Но – думать «ни о чем» себе не прикажешь. Теперь вопрос стоял так: товарищ майор, как выяснилось, знает о трехстах рублях; по знает ли он об «Архипелаге ГУЛАГе»?
Вот вопрос вопросов: успеет или не успеет Андрюха отдать деньги Элке до того, как?
До чего: как?
До того, как кагебисты нагрянут к нему в дом с обыском, а потом – в Элкину бухгалтерию, сверять угольный «дебет-кредит».
Им что, больше делать нечего?
И в Андрюхе ли спасение? Вообще, в спасении ли дело? Зачем спасаться? Надо ли спасаться?… (Ну, положим, из органов всегда надо спасаться.)
Чего добиваются от него этот странный майор, эта блядовитая Люська и этот страшный Николай Николаевич со своим развратным обедом?
Вопросы, вопросы…
«Придет время – сам скажет, – решил Гайдамака. – Но лучше бы знать заранее».
А сейчас надо бы поесть и набраться сил для дальнейшего (знать бы, чего «дальнейшего»?), но есть и хотелось и не хотелось. Хотелось выпить еще. Что-то он «Климента Ворошилова» не распробовал.
Все же Гайдамака решился немного поесть и начал обед со сметаны.
Люська по-птичьи высербала коньячок и отправилась с ключом и с тележкой в женский туалет (процесс посещения Люськой туалета скромно опускаем), а оттуда – в тайные подвалы КГБ за обеденным инструментом, за мороженым и черт знает за чем еще.
Шкфорцопф подслеповато, почти па ощупь, нашел на столе свою рюмку, дрожащей рукой подтащил ее к губам, потом раскрыл рот пошире, запрокинул голову и попросту вылил водку в глотку. Поставил рюмку на стол и взялся за холодный маринованный огурец.
«Умеет, умеет. Хорошо пошло», – с профессиональным уважением оценил Гайдамака эту сложную фигуру высшего алкогольного пилотажа.
Майор Нуразбеков опять же пальцами выловил из банки маслину, пожевал, пожевал, выплюнул косточку в железного ежика и, в точности угадав желание Гайдамаки, спросил:
– Что, не распробовали коньячок? Ну тогда, как говорят в населении: между первой и второй перерывчик небольшой, верно?
И налил всем по второй.
– А неплохой коньячок, – похвалил майор. – Леонид Ильич все-таки не дурак был – знал, что пить. И Николай Николаич наш расщедрился. Это он – по-командирски, отец солдатам! «Полковник наш рожден был хватом», – процитировал Нуразбеков поручика Лермонтова.
– Был такой… следователь КГБ, – вдруг произнес Шкфорцопф, так и не дотащив до рта маринованный огурец.
– Что вы сказали?! – Майор Нуразбеков от неожиданности чуть не подавился второй маслинкой. – Так, так, так, так, так!… Расскажите, Николай Степанович, – какой-такой Хват, следователь КГБ?
– Был такой… Хват… Алексей Григорьевич. Крупный специалист… по генетике. Напомнили. Полковник наш… рожден был Хватом.
– Ну, ну, ну, ну, ну?!. Продолжайте!… Хват Алексей Григорьевич, полковник КГБ – оч-чень интересно! Я с ним не знаком, в первый раз слышу. Вы что, раньше имели дела с нашей Конторой, Николай Степанович?
– Не я… Академик Вавилов… Николай Иваныч… генетик. А Хват… был у него… следователем. Кажется, полковник Хват.
– Да, да, да, да, да!… – Майор Нуразбеков был весь внимание. – И чем эта история закончилась?
– Ну… закончилась… генетика.
– Когда это было?
– В тысяча девятьсот… кажется… тридцать девятом… году .
– А-а, понял, – сказал майор Нуразбеков. – В те времена; наша организация называлась не КГБ, а НКВД… Ну, за обедом о таких неаппетитных делах ни слова. Смотрите, друзья мои («Уже друзья его», – отметил Гайдамака), какой обед! Не обед, а целая обедня! Считаем… – майор начал загибать пальцы, – две бутылки «Клима Ворошилова», да «Московская-экспортная», да полкабанчика, да остальная закусь – такая объедаловка в «Лондонском» рублей на триста потянет, как раз на мою зарплату… Ну, не буду, не буду напоминать вам об этих чертовых трехстах рублях, – опять напомнил майор. – Вы же их не присвоили, а перевели в Фонд Мира, верно? Или куда? Ну, не буду вам аппетит портить. Давайте вздрогнем!
Все, все знает товарищ майор!
Выпили по второй.
