— Вы все мои телохранители?
Это прозвучало незаслуженно резко. Он поднялся на стену и протянул руку Бранвин, уже устыдившись своих слов и не зная, как их исправить.
— Я был в кладовой и заснул, — сказал он ей, решив, что лучше всего говорить правду, и пожалев о своей откровенности с Ризи.
— Ах, — выдохнула она так спокойно, словно это не имело для нее никакого значения, и перехватила его руку, положив свою поверх.
Но кто-то все же проболтался, или Бранвин умела читать в его сердце лучше, чем он думал, ибо вечером у его кровати стояла чаша с поссетом.
— Ты должен выпить это, — сказала она. — Это поможет тебе уснуть.
Он не хотел. Это было поражением; он больше доверял собственному сердцу. Шальная мысль пришла ему в голову.
— Если ты снимешь с меня камень, если ты решишься на это, ты причинишь мне вред, — промолвил он.
— Я не верю этому.
И тогда на него навалилась такая усталость, что слезы выступили у него на глазах.
— Не делай этого, Бранвин. Дай мне чашу.
Она протянула ее, и он начал пить: она подсластила напиток медом. Затем он лег, и она задула свет и устроилась рядом с ним, долго прислушиваясь к его дыханию.
— Ты спишь? — чуть слышно прошептала она. Похоже он спал, и камень оказался бессильным противостоять чаше, поднесенной ею.
Но долго она еще лежала без сна, как и в предыдущую ночь, делая вид, что спит, и обида грызла ее, что он обманул ее, догадавшись о ее намерении.
Так с ним было всегда: как ни прост он был, он знал ее сердце.
Эльфийское солнце должно было вот-вот взойти, но сумрак еще держался, ибо здесь не было звезд, и пейзаж, в котором то виднелись, то исчезали неверные силуэты деревьев, было все труднее и труднее вспомнить, словно сама земля не могла отличить истинное от ложного, и сейчас от тогда. Ветер, волновавший траву, приносил шипящий сухой шелест, а склоны холмов были покрыты пылью с редкими заплатами камней.
Здесь было зло, оно пряталось где-то в холмах. Арафель устало искала его, и поиски эти были слишком тщательны несмотря на то, что эта земля принадлежала ей.
Там были люди. Она видела дома, но они ни в какое сравнение не шли с Кер Веллом — грубо отесанные лачуги на каменистых высотах, неухоженные, а многие и необитаемые, словно и люди испытывали к ним отвращение. Время от времени она встречала овец и собак, но они мало интересовали ее.
У самой кромки тьмы ей встретился ручей, но Финела, фыркнув, отвернулась от него и топнула ногой, что прогремело как гром в ночи, отозвавшись эхом среди холмов. Что-то всплеснуло и поплыло прочь.
— Фиатас, — промолвила Арафель и услышала, что звуки замерли. — Я не в ссоре с тобой, фиатас, — прошептала она в пустоту. — Где твои братья?
— Дина Ши, — донеслось бульканье из черной воды, — они уплыли туда, сквозь паутину вод. Отпусти нас. Мы не приносим вреда.
— Твое имя — Ненависть.
Послышался легкий смех.
— Так и вас люди называют народом мира, но это имя не имеет власти над вами. Ненависть мы и Зло для людей, но этим именем не свяжешь нас.
— Выходи. Я знаю твое имя. Сказать его ветру и воде, и всем, кто услышит?
В зеленых ветвях над водой послышалось шуршание и тяжелое, громкое дыхание. Черная лошадь возникла перед ними, и Финела прижала уши и оскалилась, осев на задние ноги.
— Нет, — приказала Арафель. — Я хочу видеть тебя в человеческом обличье, пука.
Лошадь растаяла, и на ее месте возник темноволосый юноша, облаченный в тень. Лицо его было угрюмо, и он обнимал себя руками, словно замерз.
— Дина Ши явилась называть имена, — промолвил он. — Но верни мне назад мою реку, Дина Ши, — тяжелая нижняя челюсть придавала ему еще более хмурый вид; густые черные волосы ниспадали ему на плечи, закрывая почти все лицо, кроме глаз, горевших, словно уголья, из тьмы. — Ветер холодный.
— Вода еще холоднее, пука. Я честно спрашиваю: что бродит здесь в округе и как ему имя?
— Знай я, я бы сам связал его именем, — промолвил пука и передернулся от переполнявшей его гордости. — А оно знает мое, Дина Ши. О, отпусти меня. Всходит солнце, а я не люблю дневного света.
— Из какого оно рода, пука?
— Из твоего, — ответил пука и снова вздрогнул. — А теперь отпусти меня.
— Нет, пука, — промолвила она, добившись от него ответа, которого больше всего боялась. — Где оно обитает?
Он указал на север, за холмы, и рука его затряслась как в лихорадке. Он начал таять.
— Шиэ, — назвала она его по имени.
И лицо, горестное и искаженное, снова прояснилось.
— Я дал тебе то, о чем ты просила, Дина Ши. Но ты всегда была жестока.
