люди Дава, а может, и дикари Брадхита прятались на берегах озера в камышах и ивах. И повсюду в холмах рассеялись жители Кер Велла — крестьяне, умеющие обращаться с луком и копьем и знакомые с мечом, даже старики и дети, готовые ко всему в случае необходимости; и лучники явились стройными колоннами, а не как-нибудь, и немало дочерей, искусных в стрельбе, были готовы к вражескому наступлению на границу.
— Ступайте на юг, — сказал Киран людям с хутора Аларда, которые прибыли первыми и подстрелили немало засевших на берегах Лиэслина. — Вместе с соседями разойдитесь вверх и вниз по течению Банберна и следите, не зашевелится ли Ан Бег.
И сыновья Аларда отправились в путь, и Киран не без сожаления проводил их.
— Ан Бег распустит слухи, — мрачно промолвил Киран, — и король узнает, что я заварил войну, взбудоражив всю страну. И стоит напасть Ан Бегу, скажут, что это я пошел на них.
— Возвращайся в Кер Велл, — заметил Барк. — В твоем присутствии здесь нет нужды. Меньше будет разговоров, если ты вернешься домой, а все, что происходит здесь — так в этом я повинен.
Киран ничего не ответил на это. Он устал от просьб Барка и, отойдя в сторону, укрылся за холмом. На нем теперь были кое-какие доспехи, сделанные для него крестьянами, — переплетенные кожи; и об этом тоже ходили толки. А как же могло быть иначе: их господин был связан с волшебством и не мог носить меч из железа, он держал эльфийский камень у сердца и вздрагивал от стрел Дава с железными наконечниками. Он встречал их взгляды, когда обходил ряды, и чувствовал молчание, с которым они его встречали, словно видели нечто жуткое, а не усталого седого человека в разноцветных лоскутах кожи. Днем он останавливался и шутил с ними, как часто это делал у изгородей, объезжая свои владения, но в его отсутствие о нем шептались — он это знал. Теперь он молча шел вдоль гребня, лишь время от времени приветствуя знакомых ему людей, как Канн из замковой стражи или Грэг с хутора Грэга. Но слухи продолжали расползаться. «Благодаря болтовне люда Кер Велла, — думал он, — они рассказывают сказки своим братьям на хуторах; и теперь это не остановишь».
Он устал от всего этого, устал сверх меры и чувствовал, как плечи его сгибаются от одиночества — даже Барк не понимал его, Барк, который все реже и реже заговаривал о Донале и строил все более дикие догадки, бросаясь всякий раз заслонять своего господина, когда ему казалось, что что-то может угрожать ему. Гнев разгорался в Барке — он во всем винил камень — темную вещицу, скрутившую и омрачившую их долгую дружбу — винил и злился, и ярость разгоралась, как не до конца затушенный огонь.
«Напрасно ты послал его, господин. Он пошел в замок, из которого ты родом. И ты был слеп», — но Барк не произносил это вслух никогда.
Он двигался к посту, занятому им накануне вечером — каменистому гребню, с которого были видны холмы и озеро. Здесь они стояли, когда к ним подошли воины из Кер Велла — подошли в разгар сражения и научили нападавших уму-разуму. Это был славный момент в их стоянии здесь, хотя он не принес добра Боде, который не вернется домой к своей жене, как и другие, потерявшие тут жизнь. Небо угрожающе нависло; с утра что-то недоброе витало в воздухе, а теперь тьма, объявшая северо-запад, стала черней и страшней, лишь молнии прорезали ее — хотя смертному глазу она казалась всего лишь тучей, разыгравшейся непогодой…
— Укройте хворост, — донеслась до него команда военачальников. — К ночи туча дойдет до нас.
Заката так никто и не увидел: запад был объят слишком плотной мглой, чтобы через нее могли пробиться лучи солнца; гладь Лиэслина стала свинцовой и еще менее спокойной, чем прежде — источник миражей и жути, оправленный в тенистые камыши. «Зло», — провозглашало озеро всем своим видом — эльфийские пейзажи были светлыми, в серебре и зелени деревьев — здесь же этого не было и следа. Озеро было отравлено. И холмы вздымались рядом с ним как железные стены, и деревья лежали поверженными и сожженными.
— Мне это не нравится, — сказал Барк накануне, когда они ожидали атаки. — Это место давит на меня, как ни одно другое, где мне доводилось бывать.
И это Барк, которому не свойственно было шарахаться от теней. И войско, прибывшее из замка, ходило с затравленным видом, то и дело посматривая на озеро, на запад, и это ничем не отличалось от того, как вели себя до них крестьяне.
