Готовность – помер «ноль». Даже «два ноля».
– Все помню. Я ночью домой не уйду. Но вы уверены, что ЭТО состоится именно сегодня ночью?
– Была бы только ночка, да ночка потемней, – пропел майор. – Погода тоже соответствует.
– А ОН согласен?
Николай Степанович опять прыгал на одной ноге, просовывая вторую ногу в штанину, и неизвестно было, согласен ли он; как вдруг Гайдамака понял, что вопрос «а ОН согласен?» относится не к Шкфорцопфу, а к нему, Гайдамаке, – к нему, Гайдамаке, к нему и только к нему.
– Я ЕМУ еще не говорил, но куда ОН денется? – успокоил генерала майор.
О нем, о нем говорят… «ОН» – это и есть он.
– Ну, на ваше усмотрение, – согласился генерал и подмигнул Гайдамаке, совсем как Вова Родригес – Я на вас надеюсь. Теперь от вас все зависит.
Безусловно, Гайдамака был в этом кабинете центральной фигурой – американскому шпиону так не подмигивали, как ему. Но что, что именно от него «все зависит»?
– Да, чуть не забыл, – вдруг вспомнил майор. – Три билета на футбол достаньте, товарищ генерал. Не знаю точно, но очень может быть, что мы сегодня на футбол пойдем, «Черноморец» с Киевом играет. Матч смерти, ничья «три-три», у них там все схвачено. Блохин два мяча забьет, а остальные – как получится.
– Сейчас позвоню, – засуетился генерал Акимушкии. – Вас проведут в Центральную ложу без всяких билетов.
– Ото гарно! Будем как жидомасоны в ложе сидеть. Будем французское шампанское пить – «Мадам Помпадур».
– Ну… «Мадам де Помпадур» вы поздно заказали, Нураз, – сказал Акимушкии. – Могу послать за «Советским».
Генерал уже был на выходе, когда охмелевшего Гайдамаку будто черт за язык дернул. Он вскочил со стула, подтянул трусы и сказал:
– А у нас тут не все в порядке, товарищ генерал!
Генерал тут же обернулся, майор Нуразбеков неловко поставил полную рюмку коньяка прямо в пиалу с остатками бульона, а Шкфорцопф перестал застегивать пуговички па рубашке – так и остался расхристанным.
– А что именно не в порядке? – обидчиво спросил генерал. – У вас ко мне претензии? Жалобы? С вами тут плохо обращаются? Обед не понравился?
– Нет, все хорошо, но одно плохо…
– Выкладывайте!
Гайдамака схватил свою рюмку, опрокинул ее в себя без всякого тоста и выпалил:
– Освободите Трясогуза, товарищ генерал!
– Не понял. Объясните, – удивился тот.
Майор Нуразбеков заулыбался, а Шкфорцопф наконец-то надел свои знаменитые очки и сделался похожим на самого себя.
– Иван ни в чем не виноват! – горячо начал доказывать Гайдамака.
– «Она сама его морочила, а он ни в чем не виноват», – подсказал майор.
– Он же просто дурак, ванька! Ну, разволновался тут у вас – как же у вас тут не разволноваться? – потом выпил, не закусил, развезло, с кем не бывает? Он вечером на футбол собирался, зачем его в вытрезвитель?
– Ага, понял! – тоже заулыбался Николай Николаевич, – что вы, что вы! Вы думаете, это мы Трясогуза милиции сдали и в вытрезвитель засадили?… За кого вы нас принимаете! Нехорошо-с! Мы уже позвонили, Иван Трясогуз спит в вытрезвителе в чистой постельке, милиция над ним на цыпочках ходит, а когда он проспится, опохмелится, позавтракает – или поужинает – и придет в себя, то будет доставлен домой в Гуляй-град с синей мигалкой на зеленый свет в лучшем виде в любое время дня или ночи. А вот к футболу вряд ли проспится – очень уж нехорош был. Несло, как из бочки.
