А теперь он шлет ко мне гонца, надеясь получить еще больше, чем имеет. Мне надо знать, что было сказано той ночью.
— Ничего, имеющего отношение к тебе. Много дельных слов. И нежных чувств.
— К Ши.
— Господин, если говорят правду, то кровь Ши в нем со стороны твоего отца, господин. Я не понимаю, за что ты ненавидишь его.
Вена вздулась на виске Донкада, а ноздри побелели.
— Мы знакомы друг с другом. И я владею зрением. Какую сделку он заключил?
— Речь не шла о сделке.
— И что он носит при себе? О, я и сам знаю. Я много чего знаю.
— Кроме правды. Ты все это узнал от своих соглядатаев? Он послал нас сюда с открытым сердцем. Он желает тебе лишь одного — добра.
— Эта встреча… этот приход…
— Эта встреча. Ты слишком пуглив, господин. На ней не было заключено никаких сделок. — «Снова он об этом, — подумал Донал. — И слова исчерпаны». Он повернулся, чтобы прикинуть расстояние между собой и дверью — из пятерых, охранявших ее, одно лицо ему показалось знакомым — коротышка ухмыльнулся при виде его и расплылся в безобразной улыбке.
— Вот оно что, — сказал Донал, чувствуя, как почва уходит у него из-под ног. — Калли. А мы-то волновались, куда ты делся, — и добавил громче, не отрывая глаз от Калли: — Господин, а знаешь ли ты, что держишь у себя воров? Или ты их вскармливаешь?
Руки метнулись к мечам, и клинки блеснули в лучах солнца.
— Живым, — раздалось сзади. — Взять его живым.
— Калли! — воскликнул Донал и, легко выхватив кинжал, метнулся вперед — Ризи научил его — вонзив по рукоять его в брюхо Калли. Не останавливаясь, он нырнул, подхватил упавший меч Калли и бросился бежать, чувствуя, как в спину вонзилось острие оружия и чужие руки хватают его за одежду. Он развернулся в коридоре и сделал выпад против наступавших из-за двери, и побежал. Он ощущал раны в спине, в боку, там, где его достал чей-то клинок. С яростными воплями весь замок грохоча бросился за ним следом: преследователи были повсюду — наступали сзади, бежали снизу по лестнице, которая ему была нужна.
Он бросился к свету — к окну, через которое струилось солнце в темный коридор: он знал, что находится на вершине замка, но такая смерть была быстрее и легче. И он кинулся ей навстречу, когда на него набросились. Чьи-то руки пытались ухватить его за одежду. Залитые светом холмы ослепили его на мгновение. Он оттолкнулся от подоконника и полетел, чувствуя, как чистый ветер подхватил его.
Ветви вонзились в него, как клинки.
Он ухватился за них, пытаясь удержаться, и снова полетел вниз со скалы, поросшей кустарником — один удар, другой, и в глазах его померкло.
До него донесся лай собак с заливистыми всхлипами и звуки голосов. Он был на скале, а до дна ущелья не долетел.
— Обойдите, — закричал кто-то, — обойдите со стороны холма. Если его нет внизу, значит, он свалился на тот заросший кустами уступ.
— Туда долго лезть.
— Пустите собак, болваны, и побыстрей.
Он протягивал руки, как младенец, неустанно продолжая ползти, и это движение облегчало одну боль и приносило другую — глубокие ссадины на теле — сначала под ним был кустарник, потом — гладкий горячий камень, и вкус крови на губах, и приступ нестерпимой боли, пронзившей его до корней зубов, до самой сердцевины чрева. «Кости сломаны», — подумал он, расслышав собак, и продолжал ползти. Сознание к нему вернулось, и он различил топорщившуюся листву и свет на камнях и резную тень листьев. Боли он уже не ощущал. Все превратилось в одну сплошную рану, он встал на распухшее колено и, спотыкаясь, поднялся на ноги. Он стоял, держась за искореженную ногу, и смертельная глубина ущелья, покачиваясь, плыла перед его взором; освещенные солнцем камни манили и не пугали, но он отшатнулся назад, сделал шаг, другой, ибо он еще видел холмы и небо, и направился к ним.
«Там собаки», — подумал он. Он не мог вспомнить, где он находится и как он здесь оказался; потом до него донесся разговор двоих, охотившихся на него, и он понял, что пришел сюда умирать. Он вспомнил деревянные коридоры, вдруг оборвавшиеся этим кошмаром, потом он ударился головой и упал. И тут были колючие ветви — он все еще ощущал боль уколов, когда они впивались в его тело; он утер залитое кровью лицо и, поднеся руку к глазам, уставился на нее.