— Господин, — промолвил Барк у него за спиной, — он все время слышал сзади его поступь, зная, что Барк следует за ним как неотступная тень. И подойдя, Барк опустился на соседний камень — его страж, его телохранитель и неотвязный спутник.
— Нынче стало еще хуже, — наконец произнес Киран, не видя теперь разницы на западе между днем и ночью.
— Я бы хотел, чтобы тебя здесь не было, — ответил Барк.
Кирану нечего было ответить на это, и Барк погрузился в долгое молчание.
— Я ощущаю бурю, — затем заметил Барк. — Другие тоже. Я уверен в этом.
— Разве то не ее дар — видеть такие вещи? — пробормотал Киран. Он думал о Донале, как и Барк, о чем было не трудно догадаться, о верном мальчике, отправившемся туда вопреки предчувствиям.
Потом ему почудился грохот копыт во тьме, и камень начал жечь ему грудь.
Барк поднялся и хотел что-то сказать.
— Помолчи, — попросил его Киран. — О, друг мой, отойди от меня подальше…
«Звук доносится из ущелья», — подумалось ему. Мир был распят и скомкан, как железо на наковальне. Он увидел во мгле огни, искривленные стволы деревьев, и страшный мрак, свернувшийся над озером, зашевелился спросонок.
Грохот копыт становился все громче, послышался лай псов, и вой ветра смешался с голосами.
— Госпожа Смерть, — прошептал он, стараясь различить человека, стоявшего рядом с ним. — Барк, Барк, беги, спасайся.
Воздух всколыхнулся от железа, от вырвавшегося из ножен клинка, отравившего ветер.
— Никогда, — откликнулся смутно различимый силуэт Барка. — Что это, господин?
— Ты слышишь гончих? — лай затопил небо и землю, а кусты и трава зашептались вокруг них, как хор неявных голосов. Скользили тучи и между ними мелькали темные тени. Когда-то порванная рука Кирана похолодела и налилась болью, как и камень на его груди. Ветер приносил обрывки детских криков, вой раненых животных, предсмертные вопли и звон битвы.
Вдали, на фоне ночи, появились два силуэта, постепенно превратившиеся во всадников, — один скакал к северу, другой — прямо к ним, второй был чуть меньше и не столь ужасный — да это же всего лишь пони, несущийся меж молниями и ветром, и его лохматая шерсть и грива вспыхивают, словно болотные огоньки, освещая светловолосую склоненную голову седока.
— Донал, — пробормотал Киран и повторил громче: — Донал, Донал! — и, сжав камень, он бросился ему навстречу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125
— Ступайте на юг, — сказал Киран людям с хутора Аларда, которые прибыли первыми и подстрелили немало засевших на берегах Лиэслина. — Вместе с соседями разойдитесь вверх и вниз по течению Банберна и следите, не зашевелится ли Ан Бег.
И сыновья Аларда отправились в путь, и Киран не без сожаления проводил их.
— Ан Бег распустит слухи, — мрачно промолвил Киран, — и король узнает, что я заварил войну, взбудоражив всю страну. И стоит напасть Ан Бегу, скажут, что это я пошел на них.
— Возвращайся в Кер Велл, — заметил Барк. — В твоем присутствии здесь нет нужды. Меньше будет разговоров, если ты вернешься домой, а все, что происходит здесь — так в этом я повинен.
Киран ничего не ответил на это. Он устал от просьб Барка и, отойдя в сторону, укрылся за холмом. На нем теперь были кое-какие доспехи, сделанные для него крестьянами, — переплетенные кожи; и об этом тоже ходили толки. А как же могло быть иначе: их господин был связан с волшебством и не мог носить меч из железа, он держал эльфийский камень у сердца и вздрагивал от стрел Дава с железными наконечниками. Он встречал их взгляды, когда обходил ряды, и чувствовал молчание, с которым они его встречали, словно видели нечто жуткое, а не усталого седого человека в разноцветных лоскутах кожи. Днем он останавливался и шутил с ними, как часто это делал у изгородей, объезжая свои владения, но в его отсутствие о нем шептались — он это знал. Теперь он молча шел вдоль гребня, лишь время от времени приветствуя знакомых ему людей, как Канн из замковой стражи или Грэг с хутора Грэга. Но слухи продолжали расползаться. «Благодаря болтовне люда Кер Велла, — думал он, — они рассказывают сказки своим братьям на хуторах; и теперь это не остановишь».
