Боль в боку была сильнее, чем желание дышать: он прижал к ране правую руку и почувствовал бульканье крови.
Он слабел. За спиной послышался хриплый смешок, и он понял, как зовут наездника, преследующего его, узнал он и имя леса, в который забрел. И когда он уже валился с ног, он прижался к дереву, стоявшему на прогалине, где, по крайней мере, он мог увидеть врага, наступавшего на него.
Тень явилась с брызгами дождя, грохотом грома и лаем гончих. Тени хлынули с деревьев черными сгустками ночи, обрушившимися на него. Меч проходил насквозь, не задевая их, а холод все крепче сковывал ему руку, леденя и пробираясь к сердцу.
Он вскрикнул и, вырвавшись, помчался, оставив часть себя в их лапах, и меча уже не было в его руках. Тени кинулись за ним, и копыта звенели в такт биению его сердца, и дыхание преследователя было таким же хриплым, как у него самого. И враг был уже не за ним, но в нем самом, где рана, истекая кровью, лишала его жизни. И часть его души уже принадлежала им — они разорвут его в ничто, когда набросятся снова, и это испытание будет страшнее первого в стократ. Дождь слепил ему глаза, так пропитав листья, что они приставали к нему, и сквозь мокрые доспехи он уже не мог отличить кровь от небесной влаги. Он снова споткнулся от раската грома и вдруг с такой же очевидностью, как наступавший сзади ужас, он ощутил спасение, грядущее впереди, где высился холм, словно земля, набухшая жизнью, и деревья раскинулись широко и сильно, протягивая к нему с любовью свои ветви.
И он добрался и вошел под их сень, и ощутил неведомую легкость среди деревьев одновременно сучковатых и стройных, обнаженных и цветущих звездами, сияющих самоцветами, свисающими как плоды, украшенных мечами и блестящими кольчугами, стоящих в дымке утреннего тумана и серебристой паутине, застывшей меж бледно-зеленых листьев.
И перед ним удобно для руки свисал меч… он рванул его с ветви, осыпав себя дождем блестящих листьев, и свет померк вокруг него, оставив его наедине с тьмой и юркими скачущими тенями, и черным всадником, обрушившимся на него во всполохе молний и поглощавшим весь свет, словно мировая яма, в которую и он может свалиться, если прежде его не разорвут гончие. Дрожа, он вытянул вперед призрачное лезвие и ужаснулся, когда его сияние выхватило из тьмы оскаленные пасти и глаза псов. А когда неведомая сила заставила его поднять голову и взглянуть на всадника, он увидел нечто такое, что его помутившийся разум не мог осознать.
Всадник приблизился, и озноб охватил все его тело, кроме руки, сжимавшей меч. Взгляд его помрачился, и он перестал различать окружающее. Тьма начала затапливать его, но он нанес удар, и псы, воя и дрожа, откатились в сторону.
— Пойдем, — чуть слышно шепнул ему голос.
И ему ничего не оставалось делать, ибо рука его отказывалась сжимать меч, — тот дрожал и неумолимо опускался. И тут, как дыхание весны, спину его обдало теплом.
— Держись, — велел ему кто-то.
— Он мой, — сказала тень, и голос ее звучал, как осколки льда.
— Уйди, — откликнулся другой, мягкий, но решительный.
— Он обокрал тебя. И ты поощряешь такие кражи? — и мир вдруг осветился заревом, и тень, как ржа, была на его лике — застывшая в изумлении тьма. — Ах, — пораженно выдохнул ледяной голос. — Ах. Ты отняла это у меня.
И вспыхнул свет — он ослепил Кирана, и тот рухнул на колени, издав стон муки, и более не отличал уже земли от неба и ночи от дня. Мокрые листья лежали на его щеке или его щека на мокрых листьях, и дождь барабанил ему по лицу, холодя его разорванную душу.
Но тень исчезла, и гром утих. И снова засияла луна. И черты лица изменились под ее светом, под мягкими солнечными бликами иного, эльфийского неба.
Рука его все еще сжимала меч. Холодные длинные пальцы разжали его кисть и расправили его члены, укутали его нежным покоем, не излечив лишь боли в сердце и воспоминаний о потере.
V. Древо камней и мечей
Она склонилась под дождем, все еще капавшим с ветвей, — роса ложилась на них обоих; бледный пришелец лежал неподвижно под смертной луной. Он был отмечен железом и все же прорвался в ее лес — пусть ненадолго, но он принес сюда железо и привел за собой Смерть. Ее охватили и гнев, и страх, и тоска, которых давно не знало ее сердце, с тех самых пор, как его разбило дитя. Войти в ее Элд, найти самое его сердце и похитить эльфийский меч… этот человек был не простым вором, и не обычная нужда привела его сюда. Может, его смертный взор был просветлен той страшной раной, что видна на его теле, и он обрел более истинное зрение, чем большинство; но никогда еще не доводилось Смерти упустить свою жертву.