И тут же – по третьей. Майор, как видно, решил загнать лошадей, но метод допроса, надо сказать, был выбран весьма гуманный и оригинальный – напоить подследственного и развязать ему язык.
«Не на того напал! – думал Гайдамака, чувствуя, как „Клим Ворошилов“ потихоньку успокаивает головную боль, придает силенок и возвращает подзабытую спортивную форму матерого алкогольного профессионала. – Врешь, не возьмешь! Триста рублей уже у Элки Кустодиевой и уже перечислены в „Фонд помощи любителям пива“.
– Что, Николай Степанович, потеплело? Пришли в себя после третьей? – поинтересовался майор Нуразбеков, отважно закусывая коньяк взрывным малохольным помидором.
– Полегчало… малость. Но сильно… знобит. Очень уж холодно… тут… у вас, – отвечал Шкфорцопф, плотнее запахивая больничный халат и зубом на зуб не попадая, – И ноги… сильно замерзли. Вязаные носки… в госпитале забыл.
– А вы горячего бульончику похлебайте, согреетесь… А то все водку да водку. И не беспокойтесь – мы вашу одежду из госпиталя забрали и привели в божеский вид. Люсьена постаралась, скажете ей «спасибо». Сейчас она привезет, переоденетесь. Ф-фу, какая жара… Сниму-ка я майку, что ли? И вы, командир, не стесняйтесь – снимайте рубашку – можно. Даже нужно. И штаты – тоже. Жарко, потому что. Делай, как я! Р-раз!…
Майор Нуразбеков подал пример – на счет «Р-раз!…» он сиял белую майку с красной эмблемой «Мальборо»; сказал: «Ды-ва!…», развязал и сбросил белые адидасовские кроссовки; потом сказал: «Тр-ри!…» и снял белые накрахмаленные брюки, аккуратно сложил их и повесил па спинку стула; подумал, стянул белые носочки, засунул их в кроссовки и остался в белых спортивных трусах с голубыми полосками и с прописной заглавной буквой «Д» в ромбике кагебистского спортобщества «Динамо».
– Разоблачайтесь, командир! – призвал майор. – В тени уже сорок четыре, бля, по Цельсию! Я бы этому Цельсию в тридцать седьмом, будь моя власть, – десять лет за саботаж плюс пять по рогам, и обжалованию не подлежит!
ГЛАВА 5. Литература как бокс
Новые, значительные мысли являются на свет голыми, без словесной оболочки. Найти для них слова – особое, очень трудное дело. И наоборот: глупости и пошлости приходят наряженными в пестрые старые тряпки – их можно сразу преподносить публике.
Л. Шестов. «Апофеоз беспочвенности»
Спасенного американца Гайдамака привел в палатку, накормил и подарил ему па ночь свою восьмую жену Беджу из соседней палатки. Беджей Эрнесто Хемингуэй остался очень доволен. Он был похож на врожденного дофениста. Кто он такой, Гайдамака не сразу понял, потому что американец был помешан одновременно па боксе, виски, охоте и литературе. Оказывается, Эрнесто проводил здесь свой личный эксперимент.
– Будем на «ты», – сказал он утром Гайдамаке, сразу уселся на своего любимого конька и преподал Сашку урок литературного мастерства.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89
Вот вопрос вопросов: успеет или не успеет Андрюха отдать деньги Элке до того, как?
До чего: как?
До того, как кагебисты нагрянут к нему в дом с обыском, а потом – в Элкину бухгалтерию, сверять угольный «дебет-кредит».
Им что, больше делать нечего?
И в Андрюхе ли спасение? Вообще, в спасении ли дело? Зачем спасаться? Надо ли спасаться?… (Ну, положим, из органов всегда надо спасаться.)
Чего добиваются от него этот странный майор, эта блядовитая Люська и этот страшный Николай Николаевич со своим развратным обедом?
Вопросы, вопросы…
«Придет время – сам скажет, – решил Гайдамака. – Но лучше бы знать заранее».
А сейчас надо бы поесть и набраться сил для дальнейшего (знать бы, чего «дальнейшего»?), но есть и хотелось и не хотелось. Хотелось выпить еще. Что-то он «Климента Ворошилова» не распробовал.
Все же Гайдамака решился немного поесть и начал обед со сметаны.
Люська по-птичьи высербала коньячок и отправилась с ключом и с тележкой в женский туалет (процесс посещения Люськой туалета скромно опускаем), а оттуда – в тайные подвалы КГБ за обеденным инструментом, за мороженым и черт знает за чем еще.
