Но далее: он продолжал тонуть в этом подземном нефтяном озере, как с привязанным камнем, и, дойдя до самого дна, угодил в вонючейший кипяток, на котором нефть плавала. Запаху такого ядреного Гайдамака больше никогда не нюхал – кипяток этот сильно вонял сероводородом. Делать нечего – воротя нос, он начал в нем томиться и свариваться; его уже можно было солить по вкусу, протыкать серебряной вилкой и пробовать на предмет сготовки; его передергивало от подземного гула и каких-то металлических гаечных лязгов; как вдруг прямо над ухом раздался истошный крик:
«Прорвало!!!»
Гайдамака сильно перепугался – но не от страха, а от неожиданности. Потом кто-то по-собачьи взвизгнул, а еще кто-то командирским голосом закричал:
«Куда?! Куда побежал, дракона пасть! Назад! Краны закручивай! Саня, беги к лифтам! Посмотри, чего там, а я здесь!»
Гайдамака услышал топот, потом заскрипела железная дверь, потом загудело, его подхватило восходящим водоворотом, и он начал куда-то всплывать, как пельмень в кастрюле. Вскоре вода из сероводородного кипятка превратилась в родниковую и ледяную, и Гайдамака, пребольно ударившись головой, разломил ею тонкий лед и всплыл под мостом посреди Невы напротив Зимнего дворца.
По мосту на Невский проспект шла революция. Гайдамаку не замечали или делали вид, никому не было дела до какого-то тонущего индивидуума, а он никак не мог выбраться из проруби, лед проламывался под ним, он уже замерзал, с блаженством вспоминая, как несколько минут назад чуть не сварился в кипятке.
Но вот какой-то дурак с моста заорал:
– Гля! Бля! Тело!
Второй завопил:
– Гришка всплыл!
Этот вопль произвел нужное действие. Слух о том, что Гришка Распутин, недавно утопленный, всплыл по-
среди Невы, привел к давке. С моста Гайдамаке бросили спасательный круг – мимо! К нему по льду побежали корреспонденты желтой прессы. Первым подоспел корреспондент «Нью-Йорк тайме» и, держась от края проруби на приличном расстоянии, спросил, как Гайдамака относится к ожидаемому с часу на час отречению Николая Второго от трона. Гайдамака со злостью дунул на этого дурака морозным паром, тот превратился в ледяную глыбу и уже не мешал ему. В городе стреляли. На берегу гремел духовой оркестр. Медный всадник аж привстал на стременах и наблюдал за Сашком колючим петровским взглядом. Конь его заржал на весь Петроград. Революция шла бескровно, а Гайдамака балансировал на краю проруби. Репортеры, видя, что случилось с ихним собратом, близко не подходили. Среди них был фотограф с ящиком и треногой, он готовился к съемке. «Ага, вот пожарные», – с надеждой отметил Гайдамака. Пожарные на берегу совещались – как его вытащить. Они стали вязать какие-то морские узлы. Внизу, под ним, на дне Невы, опять заскрипела дверь и кто-то заорал на весь Петроград:
– Ноги!!!
В Питере наступила мертвая тишина, оркестр перестал играть, стрельба прекратилась, было слышно, как трещит лед. Под Невой у Дворцовой площади произошел следующий диалог:
– Саня, какие ноги?
– Вижу ноги, Герман Борисыч!
– Так тащи их сюда, дракона пасть!
Пушка в Петропавловской крепости выстрелила в полдень. Народ застыл на мосту и набережной, как заговоренный. Какой-то таинственный подводный Саня схватил Гайдамаку снизу за ноги и потащил на дно, вызвав на Неве гигантский водоворот. Гайдамака опять ненадолго угодил в кипяток и очнулся на куче угля в какой-то превеликой подземной кочегарке, весь красный, пухлый, рыхлый и рассыпчастый. Здесь было сыро, жарко, полутемно и безархитектурно, а запах стоял, как в дворовом сортире; но воздух был хотя и тяжел, но кислороден, и Гайдамака наконец-то вдохнул с облегчением.