Он устал от всего этого, устал сверх меры и чувствовал, как плечи его сгибаются от одиночества — даже Барк не понимал его, Барк, который все реже и реже заговаривал о Донале и строил все более дикие догадки, бросаясь всякий раз заслонять своего господина, когда ему казалось, что что-то может угрожать ему. Гнев разгорался в Барке — он во всем винил камень — темную вещицу, скрутившую и омрачившую их долгую дружбу — винил и злился, и ярость разгоралась, как не до конца затушенный огонь.
«Напрасно ты послал его, господин. Он пошел в замок, из которого ты родом. И ты был слеп», — но Барк не произносил это вслух никогда.
Он двигался к посту, занятому им накануне вечером — каменистому гребню, с которого были видны холмы и озеро. Здесь они стояли, когда к ним подошли воины из Кер Велла — подошли в разгар сражения и научили нападавших уму-разуму. Это был славный момент в их стоянии здесь, хотя он не принес добра Боде, который не вернется домой к своей жене, как и другие, потерявшие тут жизнь. Небо угрожающе нависло; с утра что-то недоброе витало в воздухе, а теперь тьма, объявшая северо-запад, стала черней и страшней, лишь молнии прорезали ее — хотя смертному глазу она казалась всего лишь тучей, разыгравшейся непогодой…
— Укройте хворост, — донеслась до него команда военачальников. — К ночи туча дойдет до нас.
Заката так никто и не увидел: запад был объят слишком плотной мглой, чтобы через нее могли пробиться лучи солнца; гладь Лиэслина стала свинцовой и еще менее спокойной, чем прежде — источник миражей и жути, оправленный в тенистые камыши. «Зло», — провозглашало озеро всем своим видом — эльфийские пейзажи были светлыми, в серебре и зелени деревьев — здесь же этого не было и следа. Озеро было отравлено. И холмы вздымались рядом с ним как железные стены, и деревья лежали поверженными и сожженными.
— Мне это не нравится, — сказал Барк накануне, когда они ожидали атаки. — Это место давит на меня, как ни одно другое, где мне доводилось бывать.
И это Барк, которому не свойственно было шарахаться от теней. И войско, прибывшее из замка, ходило с затравленным видом, то и дело посматривая на озеро, на запад, и это ничем не отличалось от того, как вели себя до них крестьяне.
— Господин, — промолвил Барк у него за спиной, — он все время слышал сзади его поступь, зная, что Барк следует за ним как неотступная тень. И подойдя, Барк опустился на соседний камень — его страж, его телохранитель и неотвязный спутник.
— Нынче стало еще хуже, — наконец произнес Киран, не видя теперь разницы на западе между днем и ночью.
— Я бы хотел, чтобы тебя здесь не было, — ответил Барк.
Кирану нечего было ответить на это, и Барк погрузился в долгое молчание.
— Я ощущаю бурю, — затем заметил Барк. — Другие тоже. Я уверен в этом.
— Разве то не ее дар — видеть такие вещи? — пробормотал Киран. Он думал о Донале, как и Барк, о чем было не трудно догадаться, о верном мальчике, отправившемся туда вопреки предчувствиям.
Потом ему почудился грохот копыт во тьме, и камень начал жечь ему грудь.
Барк поднялся и хотел что-то сказать.
— Помолчи, — попросил его Киран. — О, друг мой, отойди от меня подальше…
«Звук доносится из ущелья», — подумалось ему. Мир был распят и скомкан, как железо на наковальне. Он увидел во мгле огни, искривленные стволы деревьев, и страшный мрак, свернувшийся над озером, зашевелился спросонок.
Грохот копыт становился все громче, послышался лай псов, и вой ветра смешался с голосами.
— Госпожа Смерть, — прошептал он, стараясь различить человека, стоявшего рядом с ним. — Барк, Барк, беги, спасайся.
Воздух всколыхнулся от железа, от вырвавшегося из ножен клинка, отравившего ветер.
— Никогда, — откликнулся смутно различимый силуэт Барка. — Что это, господин?
— Ты слышишь гончих? — лай затопил небо и землю, а кусты и трава зашептались вокруг них, как хор неявных голосов. Скользили тучи и между ними мелькали темные тени. Когда-то порванная рука Кирана похолодела и налилась болью, как и камень на его груди. Ветер приносил обрывки детских криков, вой раненых животных, предсмертные вопли и звон битвы.
Вдали, на фоне ночи, появились два силуэта, постепенно превратившиеся во всадников, — один скакал к северу, другой — прямо к ним, второй был чуть меньше и не столь ужасный — да это же всего лишь пони, несущийся меж молниями и ветром, и его лохматая шерсть и грива вспыхивают, словно болотные огоньки, освещая светловолосую склоненную голову седока.
— Донал, — пробормотал Киран и повторил громче: — Донал, Донал! — и, сжав камень, он бросился ему навстречу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125