Когда-то, до прихода человека, Элд простирался далеко; и когда-то ее народу было многое известно о людях, среди которых изредка встречались полукровки — плоды эльфийских увлечений и любви к роковым незнакомцам. «И все же, — думала она, — в ком-то могла остаться тонкая струйка эльфийской крови, в полукровках, никогда не слышавших зов из-за моря и никогда не таявших в иной мир». В отчаянной надежде она попыталась забрать этого незнакомца с собой, но железо, облегавшее его, было слишком тяжело, а сам он не мог стоять.
Но она стерпела боль прикосновения к железу, расстегивая пряжку за пряжкой и снимая доспех за доспехом, пока не освободила его целиком. Так открылась ужасная рана в его боку, и она призвала все силы, чтобы начать исцеление, походя, единым прикосновением залечивая и мелкие царапины. А потом, когда она отдохнула, ей было уже нетрудно увести его с собой — она просто положила его голову к себе на колени и принялась думать об эльфийском мире. И тогда деревья стали такими, какими они были на самом деле — стройными и красивыми, и ее солнце залило нежным теплом всю рощу.
Он долго спал, пока заживлялась его рана, пока печать смерти исчезала с его лица, оставляя его сиять той красотой, которая могла быть лишь эльфийским наследством. Все это время она не покидала его, всем сердцем ожидая его пробуждения.
И наконец он шевельнулся, огляделся и посмотрел ей в глаза в страшном смущении. И тут же начал таять, проваливаясь в смертный мир, во тьму, ибо он вернулся к собственным мыслям, но она взяла его за руку и удержала, чтоб он не ускользнул в небытие.
— Берегись возвращаться, — промолвила она. — Ибо Смерть забрала часть тебя. Очень просто ей будет теперь призвать тебя под свою сень. А здесь ты в безопасности.
Он попытался встать, не выпуская ее руки, поддерживая эту хрупкую связь с нездешним миром. Она придала ему сил, тех зеленых живительных токов, которыми питаются деревья, и вскоре он уже смог стоять, оглядываясь вокруг. Ветер шептался в листве, и солнце сияло своим особенным светом, и олени смотрели на них мудрыми глазами из зеленой тени, в роще мечей и самоцветов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125
Он слабел. За спиной послышался хриплый смешок, и он понял, как зовут наездника, преследующего его, узнал он и имя леса, в который забрел. И когда он уже валился с ног, он прижался к дереву, стоявшему на прогалине, где, по крайней мере, он мог увидеть врага, наступавшего на него.
Тень явилась с брызгами дождя, грохотом грома и лаем гончих. Тени хлынули с деревьев черными сгустками ночи, обрушившимися на него. Меч проходил насквозь, не задевая их, а холод все крепче сковывал ему руку, леденя и пробираясь к сердцу.
Он вскрикнул и, вырвавшись, помчался, оставив часть себя в их лапах, и меча уже не было в его руках. Тени кинулись за ним, и копыта звенели в такт биению его сердца, и дыхание преследователя было таким же хриплым, как у него самого. И враг был уже не за ним, но в нем самом, где рана, истекая кровью, лишала его жизни. И часть его души уже принадлежала им — они разорвут его в ничто, когда набросятся снова, и это испытание будет страшнее первого в стократ. Дождь слепил ему глаза, так пропитав листья, что они приставали к нему, и сквозь мокрые доспехи он уже не мог отличить кровь от небесной влаги. Он снова споткнулся от раската грома и вдруг с такой же очевидностью, как наступавший сзади ужас, он ощутил спасение, грядущее впереди, где высился холм, словно земля, набухшая жизнью, и деревья раскинулись широко и сильно, протягивая к нему с любовью свои ветви.
И он добрался и вошел под их сень, и ощутил неведомую легкость среди деревьев одновременно сучковатых и стройных, обнаженных и цветущих звездами, сияющих самоцветами, свисающими как плоды, украшенных мечами и блестящими кольчугами, стоящих в дымке утреннего тумана и серебристой паутине, застывшей меж бледно-зеленых листьев.
И перед ним удобно для руки свисал меч… он рванул его с ветви, осыпав себя дождем блестящих листьев, и свет померк вокруг него, оставив его наедине с тьмой и юркими скачущими тенями, и черным всадником, обрушившимся на него во всполохе молний и поглощавшим весь свет, словно мировая яма, в которую и он может свалиться, если прежде его не разорвут гончие. Дрожа, он вытянул вперед призрачное лезвие и ужаснулся, когда его сияние выхватило из тьмы оскаленные пасти и глаза псов. А когда неведомая сила заставила его поднять голову и взглянуть на всадника, он увидел нечто такое, что его помутившийся разум не мог осознать.
