Покамест в глазах этих людей вся цена тебе — твое имя и титул. Может, встанешь на ноги и покажешь им, что все это не пустой звук? Что ты человек и мужчина? Чего доброго, в самом деле начнут тебя уважать.
— Это я должен еще завоевывать уважение пиратов? Убийц и грабителей? Нечего сказать, великая и достойная цель! — Касго повернулся на бок, снова обратившись к Малте лицом. Лицо у него было бледное и изможденное. Он смерил ее взглядом, полным отвращения: — Надо думать, тебя они зауважали за то, как быстро ты обратилась против меня? За то, что телом и душой продалась им, спасая свою никчемную шкуру?
Вот так-то. Прежняя Малта, скорее всего, вмазала бы царственному ублюдку по роже. Малта нынешняя, прошедшая кое-какую жизненную школу, умела пропускать мимо ей оскорбления, глотать справедливое негодование и вообще применяться к любой ситуации. Чтобы раз за разом оставаться в живых.
Она отряхнула юбки, в которые была облачена, — яркие, красивые юбки: алая поверх желтой, а желтая — поверх синей. На ногах у нее были очень теплые шерстяные чулки в красно-белую полоску. Еще она носила белую рубашку и поверх нее — уютную жилетку, красную с желтым. Эту жилетку она сама себе сшила не далее как вчера вечером. А из остатков ткани (на обновку пошло распоротое платье) соорудила себе головной убор.
— Я вернусь поздно, — невозмутимо сообщила она сатрапу. — И чего-нибудь тебе поесть принесу.
— Только не думай, что я твоим объедкам обрадуюсь, — бросил он кислым тоном. И добавил, когда она уже протянула руку к двери: — Твоя шляпка… или как там она называется… никуда не годится. Она не закрывает шрам!
Малта даже не обернулась.
— А я и не стремилась его прятать, — сказала она.
— Раздобудь мне травки! — заорал он внезапно. — Я знаю, у них наверняка есть хоть сколько-то на борту! Наверняка есть! Ты лжешь, утверждая, будто здесь нет ни крупинки! Это мое единственное спасение, а ты злонамеренно утаиваешь его от меня! Ты дрянь! Дура! Непотребная девка!
Малта закрыла дверь с другой стороны. Потом ненадолго прислонилась к стене, чтобы перевести дух. Совсем ненадолго. Подхватив юбки, она устремилась дальше чуть ли не бегом. Капитан Рыжик не любил, когда приглашенные к столу опаздывали.
У двери каюты Малта снова чуть помедлила, на сей раз чтобы отдышаться. А потом движением, порожденным привычкой — наследием иной жизни, иного мира, — слегка пощипала себя за щеки, вызывая приятный румянец, и чуть-чуть взбила волосы. Вот теперь все готово. Малта торопливо расправила юбки и вошла.
За столом уже собрались все, кроме нее. Капитан Рыжик наградил ее суровым взглядом, и Малта ответила низким реверансом:
— Прошу прощения, господа мои. Меня задержали.
— Угу, — буркнул капитан, и Малта поспешно юркнула на свое место по левую руку от него.
Справа от капитана сидел старпом, разукрашенный замысловатыми татуировками от границы волос до самого горла. Сам Рыжик был также татуирован, но не столь обильно и к тому же, если можно так выразиться, неявно. Его наколки были невелики и исполнены желтой тушью, не вдруг и найдешь, если не знаешь, где и что искать. Рабы — актеры и музыканты — ценились недешево, и их хозяева обычно воздерживались от нанесения грубых отметин, могущих помимо прочего помешать им заниматься искусством. А судьбе было угодно, чтобы костяк команды «Пеструшки» составила целая труппа актеров-невольников, некогда освобожденных Кеннитом.
Вот капитан Рыжик подал знак, и корабельный юнга тотчас засуетился и забегал, накрывая на стол. Белоснежная скатерть, увесистый фарфор, сверкающий хрусталь составляли разительный контраст с сугубо простой пищей. Эта самая пища, насколько Малта успела понять, на всех кораблях была примерно одинаковой. Уж если хлеб, то скорее всего галеты или сухари, если мясо, то солонина, а если овощи — так корнеплоды. Но здесь, на «Пеструшке», Малта по крайней мере кормилась не объедками. И ела не абы как, а за столом, пользуясь столовым прибором. И даже пила вино — превосходное (в отличие от пищи) вино, добычу пиратов с калсидийского корабля.
А еще за столом происходила беседа. Ее темы далеко не всегда были возвышенными, но люди, окружавшие Малту, по крайней мере умели говорить и внятно выражать свои мысли — опять-таки благодаря своему прежнему ремеслу, и рабство, ни пиратская стезя не вытравили из бывших актеров ума и желания щегольнуть. Теперь у них не было театра, но что с того? Стол в капитанской каюте заменил им сцену, а зрителей — Малта. И они состязались друг с дружкой, заставляя ее то смеяться, то потрясенно ахать. Блестящая речь, изысканные манеры — все было при них. Если не знать, что к чему, вряд ли заподозришь, что те же самые люди, умевшие так остроумно шутить и ловко жонглировать словами, одновременно являлись кровожадными пиратами, вполне способными начисто перерезать всю команду на захваченном корабле. Малте, однако, довелось видеть их в деле. И потому, сидя с ними за столом, в душе она чувствовала себя канатоходцем под куполом цирка. Один неверный шаг… Да, с нею они вели себя как гостеприимные хозяева с дорогой гостьей, но Малта ни на миг не забывала, что на самом деле является их пленницей. И кто вообще мог предполагать, где и при каких обстоятельствах сослужит службу умение вести себя, привитое ей как дочери торговцев из старинной семьи? Артисты, ставшие морскими разбойниками, блистали бритвенно-острыми замечаниями, обсуждая то образ сына вдовы в комедиях Ридойефа, то дивные тонкости поэтического языка Сальдона (ах, если бы он был хоть вполовину так же хорош как драматург!), но Малта, кивая и восхищаясь, все время ждала возможности направить беседу в более полезное русло и вызнать хоть что-нибудь нужное.
Случай подвернулся под самый конец трапезы. Люди уже вставали из-за стола, когда к Малте повернулся сам капитан.
— Итак, — сказал он, — его величество государь сатрап Касго снова не снизошел до нашего общества?
Малта тронула губы пальцем и помедлила, прежде чем ответить.
— Боюсь, капитан, государь скверно себя чувствует, — проговорила она. — К сожалению, дворцовое воспитание не вполне подготовило его к тяготам морских путешествий.
— Равно как и вообще к каким-либо тяготам. Скажи лучше, что мы для него — неподходящие сотрапезники!
— Его здоровье весьма деликатно, а условия, в которых он оказался, угнетают его, — ответила Малта. Говоря о сатрапе, она всячески избегала осуждающих слов, ведь, прояви она непочтительность, ее тотчас перестали бы считать его верной — и потому, возможно, ценной — прислужницей. Она слегка прокашлялась: — Сегодня его величество снова спрашивал, нельзя ли раздобыть курительных зелий. Он полагает, что тем самым избавился бы от морской болезни.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158