– Так он же целую бочку и выпил.
– Милиция жаловалась – нетранспортабелен был, мягко говоря. Из подвала подъемным краном вытаскивали. Впрочем, посмотрим.
– И на работу не сообщайте! – потребовал Гайдамака.
– Как можно! Не в наших правилах. А то, что за друга беспокоитесь, – похвально. Я сейчас туда еще позвоню, нагоню страху. Обедайте спокойно. Ну, я пошел. Да, Нураз, а Блохин в самом деле два мяча забьет?
– Забить-то он, конечно, забьет, да кто ж ему даст забить, – философски ответил майор Нуразбеков.
ГЛАВА 11. Советы эфиопам
Носороги топчут наше дурро,
Обезьяны обрывают смоквы,
Хуже обезьян и носорогов
Белые шакалы итальянцы.
Кто добудет в битве больше ружей,
Кто зарежет больше итальянцев,
Люди назовут того ашкером
Самой белой лошади негуса.
Н. Гумилев
ПЕРВОЕ ВЫСТУПЛЕНИЕ ЭРНЕСТО ХЕМИНГУЭЯ ПО РАДИОСТАНЦИИ «ЭХО ЭДЕМА»
– Муссолини – величайший шарлатан Европы, – так начал Хемингуэй свое выступление. – Даже если он схватит меня и расстреляет завтра на рассвете, я все равно останусь при этом мнении. Сам расстрел будет шарлатанством. Возьмите хорошую фотографию синьора Муссолини и попристальней вглядитесь в нее: вы увидите, что у него слабый рот, и это заставляет его хмуриться, выпячивать нижнюю губу, надувать щеки – этой знаменитой гримасе Муссолини подражает каждый девятнадцатилетний сопливый фашистик в Италии. Приглядитесь к его биографии. Вдумайтесь в компромисс между капиталом и трудом, каким является фашизм, и вспомните историю подобных компромиссов. Приглядитесь к его способности облачать мелкие идеи в пышные слова. К его склонности к дуэлям. По-настоящему храбрым людям незачем драться на дуэли, но это постоянно делают многие трусы, чтобы уверить себя в собственной храбрости. И наконец, взгляните на его черную рубашку и белые гетры. В человеке, носящем белые гетры при черной рубашке, что-то неладно даже с актерской точки зрения.
Все войны в Африке – это попытки завладеть Офиром. Португалия, Англия, Франция, Италия, арабы – все рвались в Офир, но не знали, что Офир не только непобедим, он даже недоступен для захватчиков. Итальянцы, пытаясь захватить Офир, высадили десанты в Эфиопии, захватили побережье и начали продвижение в глубь страны к Аддис-Абебе, как на прогулке. Пусть Гитлер воюет с Европой и Россией. А он, Муссолини, захватит небольшую, но самую заветную территорию – Офир. Он еще не знает, на кого напал. История показала, что на русских нельзя нападать из-за морозов и просторов, на афганцев из-за жары и гористой местности, а на эфиопов – из-за того, что у них самые длинные болты в мире. Эфиопские женщины могут изменять своим мужьям с другими эфиопами, у которых болты больше, но они никогда не отдаются завоевателям. Мужчин с самыми железными болтами в мире и женщин, не отдающихся завоевателям, покорить нельзя. Вот гимн народной, партизанской войны:
Эх, яблочко с померанцами!
Воевать идем с итальянцами!
Вот что они еще поют:
Прибыл из Италии посол.
Сука, падла, ыбанный козел.
Вы отдайте Эритрею, Сомали и Дагомею,
Афару и город Карфаген!
Кто сочинил эту антифашистскую песню – я не знаю, но это крепко, это настоящая поэзия. Народ, умеющий сочинять такие песни, непобедим. Муссолини не войдет в Офир, как не войдет верблюд в игольное ушко.
«Гэть з верблюдом!» – кричат ему.