Всадник приблизился, и озноб охватил все его тело, кроме руки, сжимавшей меч. Взгляд его помрачился, и он перестал различать окружающее. Тьма начала затапливать его, но он нанес удар, и псы, воя и дрожа, откатились в сторону.
— Пойдем, — чуть слышно шепнул ему голос.
И ему ничего не оставалось делать, ибо рука его отказывалась сжимать меч, — тот дрожал и неумолимо опускался. И тут, как дыхание весны, спину его обдало теплом.
— Держись, — велел ему кто-то.
— Он мой, — сказала тень, и голос ее звучал, как осколки льда.
— Уйди, — откликнулся другой, мягкий, но решительный.
— Он обокрал тебя. И ты поощряешь такие кражи? — и мир вдруг осветился заревом, и тень, как ржа, была на его лике — застывшая в изумлении тьма. — Ах, — пораженно выдохнул ледяной голос. — Ах. Ты отняла это у меня.
И вспыхнул свет — он ослепил Кирана, и тот рухнул на колени, издав стон муки, и более не отличал уже земли от неба и ночи от дня. Мокрые листья лежали на его щеке или его щека на мокрых листьях, и дождь барабанил ему по лицу, холодя его разорванную душу.
Но тень исчезла, и гром утих. И снова засияла луна. И черты лица изменились под ее светом, под мягкими солнечными бликами иного, эльфийского неба.
Рука его все еще сжимала меч. Холодные длинные пальцы разжали его кисть и расправили его члены, укутали его нежным покоем, не излечив лишь боли в сердце и воспоминаний о потере.
V. Древо камней и мечей
Она склонилась под дождем, все еще капавшим с ветвей, — роса ложилась на них обоих; бледный пришелец лежал неподвижно под смертной луной. Он был отмечен железом и все же прорвался в ее лес — пусть ненадолго, но он принес сюда железо и привел за собой Смерть. Ее охватили и гнев, и страх, и тоска, которых давно не знало ее сердце, с тех самых пор, как его разбило дитя. Войти в ее Элд, найти самое его сердце и похитить эльфийский меч… этот человек был не простым вором, и не обычная нужда привела его сюда. Может, его смертный взор был просветлен той страшной раной, что видна на его теле, и он обрел более истинное зрение, чем большинство; но никогда еще не доводилось Смерти упустить свою жертву.
Когда-то, до прихода человека, Элд простирался далеко; и когда-то ее народу было многое известно о людях, среди которых изредка встречались полукровки — плоды эльфийских увлечений и любви к роковым незнакомцам. «И все же, — думала она, — в ком-то могла остаться тонкая струйка эльфийской крови, в полукровках, никогда не слышавших зов из-за моря и никогда не таявших в иной мир». В отчаянной надежде она попыталась забрать этого незнакомца с собой, но железо, облегавшее его, было слишком тяжело, а сам он не мог стоять.
Но она стерпела боль прикосновения к железу, расстегивая пряжку за пряжкой и снимая доспех за доспехом, пока не освободила его целиком. Так открылась ужасная рана в его боку, и она призвала все силы, чтобы начать исцеление, походя, единым прикосновением залечивая и мелкие царапины. А потом, когда она отдохнула, ей было уже нетрудно увести его с собой — она просто положила его голову к себе на колени и принялась думать об эльфийском мире. И тогда деревья стали такими, какими они были на самом деле — стройными и красивыми, и ее солнце залило нежным теплом всю рощу.
Он долго спал, пока заживлялась его рана, пока печать смерти исчезала с его лица, оставляя его сиять той красотой, которая могла быть лишь эльфийским наследством. Все это время она не покидала его, всем сердцем ожидая его пробуждения.
И наконец он шевельнулся, огляделся и посмотрел ей в глаза в страшном смущении. И тут же начал таять, проваливаясь в смертный мир, во тьму, ибо он вернулся к собственным мыслям, но она взяла его за руку и удержала, чтоб он не ускользнул в небытие.
— Берегись возвращаться, — промолвила она. — Ибо Смерть забрала часть тебя. Очень просто ей будет теперь призвать тебя под свою сень. А здесь ты в безопасности.
Он попытался встать, не выпуская ее руки, поддерживая эту хрупкую связь с нездешним миром. Она придала ему сил, тех зеленых живительных токов, которыми питаются деревья, и вскоре он уже смог стоять, оглядываясь вокруг. Ветер шептался в листве, и солнце сияло своим особенным светом, и олени смотрели на них мудрыми глазами из зеленой тени, в роще мечей и самоцветов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125