться от воспоминаний о каком-то кошмарном сне, навеянном маковым соком. Такие сны, знаешь ли, бывают до того яркими, что их недолго спутать с реальностью. Поэтому я далек от того, чтобы в чем-то винить бедняжку. Скорее уж вина тут моя. Не надо было, наверное, мне этот мак ей давать. Вот так всегда. Хотел как лучше, хотел, чтобы она отдохнула и мало-помалу свыклась с трагедией, изменившей ее жизнь. А получилось…
— Кеннит, Кеннит, — с мукой вырвалось у Проказницы. — Ты сам не представляешь, насколько ты стал мне дорог! Мне больно даже думать, что на твою честь может быть брошена тень! Ибо само предположение, что ты в самом деле совершил столь ужасное злодеяние, означало бы, что я с самого начала совершенно заблуждалась на твой счет. Это означало бы, что между нами не было ни крупицы правды, одна только ложь! — И ее голос превратился в шепот: — Ну пожалуйста, пожалуйста, скажи мне, что Альтия ошибается. Скажи мне, что ты ни в коем случае не способен на такое страшное зло!
Кеннит знал: то, во что страстно хочется уверовать, имеет свойство становиться реальным. Он сказал:
— Я предъявлю тебе доказательство моей невиновности. Я распоряжусь, чтобы сюда доставили Альтию и Йек. Тогда ты сможешь самолично убедиться, что, находясь в моей власти, они не испытали никаких утеснений. Ну, может, Альтия получила несколько синяков. — И добавил со смешком: — Хотя, наверное, и не столько, сколько я — от ее рук. Крупной женщиной ее не назовешь, зато норов!..
Носовое изваяние впервые улыбнулось.
— Да, — сказала Проказница, — Альтия, она такая… И всегда такой была. Так ты ее сюда приведешь?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158
Вслух он сказал:
— Быстро же ты, однако, поверила, что я способен на низость.
Она вновь ожгла его свирепым взглядом:
— И он еще спрашивает!
Но Кеннит, привыкший видеть собеседника насквозь, уже возликовал, сообразив: ее уверенность не была абсолютной. К тому же Проказница — это не Молния. Та мнила себя высшим созданием. А Проказница была в него влюблена, как девчонка. Так почему бы не попытаться заново пробудить в ней былое чувство?
Кеннит погладил поручни, как бы желая утешить.
— Да, я спрашиваю, поскольку знаю: ты зришь не столько глазами, сколько сердцем. Альтия вправду верит, будто с нею произошло нечто ужасное. И ты тотчас приняла сторону якобы обиженной. — Он выдержал паузу, которой позавидовал бы любой артист, и продолжал проникновенно и горько: — Но ведь ты хорошо знаешь меня, кораблик. Ты посещала мой разум. Ты понимаешь меня как никто! — И наконец рискнул: — Неужели ты веришь, будто я мог содеять подобное непотребство? Проказница начала несколько издалека.
— Это худшее непотребство, которое можно содеять над любой самкой, будь она человеческой женщиной или драконицей, — сказала она. — Самая мысль о нем наполняет меня жутью и отвращением. Если ты вправду совершил это, Кеннит, тебе нет и не может быть никакого прощения. Даже смерть не окажется достаточным искуплением.
Сдавленная ярость, которой дышал ее голос, поистине не укладывалась в рамки человеческого чувства: к ней примешивалась еще и холодная неумолимость змеи. Месть? Расплата? Ха, какой вздор! Нет, она не будет размениваться на подобные пустяки; виновный подлежал полному уничтожению. У Кеннита пробежал по спине колючий мороз, он даже ухватился за поручни, чтобы не пошатнуться. Все же его голос не дрогнул:
— Уверяю тебя, я не питаю и не питал никаких преступных намерений в отношении Альтии Вестрит. Видишь ли, я возлагаю на эту женщину большие надежды, с которыми скверно сочетаются обиды как духовные, так и телесные. — Кеннит украдкой перевел дух и поделился с Проказницей сокровенным: — Правду сказать, за те несколько дней, что она провела здесь, на борту, я успел проникнуться к ней необыкновенным расположением. До такой степени, что сам не могу разобраться в своих чувствах, кораблик! Прямо не знаю, как и поступать.
По крайней мере эти последние слова он произнес совершенно искренне.
Носовая фигура долго молчала. Затем негромко спросила:
— А Этта как же?
Пришлось Кенниту срочно соображать, кто же пересиливал в новой личности корабля: Молния или Проказница. Молнии, кажется, нравилась Этта; Проказница ее отчаянно ревновала и даже не пыталась этого скрыть.