Офир – это та страна, которая всегда с тобой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89
– Все помню. Я ночью домой не уйду. Но вы уверены, что ЭТО состоится именно сегодня ночью?
– Была бы только ночка, да ночка потемней, – пропел майор. – Погода тоже соответствует.
– А ОН согласен?
Николай Степанович опять прыгал на одной ноге, просовывая вторую ногу в штанину, и неизвестно было, согласен ли он; как вдруг Гайдамака понял, что вопрос «а ОН согласен?» относится не к Шкфорцопфу, а к нему, Гайдамаке, – к нему, Гайдамаке, к нему и только к нему.
– Я ЕМУ еще не говорил, но куда ОН денется? – успокоил генерала майор.
О нем, о нем говорят… «ОН» – это и есть он.
– Ну, на ваше усмотрение, – согласился генерал и подмигнул Гайдамаке, совсем как Вова Родригес – Я на вас надеюсь. Теперь от вас все зависит.
Безусловно, Гайдамака был в этом кабинете центральной фигурой – американскому шпиону так не подмигивали, как ему. Но что, что именно от него «все зависит»?
– Да, чуть не забыл, – вдруг вспомнил майор. – Три билета на футбол достаньте, товарищ генерал. Не знаю точно, но очень может быть, что мы сегодня на футбол пойдем, «Черноморец» с Киевом играет. Матч смерти, ничья «три-три», у них там все схвачено. Блохин два мяча забьет, а остальные – как получится.
– Сейчас позвоню, – засуетился генерал Акимушкии. – Вас проведут в Центральную ложу без всяких билетов.
– Ото гарно! Будем как жидомасоны в ложе сидеть. Будем французское шампанское пить – «Мадам Помпадур».
– Ну… «Мадам де Помпадур» вы поздно заказали, Нураз, – сказал Акимушкии. – Могу послать за «Советским».
Генерал уже был на выходе, когда охмелевшего Гайдамаку будто черт за язык дернул. Он вскочил со стула, подтянул трусы и сказал:
– А у нас тут не все в порядке, товарищ генерал!
Генерал тут же обернулся, майор Нуразбеков неловко поставил полную рюмку коньяка прямо в пиалу с остатками бульона, а Шкфорцопф перестал застегивать пуговички па рубашке – так и остался расхристанным.
– А что именно не в порядке? – обидчиво спросил генерал. – У вас ко мне претензии? Жалобы? С вами тут плохо обращаются? Обед не понравился?
– Нет, все хорошо, но одно плохо…
– Выкладывайте!
Гайдамака схватил свою рюмку, опрокинул ее в себя без всякого тоста и выпалил:
– Освободите Трясогуза, товарищ генерал!
– Не понял. Объясните, – удивился тот.
Майор Нуразбеков заулыбался, а Шкфорцопф наконец-то надел свои знаменитые очки и сделался похожим на самого себя.
– Иван ни в чем не виноват! – горячо начал доказывать Гайдамака.
– «Она сама его морочила, а он ни в чем не виноват», – подсказал майор.
– Он же просто дурак, ванька! Ну, разволновался тут у вас – как же у вас тут не разволноваться? – потом выпил, не закусил, развезло, с кем не бывает? Он вечером на футбол собирался, зачем его в вытрезвитель?
– Ага, понял! – тоже заулыбался Николай Николаевич, – что вы, что вы! Вы думаете, это мы Трясогуза милиции сдали и в вытрезвитель засадили?… За кого вы нас принимаете! Нехорошо-с! Мы уже позвонили, Иван Трясогуз спит в вытрезвителе в чистой постельке, милиция над ним на цыпочках ходит, а когда он проспится, опохмелится, позавтракает – или поужинает – и придет в себя, то будет доставлен домой в Гуляй-град с синей мигалкой на зеленый свет в лучшем виде в любое время дня или ночи. А вот к футболу вряд ли проспится – очень уж нехорош был. Несло, как из бочки.
