— Он не причинит тебе зла. О человек, не стоило тебе сюда являться. Разве я не говорила, что на запад нет надежды? Разве я не предупреждала вас? Возвращайся, скажи своему господину, чтобы не ждал ни надежды, ни помощи от других. А отсюда — меньше всего. Донкад заслуживает его сожаления.
— Сожаления? Человек, покушающийся на жизнь гостей?
Она ему казалась белым облаком, словно какой-то внутренний свет исходил из нее; потом белизна померкла, покрывшись черными пятнами на груди и руках, а потом она уже вся была в его крови.
— Пусть пожалеет Донкада. И Кер Дав, Ан Бег и Брадхит. Да, пожалеет. Они всего лишь люди и погрязли в зле, которое пытались приручить. Оно же окружило их и лежит затаившись. Я сделаю тебе подарок, чтобы ты видел опасности, но его не спрячешь, ибо это место могущественно, и оно приманило тебя сюда… — грянул гром, и ветер вихрем окружил их, так что и плащ, и волосы ее взметнулись вверх, и она рассыпалась светом, словно истекая кровью; и жало холода впилось в него, словно проверяя глубину его ран.
— Это из самого древнего Элда, — выкрикнула она, пересиливая вихрь. — Он дует с Дун Гола, от старости, от злобы и ненависти… Ты таешь, человек, остановись! Держи меня за руку!
Наощупь он ухватился за нее. Ее плащ обвил его, и, нащупав его руку, она повела его вперед. С усилием он опирался на свою больную ногу, даже несмотря на ее помощь, чувствуя, как их сотрясает ураганный ветер.
— Арафель! — раздался тоненький голосок. — Арафель! Подними его вверх!
— Подступает. О, прижмись ко мне, человек. На тебе нет железа, и ты сможешь удержаться. Не дай ему стряхнуть тебя.
Они вступили в пространство, заросшее деревьями, странными серыми деревьями, которые скрипели и хрипели под напором ветра. И снова перед ними вспыхнул свет, почти у самой земли, как пригоршня молний, и маленькая тварь, подпрыгивая на четвереньках, метнулась рядом с ними.
— О-о, — взвыла она слабым тонким голосом, — о Дина Ши, садись верхом, верхом, верхом. Здесь слишком страшно, слишком страшно. Тебе не осилить его.
— Добудь ему лошадь, — промолвила Арафель. — Граги, прошу тебя.
И ее не стало. Он споткнулся и его подхватили на руки — теплые сильные руки подняли его как ребенка, словно он был легче перышка, руки, пахшие сеном, солнцем, землей, и он снова лишился сознания, ощущая жгучую боль.
Потом его швырнули на спину вздрогнувшего пони, и он постарался удержаться за гриву и перекинуть ноги по бокам: странное создание, подпрыгивавшее перед ним, тянуло его за ногу и поддерживало, стараясь помочь.
— Скорей, скорей, скорей, — неустанно повторяло оно, — мрак наступает, одинокий мрак; о человек, о человек, Граги должен помочь ей, Дина Ши. О, торопись, человек! Этот пони не потеряет тебя.
— Помоги ей, — ответил Донал, но рядом уже никого не было. Пони тронулся вперед, и мимо замелькали деревья: он пустился вскачь, но Донал не ощущал бега, словно он летел по воздуху, этот маленький косматый пони.
Оно пришло. Завыли ветры. Арафель, крепко держась на ногах, вынула свой узкий серебряный меч, звездным светом пронзивший ночь.
— Финела! — позвала она, и за спиной послышались раскаты грома.
Потом ветры стихли, и ночь стала беззвучной — там, меж древних камней, в которых виднелся проход в темное сердце горы.
И мрак высился там, превратившийся в высокого стройного эльфа.
— Арафель, — промолвил он.
— Далъет.
Он улыбнулся. Все было черным на нем, и свет, падавший на его одежду, тут же умирал. Она держала меч перед собой, но даже его серебро поблекло — то было его место и его владения.
— Я свободен и я властелин этого места, — промолвил он. — Властелин всей этой земли. Я вернул назад…
— Духов. Всего лишь духов, Далъет. И печаль. Живи. Но уйди обратно. Вернись в свой сон.
Облик его померк и снова уплотнился. И меч, такой же, как у нее, блеснул в его руке, но с голубой прожилкой вдоль клинка, пропитанного тусклым ядом.
— О Арафель, — промолвил он и опустился на камень, положив руки на колени и нежно улыбнувшись ей. — Чары мои разрушены, и ты считаешь, что я послушно погружусь обратно в сон? О нет, — клинок взвился, целясь ей в сердце, и ветер, дыша холодом, зашелестел травой. — Слишком давно мы друг друга ненавидим.
— Дроу, — промолвила она. — В моем сердце есть место жалости к тебе.
— Жалость. Я не знаю, что это такое. Я потерял ее.
— Ты хочешь сердце? У меня их много — я их храню. Скажи — которое, и я отдам.
— Даже свое?
Она прикоснулась к камню на своей груди и ощутила закравшийся в него холод.
— Его-то ты и просишь? Да, я отдам его.
— Как мудро, — он улыбался, но взгляд был серьезен. — Но стоит мне его взять, и ты меня свяжешь им — на это ты и надеешься. Как ты связала этого человека — о, я все знаю — ты дала ему камень, но он не поможет твоему любимцу. Мои чары пересилили его. А скоро они победят и его самого. Ты слишком щедра на такие подарки.
— Я считала, что ты отважнее. Что, хочешь померяемся силой?
— Я не глупец, чтобы давать тебе такое преимущество, — он встал, держа перед собой меч. — Эта земля моя, Арафель. Ее король принадлежит мне со всеми господами, включая того, Донкада. Он ненавидит нас. Но жаждет от меня Власти, чтобы сравняться с братом — это ли не по-людски? Он в моих руках. Как Кер Велл — в твоих, но не навечно. Ах, сестричка, как плохо ты хранила Элд — от него осталось несколько деревьев, а Ши и не шелохнулась. Где остальные, Аовель? Наш брат Лиэслиа тоже ушел? Вы отринули мир. А могли бы им править. Глупцы!
— Ты уже создал один Дун Гол. Тебе еще нужны мертвецы? Снова захотелось эльфийских костей? Далъет, я помню, каким ты был, и скорблю о том, что ты откололся.
— Это человеческая кровь на тебе? — он поднял меч. — Смертность. Она прожгла прорехи на твоих доспехах. Но я отпущу тебя. Ступай, Арафель, — острие меча накренилось к ней ближе. — Или сдавайся. Я снизойду до милости к тебе. Хорошая цена за мое долгое ожидание. Нас много, о, как нас много — тысячи тысяч. И мудрее всего сдаться мне на милость.
— Нет, — ответила она, поднимая меч, ибо Далъет приблизился. — Неужто я послушаюсь твоего совета? В них никогда еще не было прока. Так неужели я поверю тебе сейчас?
Рванул пронзительным холодом ветер. Он прыгнул и бросился на нее, и она едва отвела его удар. Его мертвенно бледное лицо мелькало перед ней в перекрещении клинков, метавшихся, как вспышки света, с эльфийской быстротой. Ветры сражались на его стороне. И она почувствовала, что тело ее немеет. Молнии освещали холм и вспыхивали меж камней, превращая его лицо в черноглазую маску, а мелькание его клинка в синеватые вспышки. Его доспехи отразили ее удар; ее же, запачканные человечьей кровью, грозили подвести ее — и она все отступала и отступала, чувствуя, как немеют пальцы, как отражает ветер ее удары.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125