— Нет. Я лишь прошу: отведи меня туда. Я не приказываю.
Юноша откинул голову и с безумным взором уставился на нее сквозь пряди упавших на лицо волос. Бледные ноздри его трепетали в странном предутреннем свете.
— Я привязан к этому месту. Такая мудрая Ши должна была бы знать это.
— А где твоя душа, Шиэ? — чуть слышно промолвила Арафель.
Теперь его глаза загорелись страхом, и он еще крепче обнял себя едва видимыми руками.
— Покажи мне, — продолжала она, — Шиэ, Шиэ, Шиэ.
Он исчез. Забурлили воды и зашептались камыши в предрассветном ветре. Он вынырнул обратно, держа на ладони маленький гладкий камушек. Глаза все так же горели безумным блеском.
Она соскользнула со спины Финелы, подошла к нему и взяла эту маленькую и простую вещицу, столь непохожую на ту, что висела на ее шее, как летняя луна, но столь дорогую для него. Если б глаза его не горели, они источили бы слезы или мольбы, но они не были способны на это.
Камень согрелся в ее руке. Он впитал в себя пламя, бушевавшее в ней, и тогда она вновь отдала его.
— Будь свободен, Шиэ, — промолвила Арафель. — Заговор снят.
Тень взметнулась, как крик, как мрак, всполох гривы и глаз, горящих огнем. И воздух запах безумием, и одним скачком тень перелетела через поток.
Финела оскалилась и прижалась к Арафели.
— Пойдем, — сказала Арафель, беря Финелу за гриву. — Это — Шиэ, князь среди своего народа, и он укажет нам путь.
Эльфийская кобылица вскинула голову и затрясла ею, сея раскаты грома, но Арафель легко вспрыгнула ей на спину, и та двинулась вслед за тенью, мелькавшей перед ними в запоздалом рассвете.
Свет забрезжил среди клубящегося тумана, неверный отблеск, терявшийся среди стволов деревьев, которых не было в людском мире: она могла бы двигаться быстрее, но с меньшей уверенностью, а ей не хотелось рисковать перед лицом опасности.
Пука то шел шагом, то останавливался, то вновь пускался дальше, встряхивая гривой: он был обречен на молчание, чтобы не потерять свою душу, которую держал во рту, принимая свой истинный облик. Но когда свет разогнал мглу и в окружающем мире проступили краски, когда солнце обрушилось на них и они подошли к границе деревьев, Шиэ остановился и, приняв иной облик, выплюнул душу в ладонь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125
Это прозвучало незаслуженно резко. Он поднялся на стену и протянул руку Бранвин, уже устыдившись своих слов и не зная, как их исправить.
— Я был в кладовой и заснул, — сказал он ей, решив, что лучше всего говорить правду, и пожалев о своей откровенности с Ризи.
— Ах, — выдохнула она так спокойно, словно это не имело для нее никакого значения, и перехватила его руку, положив свою поверх.
Но кто-то все же проболтался, или Бранвин умела читать в его сердце лучше, чем он думал, ибо вечером у его кровати стояла чаша с поссетом.
— Ты должен выпить это, — сказала она. — Это поможет тебе уснуть.
Он не хотел. Это было поражением; он больше доверял собственному сердцу. Шальная мысль пришла ему в голову.
— Если ты снимешь с меня камень, если ты решишься на это, ты причинишь мне вред, — промолвил он.
— Я не верю этому.
И тогда на него навалилась такая усталость, что слезы выступили у него на глазах.
— Не делай этого, Бранвин. Дай мне чашу.
Она протянула ее, и он начал пить: она подсластила напиток медом. Затем он лег, и она задула свет и устроилась рядом с ним, долго прислушиваясь к его дыханию.
— Ты спишь? — чуть слышно прошептала она. Похоже он спал, и камень оказался бессильным противостоять чаше, поднесенной ею.
Но долго она еще лежала без сна, как и в предыдущую ночь, делая вид, что спит, и обида грызла ее, что он обманул ее, догадавшись о ее намерении.
Так с ним было всегда: как ни прост он был, он знал ее сердце.
Эльфийское солнце должно было вот-вот взойти, но сумрак еще держался, ибо здесь не было звезд, и пейзаж, в котором то виднелись, то исчезали неверные силуэты деревьев, было все труднее и труднее вспомнить, словно сама земля не могла отличить истинное от ложного, и сейчас от тогда. Ветер, волновавший траву, приносил шипящий сухой шелест, а склоны холмов были покрыты пылью с редкими заплатами камней.
Здесь было зло, оно пряталось где-то в холмах. Арафель устало искала его, и поиски эти были слишком тщательны несмотря на то, что эта земля принадлежала ей.
Там были люди. Она видела дома, но они ни в какое сравнение не шли с Кер Веллом — грубо отесанные лачуги на каменистых высотах, неухоженные, а многие и необитаемые, словно и люди испытывали к ним отвращение. Время от времени она встречала овец и собак, но они мало интересовали ее.