— Вот я на части и разрываюсь, — сознался Кеннит со вздохом. — Этта долгое время была моей спутницей, я к ней привык. На моих глазах она перестала быть обычной портовой шлюхой, которую я однажды спас из веселого дома Беттель. В ней обнаружилось немало способностей, которые она принялась усердно развивать. И все же с Альтией она не идет ни в какое сравнение! — Он помолчал и громко вздохнул. — О, Альтия — существо совершенно иного порядка. В каждом ее движении так и сквозит благородство происхождения и воспитания. Но что особенно меня к ней влечет, так это ее неукротимый характер! Она… да, она удивительно похожа на тебя. Думаю даже, меня так к ней тянет именно потому, что она в большой степени частица тебя. А как иначе? Ее ведь произвела на свет та же семья, что и тебя когда-то задумала. Быть с ней в некотором роде то же, что быть с тобой.
Он страстно надеялся, что лесть возымеет должное действие. Он ждал, затаив дух.
Сумерки между тем сгущались. Змей уже нельзя было рассмотреть, лишь призрачное свечение воды кругом корабля отмечало их путь, да слышались производимые ими неясные звуки: странное, но уже более-менее привычное пение и время от времени — плеск хвостов.
— Ты убил Совершенного, — тихо проговорила Проказница. — Я знаю. Молния видела это, а я помню все, что помнила она.
— Не убил, — покачал головой Кеннит. — Я всего лишь помог ему умереть. Он сам этого пожелал. Он и раньше неоднократно пытался достичь смерти, но неизменно что-то мешало. А я помог ему исполнить мечту.
— Брэшен был дорог мне… — голос корабля сорвался.
— Мне жаль, — вздохнул Кеннит. — Я же не мог этого знать. Быть может, тебя хоть как-то утешит, если я скажу, что он до конца остался истинным капитаном. Он отказался покинуть корабль. — В его голосе прозвучало сожаление, смешанное с восхищением. Выждав немного, он продолжал: — Если ты хранишь память Молнии, значит, тебе известно, что она желала Альтии смерти. А я в этом ей отказал. Ну а что известно Молнии о ее так называемом изнасиловании?
Это слово Кеннит выговорил так, будто даже звук его был противен ему.
— Ничего, — сознался корабль. — Молния не желала соприкасаться с Альтией. Но я-то знаю все, что запомнилось самой Альтии!
Кеннит испытал непередаваемое облегчение. Самое страшное миновало; дальше все пойдет как по маслу.
— А бедная Альтия, — вдохновенно проговорил он, прямо-таки лучась заботой и добротой, — не может избавиться от воспоминаний о каком-то кошмарном сне, навеянном маковым соком. Такие сны, знаешь ли, бывают до того яркими, что их недолго спутать с реальностью. Поэтому я далек от того, чтобы в чем-то винить бедняжку. Скорее уж вина тут моя. Не надо было, наверное, мне этот мак ей давать. Вот так всегда. Хотел как лучше, хотел, чтобы она отдохнула и мало-помалу свыклась с трагедией, изменившей ее жизнь. А получилось…
— Кеннит, Кеннит, — с мукой вырвалось у Проказницы. — Ты сам не представляешь, насколько ты стал мне дорог! Мне больно даже думать, что на твою честь может быть брошена тень! Ибо само предположение, что ты в самом деле совершил столь ужасное злодеяние, означало бы, что я с самого начала совершенно заблуждалась на твой счет. Это означало бы, что между нами не было ни крупицы правды, одна только ложь! — И ее голос превратился в шепот: — Ну пожалуйста, пожалуйста, скажи мне, что Альтия ошибается. Скажи мне, что ты ни в коем случае не способен на такое страшное зло!
Кеннит знал: то, во что страстно хочется уверовать, имеет свойство становиться реальным. Он сказал:
— Я предъявлю тебе доказательство моей невиновности. Я распоряжусь, чтобы сюда доставили Альтию и Йек. Тогда ты сможешь самолично убедиться, что, находясь в моей власти, они не испытали никаких утеснений. Ну, может, Альтия получила несколько синяков. — И добавил со смешком: — Хотя, наверное, и не столько, сколько я — от ее рук. Крупной женщиной ее не назовешь, зато норов!..
Носовое изваяние впервые улыбнулось.
— Да, — сказала Проказница, — Альтия, она такая… И всегда такой была. Так ты ее сюда приведешь?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158