– Так он же целую бочку и выпил.
– Милиция жаловалась – нетранспортабелен был, мягко говоря. Из подвала подъемным краном вытаскивали. Впрочем, посмотрим.
– И на работу не сообщайте! – потребовал Гайдамака.
– Как можно! Не в наших правилах. А то, что за друга беспокоитесь, – похвально. Я сейчас туда еще позвоню, нагоню страху. Обедайте спокойно. Ну, я пошел. Да, Нураз, а Блохин в самом деле два мяча забьет?
– Забить-то он, конечно, забьет, да кто ж ему даст забить, – философски ответил майор Нуразбеков.
ГЛАВА 11. Советы эфиопам
Носороги топчут наше дурро,
Обезьяны обрывают смоквы,
Хуже обезьян и носорогов
Белые шакалы итальянцы.
Кто добудет в битве больше ружей,
Кто зарежет больше итальянцев,
Люди назовут того ашкером
Самой белой лошади негуса.
Н. Гумилев
ПЕРВОЕ ВЫСТУПЛЕНИЕ ЭРНЕСТО ХЕМИНГУЭЯ ПО РАДИОСТАНЦИИ «ЭХО ЭДЕМА»
– Муссолини – величайший шарлатан Европы, – так начал Хемингуэй свое выступление. – Даже если он схватит меня и расстреляет завтра на рассвете, я все равно останусь при этом мнении. Сам расстрел будет шарлатанством. Возьмите хорошую фотографию синьора Муссолини и попристальней вглядитесь в нее: вы увидите, что у него слабый рот, и это заставляет его хмуриться, выпячивать нижнюю губу, надувать щеки – этой знаменитой гримасе Муссолини подражает каждый девятнадцатилетний сопливый фашистик в Италии. Приглядитесь к его биографии. Вдумайтесь в компромисс между капиталом и трудом, каким является фашизм, и вспомните историю подобных компромиссов. Приглядитесь к его способности облачать мелкие идеи в пышные слова. К его склонности к дуэлям. По-настоящему храбрым людям незачем драться на дуэли, но это постоянно делают многие трусы, чтобы уверить себя в собственной храбрости. И наконец, взгляните на его черную рубашку и белые гетры. В человеке, носящем белые гетры при черной рубашке, что-то неладно даже с актерской точки зрения.
Все войны в Африке – это попытки завладеть Офиром. Португалия, Англия, Франция, Италия, арабы – все рвались в Офир, но не знали, что Офир не только непобедим, он даже недоступен для захватчиков. Итальянцы, пытаясь захватить Офир, высадили десанты в Эфиопии, захватили побережье и начали продвижение в глубь страны к Аддис-Абебе, как на прогулке. Пусть Гитлер воюет с Европой и Россией. А он, Муссолини, захватит небольшую, но самую заветную территорию – Офир. Он еще не знает, на кого напал. История показала, что на русских нельзя нападать из-за морозов и просторов, на афганцев из-за жары и гористой местности, а на эфиопов – из-за того, что у них самые длинные болты в мире. Эфиопские женщины могут изменять своим мужьям с другими эфиопами, у которых болты больше, но они никогда не отдаются завоевателям. Мужчин с самыми железными болтами в мире и женщин, не отдающихся завоевателям, покорить нельзя. Вот гимн народной, партизанской войны:
Эх, яблочко с померанцами!
Воевать идем с итальянцами!
Вот что они еще поют:
Прибыл из Италии посол.
Сука, падла, ыбанный козел.
Вы отдайте Эритрею, Сомали и Дагомею,
Афару и город Карфаген!
Кто сочинил эту антифашистскую песню – я не знаю, но это крепко, это настоящая поэзия. Народ, умеющий сочинять такие песни, непобедим. Муссолини не войдет в Офир, как не войдет верблюд в игольное ушко.
«Гэть з верблюдом!» – кричат ему.
Офир – это та страна, которая всегда с тобой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89