У самой кромки тьмы ей встретился ручей, но Финела, фыркнув, отвернулась от него и топнула ногой, что прогремело как гром в ночи, отозвавшись эхом среди холмов. Что-то всплеснуло и поплыло прочь.
— Фиатас, — промолвила Арафель и услышала, что звуки замерли. — Я не в ссоре с тобой, фиатас, — прошептала она в пустоту. — Где твои братья?
— Дина Ши, — донеслось бульканье из черной воды, — они уплыли туда, сквозь паутину вод. Отпусти нас. Мы не приносим вреда.
— Твое имя — Ненависть.
Послышался легкий смех.
— Так и вас люди называют народом мира, но это имя не имеет власти над вами. Ненависть мы и Зло для людей, но этим именем не свяжешь нас.
— Выходи. Я знаю твое имя. Сказать его ветру и воде, и всем, кто услышит?
В зеленых ветвях над водой послышалось шуршание и тяжелое, громкое дыхание. Черная лошадь возникла перед ними, и Финела прижала уши и оскалилась, осев на задние ноги.
— Нет, — приказала Арафель. — Я хочу видеть тебя в человеческом обличье, пука.
Лошадь растаяла, и на ее месте возник темноволосый юноша, облаченный в тень. Лицо его было угрюмо, и он обнимал себя руками, словно замерз.
— Дина Ши явилась называть имена, — промолвил он. — Но верни мне назад мою реку, Дина Ши, — тяжелая нижняя челюсть придавала ему еще более хмурый вид; густые черные волосы ниспадали ему на плечи, закрывая почти все лицо, кроме глаз, горевших, словно уголья, из тьмы. — Ветер холодный.
— Вода еще холоднее, пука. Я честно спрашиваю: что бродит здесь в округе и как ему имя?
— Знай я, я бы сам связал его именем, — промолвил пука и передернулся от переполнявшей его гордости. — А оно знает мое, Дина Ши. О, отпусти меня. Всходит солнце, а я не люблю дневного света.
— Из какого оно рода, пука?
— Из твоего, — ответил пука и снова вздрогнул. — А теперь отпусти меня.
— Нет, пука, — промолвила она, добившись от него ответа, которого больше всего боялась. — Где оно обитает?
Он указал на север, за холмы, и рука его затряслась как в лихорадке. Он начал таять.
— Шиэ, — назвала она его по имени.
И лицо, горестное и искаженное, снова прояснилось.
— Я дал тебе то, о чем ты просила, Дина Ши. Но ты всегда была жестока.
— Нет. Я лишь прошу: отведи меня туда. Я не приказываю.
Юноша откинул голову и с безумным взором уставился на нее сквозь пряди упавших на лицо волос. Бледные ноздри его трепетали в странном предутреннем свете.
— Я привязан к этому месту. Такая мудрая Ши должна была бы знать это.
— А где твоя душа, Шиэ? — чуть слышно промолвила Арафель.
Теперь его глаза загорелись страхом, и он еще крепче обнял себя едва видимыми руками.
— Покажи мне, — продолжала она, — Шиэ, Шиэ, Шиэ.
Он исчез. Забурлили воды и зашептались камыши в предрассветном ветре. Он вынырнул обратно, держа на ладони маленький гладкий камушек. Глаза все так же горели безумным блеском.
Она соскользнула со спины Финелы, подошла к нему и взяла эту маленькую и простую вещицу, столь непохожую на ту, что висела на ее шее, как летняя луна, но столь дорогую для него. Если б глаза его не горели, они источили бы слезы или мольбы, но они не были способны на это.
Камень согрелся в ее руке. Он впитал в себя пламя, бушевавшее в ней, и тогда она вновь отдала его.
— Будь свободен, Шиэ, — промолвила Арафель. — Заговор снят.
Тень взметнулась, как крик, как мрак, всполох гривы и глаз, горящих огнем. И воздух запах безумием, и одним скачком тень перелетела через поток.
Финела оскалилась и прижалась к Арафели.
— Пойдем, — сказала Арафель, беря Финелу за гриву. — Это — Шиэ, князь среди своего народа, и он укажет нам путь.
Эльфийская кобылица вскинула голову и затрясла ею, сея раскаты грома, но Арафель легко вспрыгнула ей на спину, и та двинулась вслед за тенью, мелькавшей перед ними в запоздалом рассвете.
Свет забрезжил среди клубящегося тумана, неверный отблеск, терявшийся среди стволов деревьев, которых не было в людском мире: она могла бы двигаться быстрее, но с меньшей уверенностью, а ей не хотелось рисковать перед лицом опасности.
Пука то шел шагом, то останавливался, то вновь пускался дальше, встряхивая гривой: он был обречен на молчание, чтобы не потерять свою душу, которую держал во рту, принимая свой истинный облик. Но когда свет разогнал мглу и в окружающем мире проступили краски, когда солнце обрушилось на них и они подошли к границе деревьев, Шиэ остановился и, приняв иной облик, выплюнул душу в ладонь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125