Потом Фиан безмятежно заснул, а Арафель боролась с навалившейся на нее дремой. И сны пришли ей в этой дреме, ибо настало время грезить ей, когда он, Эвальд, бодрствовал, и бег этих снов ничем нельзя было остановить, как тяжесть опускавшихся век. Они обступали ее все теснее и теснее. Сильные ноги человека сжали круп огромной дикой лошади, руки его сжали кнут, и он безжалостно пришпорил животное. Ей снился лай собак и травля, и бег по лесам и склонам, и яркие брызги крови на пятнистой шкуре, ибо Эвальд кровью стремился стереть кровь, потому что в его памяти все еще звучала арфа, и он помнил… арфиста и зал и то, как тот воспевал его службу королю. Он гнался за оленем, но думал о другом. Она вздрогнула от убийства, совершенного ее собственными руками, и ужаснулась страху, сгущавшемуся в глазах господина долины, страху, что отражался в глазах его друзей, ложился на бледные лица его жены и сына, когда запятнанный оленьей кровью он вернулся домой.
С наступлением вечера Арафель и ее арфист проснулись, и нежные песни разогнали страх и сны. Но все равно воспоминания время от времени охватывали Арафель, и она ощущала боль утраты, и леденящий холод наваливался на нее так тяжело, что рука ее невольно скользила к шее, где прежде висел лунно-зеленый камень. А раз на ее глазах внезапно проступили слезы. Фиан заметил это и запел еще более веселые песни.
Но музыка не веселила ее, и струны замерли.
— Научи меня еще одной песне, — попросил он, пытаясь отвлечь ее. — Ни один арфист не знает таких песен. И, может, теперь ты поиграешь для меня?
— Я не умею, — ответила она, ибо последний настоящий арфист из ее народа давным-давно утонул. Но ответ ее был не совсем правдив. Когда-то она играла. Музыка ушла из ее рук с тех пор, как последний из ее собратьев ушел, а она пожелала остаться, слишком любя этот лес, несмотря на людей.
— Играй, — сказала она Фиану, с усилием пытаясь улыбнуться, хотя железо смыкалось все туже вокруг ее сердца, а господин долины метался в кошмарах, просыпаясь в поту и обуянный духами.
Это была та самая человеческая песня, которую Фиан заиграл тогда в отчаянии на скале, яркой и дерзкой была она, и Элд откликнулся на нее звоном; и Эвальд, мучаясь бессонницей, завернувшись в меха, задрожал перед очагом, сжимая с ненавистью свой камень и не желая его отпустить, хоть он нес ему смерть.
Но тут запела тихо Арафель — песню древней земли, которую никто не слышал с тех пор, как мир поблек. Арфист подхватил мелодию, которая ведала о земле и берегах, о водах, о приходе человека и изменении мира. Фиан рыдал играя, а Арафель печально улыбалась и наконец умолкла, ибо это была последняя эльфийская песня. Сердце ее посерело и застыло.
Наконец вернулось солнце, но Арафель больше не хотела ни есть, ни отдыхать, она сидела погруженная в свое горе, ибо утратила свой мир. Ей снова захотелось вернуться сумеречным путем в свой мир с его более яркой луной и более нежным солнцем. Может, теперь ей удастся уговорить арфиста пойти с ней. Он смог бы найти путь туда. Но теперь она сама отдала часть своего сердца в залог и даже не могла уйти отсюда — слишком крепко она была привязана к мыслям о камне. Так она отдавалась горю и отчаянию, временами прижимая руку с тому месту, где был прежде камень. Тени шептали, что наступает конец Элду. Но она с древним упрямством отказывалась их слушать, хотя чувствовала обреченность — слишком многого не стало, и она стала подвластна даже арфе.
Он снова выехал на охоту, Эвальд из Кер Велла, как только солнце поднялось. Доведенный до бешенства снами и бессонницей, он кнутом выгонял своих людей за ворота, как собак, к лесу, разграблять его пределы, ибо он догадывался об источнике своего рока и звуках арфы во сне. С огнем и топорами он пересек темные воды Керберна, собираясь свалить одно за другим все деревья, пока все не опустеет и не погибнет.
Теперь шепот и шелест леса был пронизан гневом. С севера на Элдвуд и всю долину Кера накатывала армада туч, закрывая собой солнце. Ветер дышал в лица людей, так что ни один факел не был поднесен к лесу из страха, что огонь может обернуться против них же самих; но топоры все равно звенели и этот день, и весь следующий. Тучи обкладывали небо все плотнее, а ветра становились все более пронизывающими, и Элдвуд мрачнел и наполнялся сыростью. Арафели все еще удавалось улыбаться по ночам, когда она слушала песни арфиста. Но каждый удар топора заставлял ее содрогаться, и когда Фиан спал урывками, железное кольцо все больше смыкалось вокруг ее сердца. Она знала, что рана, наносимая Элдвуду расширяется с каждым днем, и господин долины наступает.
И наконец покой и вовсе покинул ее — она не могла обрести его ни днем, ни ночью.
Она сидела, повесив голову, под подернутой облаками луной, и Фиан не мог развеселить ее. Он взирал на нее с глубоким отчаянием, а потом сочувственно прикоснулся к ее руке.
Она не сказала ни слова, но поднялась и пригласила арфиста немного пройтись вместе с ней. Он повиновался. И злобные твари завозились и зашептались в глубине чащоб и порослей вереска, внушая гнусные помыслы ветрам, так что Фиан то и дело вздрагивал и пятился во тьму, и жался к Арафели.
Силы ее убывали — ей не удавалось заглушить эти голоса, и она не могла заставить себя не слушать их. «Крах, — шептали они, — все бесполезно». И, наконец, ухватившись за руку Фиана, она опустилась на стылую землю и прильнула головой к изъеденному, умирающему дереву.
— Что мучает? — спросил Фиан и погладил ее но лицу, и расцепил скрюченные пальцы, раскрыв ладонь, тянувшуюся к горлу, словно ища там ответа. — Что мучает тебя?
Она пожала плечами и улыбнулась, и вздрогнула, ибо даже сейчас в темноте при свете костров и факелов топоры продолжали стучать, и она ощущала, как железо снова вгрызается в лес, сотрясающийся от бесконечного крика, длящегося уже много дней; но Фиан был глух к нему — таким уж он был создан.
— Спой мне песню, — попросила она.
— Сердце мое не лежит к песням.
— Как и мое, — откликнулась она. Пот покрывал ее лицо, и он утер его нежной рукой, пытаясь облегчить ее боль.
И снова он поймал и разжал ее пустую руку, тянувшуюся к горлу.
— Камень, — промолвил он. — Ты по нему скучаешь?
Она вздрогнула и обернулась, ибо топоры зазвучали громче и ближе. Он тоже посмотрел в ту сторону и снова перевел взгляд на нее, недоумевая и не слыша ничего.
— На этот раз, — произнесла она, — как только встанет солнце, ты должен отправляться в путь. Новый лес укроет тебя.
— И бросить тебя? Ты говоришь об этом?
Она улыбнулась и прикоснулась к его встревоженному лицу.
— Я достаточно вознаграждена.
— Как вознаграждена? И чем ты заплатила? Что ты отдала взамен?
— Сны, — ответила она. — Всего лишь. Не больше того.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125