«Донн», — подумал он затем, и память к нему вернулась: эти странные холмы, которые он узнавал, были холмами Донна. Он ощутил всю тяжесть нависшего над ним замка и увидел себя, карабкающегося по краю у всех на виду. Впереди уступ кончался — еще одно падение — и мужество оставило его. Там были деревья, там была надежда, пусть на мгновение, но это мгновение включало всю оставшуюся жизнь. С той стороны холма, из-за спины, к нему уж поднимался человек; и то был лишь один из слуг Донкада, которые, рассеявшись, ищут его по всем холмам.
Он добрался до склона, до травы и кустов, где древние камни воздевали вверх свои черные пясти, обреченно глядя на полевые цветы — первые мазки краски на этой бурой мертвой земле. Он был как на ладони на этом холме, лишенный прикрытия деревьев — он двигался то и дело хромая от приступов боли в боку и искалеченной ноге. Собаки лаяли и выли. Враг наступал, и он почувствовал, как у него снова меркнет взор. Небо поблекло, и стало темно как ночью, повеяло жутью, и мелкие твари замелькали меж камнями, уродливые кривые тени.
«Сюда, — послышался чей-то голос. — О человек, иди, протягивай мне руку».
Теперь во мраке он различил какой-то свет, становившийся все ярче и теплее, и с надеждой он потянулся к нему. Раны его сковало холодом. Словно через океан протянул он руку, и кто-то прикоснулся к ней, взял ее в свои и подхватил его, когда он начал падать. Дымка окутала его серым плащом и заключила в объятия. Он стоял на коленях, прильнув головой к чьему-то плечу, и чувствовал нежную руку на своей голове, словно он был ребенком, вернувшимся домой.
— Ну же, не бойся, я держу тебя.
Он почувствовал запах листьев, зелени, роз и лилий, который напомнил ему Бранвин. Он ни о чем не тревожился, но вот загрохотал гром, и ветер взвился голосами. Он поднял голову и встретился с ней глазами. Ветер развевал ее волосы, а глаза ее были жуткими очами Ши.
— О человек, что делаешь ты здесь среди этих камней? Тебе здесь не место.
— Мой господин послал меня к Донкаду, господину Донна, Дина Ши, чтоб заключить с ним мир, а Донкад замыслил против нас убийство. Я потерпел поражение, я обесчестил себя, о Ши! — он услышал звуки рыданий в порывах ветра и поднялся на ноги, ослепнув на мгновение от блеска молний, выхватывавших из тьмы вздымавшиеся как колонны скалы. — Ши, они не должны поймать меня.
— Не бойся, они не поймают, — Арафель встала рядом с ним.
— Там кто-то есть! — вскричал Донал, ибо меж скал что-то кружилось и подскакивало, пока не исчезло во мгле.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125
— Ничего, имеющего отношение к тебе. Много дельных слов. И нежных чувств.
— К Ши.
— Господин, если говорят правду, то кровь Ши в нем со стороны твоего отца, господин. Я не понимаю, за что ты ненавидишь его.
Вена вздулась на виске Донкада, а ноздри побелели.
— Мы знакомы друг с другом. И я владею зрением. Какую сделку он заключил?
— Речь не шла о сделке.
— И что он носит при себе? О, я и сам знаю. Я много чего знаю.
— Кроме правды. Ты все это узнал от своих соглядатаев? Он послал нас сюда с открытым сердцем. Он желает тебе лишь одного — добра.
— Эта встреча… этот приход…
— Эта встреча. Ты слишком пуглив, господин. На ней не было заключено никаких сделок. — «Снова он об этом, — подумал Донал. — И слова исчерпаны». Он повернулся, чтобы прикинуть расстояние между собой и дверью — из пятерых, охранявших ее, одно лицо ему показалось знакомым — коротышка ухмыльнулся при виде его и расплылся в безобразной улыбке.
— Вот оно что, — сказал Донал, чувствуя, как почва уходит у него из-под ног. — Калли. А мы-то волновались, куда ты делся, — и добавил громче, не отрывая глаз от Калли: — Господин, а знаешь ли ты, что держишь у себя воров? Или ты их вскармливаешь?
Руки метнулись к мечам, и клинки блеснули в лучах солнца.
— Живым, — раздалось сзади. — Взять его живым.
— Калли! — воскликнул Донал и, легко выхватив кинжал, метнулся вперед — Ризи научил его — вонзив по рукоять его в брюхо Калли. Не останавливаясь, он нырнул, подхватил упавший меч Калли и бросился бежать, чувствуя, как в спину вонзилось острие оружия и чужие руки хватают его за одежду. Он развернулся в коридоре и сделал выпад против наступавших из-за двери, и побежал. Он ощущал раны в спине, в боку, там, где его достал чей-то клинок. С яростными воплями весь замок грохоча бросился за ним следом: преследователи были повсюду — наступали сзади, бежали снизу по лестнице, которая ему была нужна.
Он бросился к свету — к окну, через которое струилось солнце в темный коридор: он знал, что находится на вершине замка, но такая смерть была быстрее и легче. И он кинулся ей навстречу, когда на него набросились. Чьи-то руки пытались ухватить его за одежду. Залитые светом холмы ослепили его на мгновение. Он оттолкнулся от подоконника и полетел, чувствуя, как чистый ветер подхватил его.