Над ним склонились две человеческие фигуры, но с хвостами и с песьими головами беспородных кудлатых дворняг, и с безграничным удивлением его разглядывали. Первый (Герман Борисыч) был, как видно, начальником смены, второй (Саня) старшим после него. Oстальные пятеро суетились около печей, труб и кранов с кочергами, лопатами и разводными ключами; один возился со сварочным аппаратом.
– Ну, Сашко, скажи «спасибо», что я тебя спас, – сказал Саня, вытирая руки ветошью.
Это был могучий человеко-кобель высотой метра два и с широченной грудью. Он тяжело дышал, вывалив длинный розовый язык.
– Это ты оригинально сморозил – йогами вперед и к нам. Переполох! Нет уж, спасибом не отделаешься – с тебя бутылка!
– Помолчи, – задумчиво произнес Герман Борисыч, разглядывая показания какого-то манометра.
Этот тип был с кудлатыми бакенбардами и бородкой.
– Тут такой парадокс, что нас за ушком не почешут. Этот штымп в трех водах искупался, а живая и мертвая вода не для этих дел. Скажи, тебя куда послали? – спросил он Гайдамаку.
– К чертовой матери, – пробормотал Сашко.
– Вот! А он к нам попал.
– Что же с ним делать? – спросил Саня, оглядываясь на печи.
– Куда сварочный аппарат поволок?! – заорал Герман Борисыч нерадивому работнику. – К третьей тащи, к третьей!
– Черти собачьи! – испугался Гайдамака. – Отправьте меня к чертовой матери, и все дела!
– Куда, на Луну?
– Да хоть на Луну!
– Она, конечно, женщина добрая, – задумался Герман Борисыч. – Но как бы тут под сокращение не загреметь, дракона пасть.
– Что ты! – испугался Саня.
– Так меня ж транзитом через вас послали – к чертям собачьим и к чертовой матери! – придумал Гайдамака. – Вот вам и алиби!
– Га! Соображаешь! – обрадовался Герман Борисыч. – Транзит – он и есть транзит. Решено – катись к чертовой матери!
– Ну, Сашок, поздравляю! – залаял Саня. – Она у нас замечательная женщина, вот ты с пей познакомишься!
– Саня, приготовь лифт, но чтоб тихо, – приказал Герман Борисыч. – Фитиль на складе возьми. И толу.
– Я динамит возьму, можно? Или противотанковую мину, – обрадовался Саня.
Он всему радовался. Этот малый не мог молчать или находиться в спокойном состоянии – он чесался, вилял хвостом, садился в кучу угля, однажды подпрыгнул, клацнул зубами и проглотил пролетавшую зеленую муху.
– Понравился ты мне, Сашко, – сказал он. – Понравился ты мне за то, что я тебя спас. Я добрый, я люблю спасать, я душеспасительные книжки читаю, на спасателя учусь, не век же в этой кочегарке сидеть.
– Шевелись там! – гавкнул Герман Борисыч.
Саня повел Гайдамаку к лифту, где опять пронзительно запахло сероводородом. Кнопок в лифте было всего три. Саня нажал на третью, лифт поднялся, надо полагать, на поверхность, и Саня подготовил Гайдамаку к старту: проделал дырку в штанах, размотал и вставил куда надо фитиль, еще немного повозился и чиркнул спичкой. Позади Гайдамаки зашипело, очко его сжалось (не казенное, не железное и не чужое); Саня сказал: «Ну, бывай! Привет там!» – и поспешно выскочил из лифта.
Лифт перестал гудеть и дрожать, фитиль перестал шипеть, взрыва Гайдамака не услышал, но почувствовал мягкий толчок, пробил головой стальной потолок лифта и не спеша поплыл наподобие подводной лодки или батискафа в какую-то очередную неизвестность.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89