13. Кроме того: три заиндевевшие в холодильнике бутылки «Боржоми» и громадный, в инее, китайский сифон с газированной водой с сиропом.
14. И, наконец, гвоздь (гвозди) программы: две бутылки армянского коньяка «КВВК» и одну бутылку экспортной «Московской» водки с медалями.
– Ну, я пошла. Мороженое потом принесу, а то растает, – пообещала Люська, с удовлетворением разглядывая свое хозяйство. – Сойдет. Кушайте на здоровье.
«Ну, так еще можно жить, – с изумлением подумал Гайдамака, позабыв даже о трех сторублевках в „Архипелаге ГУЛАГе“. – Так я согласен хоть каждый день на допросы».
В самом деле: обед был прост, без особых изысков, деликатесов и выпендрежа, но на достойном уровне, хотя и сервирован через пень-колоду. Тянул этот обед с коньяком и водкой, примерно, рублей на триста и явно превышал скромные финансовые возможности областного КГБ – ежу понятно, что железный Николай Николаевич постарался, вывернулся, не ударил лицом в грязь, но майор Нуразбеков все-таки остался недоволен и придержал Люську:
– Почему коньяк – армянский? Я же просил, даже приказал: для чистоты эксперимента – молдавский.
– Можно я вам объясню на ушко?… – Люська обошла обеденно-письменный стол, уложила свою упругую загоревшую пазуху на плечо майора и что-то зашептала ему на ухо, поглядывая на Гайдамаку.
– Поздравляю! Допрыгались, голуби! – воскликнул майор Нуразбеков. – Собутыльника вашего, Ивана Трясогуза, только что в вытрезвитель загребли! Так набрался, что идти не мог, винарщице пришлось милицию вызывать!
Гайдамака при этой новости опять вспотел да так и прилип к стулу.
– Николай Николаич сами лично спустились в бадэгу, попробовали тот Надькин молдавский коньяк и строго-настрого запретили вам употреблять, – наставительно объясняла Люська, будто сама тот коньяк продегустировала. – Здоровье, сказали, дороже. Сказали так: «A propos , жизнь и здоровье наших людей надо беречь». А тот коньяк Надька-шалава разбавляет самогоном и табачной настойкой для крепости. Разве не знали, Нураз Нуразбекович? Экспертиза только что подтвердила.
– Ладно, пусть будет армянский, – нехотя согласился майор Нуразбеков, открывая бутылки. – Сейчас не в здоровье дело, но коньяк с самогоном и табаком – это, конечно, перебор. Ничего не поделаешь, будем пить генсековский «КВВК». «Климентия Ворошилова Высшего Качества». Был такой танк – «Климент Ворошилов». Хорошо «Королевских Тигров» бил.
– А Надьку теперь погонят на понижение. – Люська закатила глазки и покачала головой, мстительно сочувствуя Надьке-винарщице.
– Куда ж еще ниже подвала? – удивился Нуразбеков.
– В уборщицы подвала! На три месяца! – воскликнула мстительная Люська.
При виде то ли бездонного Люськиного декольте, то ли свиных отбивных под «московскую» экспортную водку, Шкфорцопф начал подавать признаки жизни – у него порозовели уши и щеки и появилось дыхание, – но продолжал молчать.
– А разве мусульманская религия позволяет вам кушать свининку, а, Нураз Нуразбекович? – с ехидцей поинтересовалась Люська, выпуская на миг хищные когти против своего начальника, и тут же нарвалась на ответ:
– А я религию и не спрашиваю, что мне кушать, что мне нет, уважаемая Люсьена Михайловна. Вы меня Аллаху не заложите? Я, Люсьена Михайловна, коммунист: лопаю, что дают. А ты, Люська, наверно, думаешь, что если я безбожник и татаро-монгол без определенной национальности, то буду свинину и гречневую кашу пальцами кушать, а бульон кроссовкой хлебать?… Вилки где?… Ложки?… Хлеб где?… Масло с икрой чем и на что намазывать?… Салфетки где?… Или прикажешь рукавами утираться? – ставил Люську на место майор Нуразбеков.
– Ах, Нураз Нуразбекович, ах! – всполошилась Люська. – Убиться веником! Сейчас обеденный инструмент принесу, совсем забыла, дуреха! А вы пока бульон пейте, без ложек. Совсем меня Николай Николаич сегодня заколебали. Вот только… Не знаю даже, как и сказать… Можно на ушко?…
– Что ты все на ушко да на ушко?… – отстранился майор. – Что опять случилось? Какие проблемы, Люся? Говори, не стесняйся, здесь все свои.
– Можно, я в ваш туалет схожу пописать? – не очень-то застеснялась Люся. – На первом этаже женский туалет опять не работает.
– Опять затопило?
– Опять. Засорило. Все в унитаз чай выливают, лень им наверх сходить.
«Ох, и… – давно уже насторожился Гайдамака. – Ох, и хитрая сучка! Где-то я ее видел? Вряд ли простая обслуга – на старшего лейтенанта тянет. Ваньку Трясогуза уже в вытрезвитель засадили – их работа! А Ванька кричал: „Слобода!“ Это ж сколько надо коньяку в Ваньку залить, чтобы встать и идти не смог? Интересно, как его милиция из подвала вытаскивала? Подъемным краном? Потом из вытверезника па работу напишут… А ты что думал? Контора! Не так, так эдак, не сами – так через милицию, но достанут: менты с органами заодно».
– Ноу проблем, Люся, – отвечал майор Нуразбеков. – Ну о чем ты спрашиваешь? Вот ключ от моего туалета, сочту за честь тебя проводить. Хочешь рюмочку коньячка, Люся?
– Ой, я же на работе, Нуразик!
– А я где, по-твоему? Чего ты вдруг зажеманилась, Люся? Свеженького мужчинку увидела? Познакомься – это командир Гайдамака, он же Сковорода, Кочерга, Могила, бо-ольшой философ-диссидент и наш человек, вот только тебя немного стесняется и вообще не может взять в толк, что тут происходит.
– Так вы ему прямо скажите.
– Пустое, не поверит. Ты, Люся, декольте для него ещё приоткрой, пониже, поглубже, ему что-то плохо видно, шею сломает и косым станет. Вот так, молодчинка, красиво! Выпей с нами, Люсьена!
– Так у вас же тут в кабинете все прослушивается и записывается, все записывается и прослушивается! – ответила Люся, слегка подмигивая Гайдамаке и поправляя декольте в нужном направлении, как и просил майор. – У вас же здесь даже телефона нет, потому что все прослушивается. Вам же звонить никуда не надо, и так все слышно.
– Плевать, что прослушивается. Выпей с нами, Люсинька. Для дела нужно. Ты тихо выпей – возьми на грудь, и готово, – никто не услышит и не запишет. Тем более, для кого это ты четвертую рюмку принесла?… Для себя же и принесла. Я наблюдательный. – Майор Нуразбеков уже наливал коньяк в три рюмки, а водку – в одну, для Скворцова, – Николай Степаныч! Опять в молчанку играем?… Уже налито! Вам что, особое приглашение?
Стул за спиной Гайдамаки заскрипел и заелозил по паркету. Николай Степанович верхом на стуле продвигался к обеденному столу.
Гайдамака вдруг почувствовал запах Люськи, самогона и сгоревшей человеческой плоти, в его голове зазвучал «Интернационал». Он что-то вспомнил, его чуть не стошнило под стол, и он, опережая Люську, одной рукой зажимая рот, а другой схватив ключ со стола, опять рванул в женский туалет.
ГЛАВА 15. Сколько ног у купидона?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89