Ветви вонзились в него, как клинки.
Он ухватился за них, пытаясь удержаться, и снова полетел вниз со скалы, поросшей кустарником — один удар, другой, и в глазах его померкло.
До него донесся лай собак с заливистыми всхлипами и звуки голосов. Он был на скале, а до дна ущелья не долетел.
— Обойдите, — закричал кто-то, — обойдите со стороны холма. Если его нет внизу, значит, он свалился на тот заросший кустами уступ.
— Туда долго лезть.
— Пустите собак, болваны, и побыстрей.
Он протягивал руки, как младенец, неустанно продолжая ползти, и это движение облегчало одну боль и приносило другую — глубокие ссадины на теле — сначала под ним был кустарник, потом — гладкий горячий камень, и вкус крови на губах, и приступ нестерпимой боли, пронзившей его до корней зубов, до самой сердцевины чрева. «Кости сломаны», — подумал он, расслышав собак, и продолжал ползти. Сознание к нему вернулось, и он различил топорщившуюся листву и свет на камнях и резную тень листьев. Боли он уже не ощущал. Все превратилось в одну сплошную рану, он встал на распухшее колено и, спотыкаясь, поднялся на ноги. Он стоял, держась за искореженную ногу, и смертельная глубина ущелья, покачиваясь, плыла перед его взором; освещенные солнцем камни манили и не пугали, но он отшатнулся назад, сделал шаг, другой, ибо он еще видел холмы и небо, и направился к ним.
«Там собаки», — подумал он. Он не мог вспомнить, где он находится и как он здесь оказался; потом до него донесся разговор двоих, охотившихся на него, и он понял, что пришел сюда умирать. Он вспомнил деревянные коридоры, вдруг оборвавшиеся этим кошмаром, потом он ударился головой и упал. И тут были колючие ветви — он все еще ощущал боль уколов, когда они впивались в его тело; он утер залитое кровью лицо и, поднеся руку к глазам, уставился на нее.
«Донн», — подумал он затем, и память к нему вернулась: эти странные холмы, которые он узнавал, были холмами Донна. Он ощутил всю тяжесть нависшего над ним замка и увидел себя, карабкающегося по краю у всех на виду. Впереди уступ кончался — еще одно падение — и мужество оставило его. Там были деревья, там была надежда, пусть на мгновение, но это мгновение включало всю оставшуюся жизнь. С той стороны холма, из-за спины, к нему уж поднимался человек; и то был лишь один из слуг Донкада, которые, рассеявшись, ищут его по всем холмам.
Он добрался до склона, до травы и кустов, где древние камни воздевали вверх свои черные пясти, обреченно глядя на полевые цветы — первые мазки краски на этой бурой мертвой земле. Он был как на ладони на этом холме, лишенный прикрытия деревьев — он двигался то и дело хромая от приступов боли в боку и искалеченной ноге. Собаки лаяли и выли. Враг наступал, и он почувствовал, как у него снова меркнет взор. Небо поблекло, и стало темно как ночью, повеяло жутью, и мелкие твари замелькали меж камнями, уродливые кривые тени.
«Сюда, — послышался чей-то голос. — О человек, иди, протягивай мне руку».
Теперь во мраке он различил какой-то свет, становившийся все ярче и теплее, и с надеждой он потянулся к нему. Раны его сковало холодом. Словно через океан протянул он руку, и кто-то прикоснулся к ней, взял ее в свои и подхватил его, когда он начал падать. Дымка окутала его серым плащом и заключила в объятия. Он стоял на коленях, прильнув головой к чьему-то плечу, и чувствовал нежную руку на своей голове, словно он был ребенком, вернувшимся домой.
— Ну же, не бойся, я держу тебя.
Он почувствовал запах листьев, зелени, роз и лилий, который напомнил ему Бранвин. Он ни о чем не тревожился, но вот загрохотал гром, и ветер взвился голосами. Он поднял голову и встретился с ней глазами. Ветер развевал ее волосы, а глаза ее были жуткими очами Ши.
— О человек, что делаешь ты здесь среди этих камней? Тебе здесь не место.
— Мой господин послал меня к Донкаду, господину Донна, Дина Ши, чтоб заключить с ним мир, а Донкад замыслил против нас убийство. Я потерпел поражение, я обесчестил себя, о Ши! — он услышал звуки рыданий в порывах ветра и поднялся на ноги, ослепнув на мгновение от блеска молний, выхватывавших из тьмы вздымавшиеся как колонны скалы. — Ши, они не должны поймать меня.
— Не бойся, они не поймают, — Арафель встала рядом с ним.
— Там кто-то есть! — вскричал Донал, ибо меж скал что-то кружилось и подскакивало, пока не исчезло во мгле.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125