Шкфорцопф подслеповато, почти па ощупь, нашел на столе свою рюмку, дрожащей рукой подтащил ее к губам, потом раскрыл рот пошире, запрокинул голову и попросту вылил водку в глотку. Поставил рюмку на стол и взялся за холодный маринованный огурец.
«Умеет, умеет. Хорошо пошло», – с профессиональным уважением оценил Гайдамака эту сложную фигуру высшего алкогольного пилотажа.
Майор Нуразбеков опять же пальцами выловил из банки маслину, пожевал, пожевал, выплюнул косточку в железного ежика и, в точности угадав желание Гайдамаки, спросил:
– Что, не распробовали коньячок? Ну тогда, как говорят в населении: между первой и второй перерывчик небольшой, верно?
И налил всем по второй.
– А неплохой коньячок, – похвалил майор. – Леонид Ильич все-таки не дурак был – знал, что пить. И Николай Николаич наш расщедрился. Это он – по-командирски, отец солдатам! «Полковник наш рожден был хватом», – процитировал Нуразбеков поручика Лермонтова.
– Был такой… следователь КГБ, – вдруг произнес Шкфорцопф, так и не дотащив до рта маринованный огурец.
– Что вы сказали?! – Майор Нуразбеков от неожиданности чуть не подавился второй маслинкой. – Так, так, так, так, так!… Расскажите, Николай Степанович, – какой-такой Хват, следователь КГБ?
– Был такой… Хват… Алексей Григорьевич. Крупный специалист… по генетике. Напомнили. Полковник наш… рожден был Хватом.
– Ну, ну, ну, ну, ну?!. Продолжайте!… Хват Алексей Григорьевич, полковник КГБ – оч-чень интересно! Я с ним не знаком, в первый раз слышу. Вы что, раньше имели дела с нашей Конторой, Николай Степанович?
– Не я… Академик Вавилов… Николай Иваныч… генетик. А Хват… был у него… следователем. Кажется, полковник Хват.
– Да, да, да, да, да!… – Майор Нуразбеков был весь внимание. – И чем эта история закончилась?
– Ну… закончилась… генетика.
– Когда это было?
– В тысяча девятьсот… кажется… тридцать девятом… году .
– А-а, понял, – сказал майор Нуразбеков. – В те времена; наша организация называлась не КГБ, а НКВД… Ну, за обедом о таких неаппетитных делах ни слова. Смотрите, друзья мои («Уже друзья его», – отметил Гайдамака), какой обед! Не обед, а целая обедня! Считаем… – майор начал загибать пальцы, – две бутылки «Клима Ворошилова», да «Московская-экспортная», да полкабанчика, да остальная закусь – такая объедаловка в «Лондонском» рублей на триста потянет, как раз на мою зарплату… Ну, не буду, не буду напоминать вам об этих чертовых трехстах рублях, – опять напомнил майор. – Вы же их не присвоили, а перевели в Фонд Мира, верно? Или куда? Ну, не буду вам аппетит портить. Давайте вздрогнем!
Все, все знает товарищ майор!
Выпили по второй.
И тут же – по третьей. Майор, как видно, решил загнать лошадей, но метод допроса, надо сказать, был выбран весьма гуманный и оригинальный – напоить подследственного и развязать ему язык.
«Не на того напал! – думал Гайдамака, чувствуя, как „Клим Ворошилов“ потихоньку успокаивает головную боль, придает силенок и возвращает подзабытую спортивную форму матерого алкогольного профессионала. – Врешь, не возьмешь! Триста рублей уже у Элки Кустодиевой и уже перечислены в „Фонд помощи любителям пива“.
– Что, Николай Степанович, потеплело? Пришли в себя после третьей? – поинтересовался майор Нуразбеков, отважно закусывая коньяк взрывным малохольным помидором.
– Полегчало… малость. Но сильно… знобит. Очень уж холодно… тут… у вас, – отвечал Шкфорцопф, плотнее запахивая больничный халат и зубом на зуб не попадая, – И ноги… сильно замерзли. Вязаные носки… в госпитале забыл.
– А вы горячего бульончику похлебайте, согреетесь… А то все водку да водку. И не беспокойтесь – мы вашу одежду из госпиталя забрали и привели в божеский вид. Люсьена постаралась, скажете ей «спасибо». Сейчас она привезет, переоденетесь. Ф-фу, какая жара… Сниму-ка я майку, что ли? И вы, командир, не стесняйтесь – снимайте рубашку – можно. Даже нужно. И штаты – тоже. Жарко, потому что. Делай, как я! Р-раз!…
Майор Нуразбеков подал пример – на счет «Р-раз!…» он сиял белую майку с красной эмблемой «Мальборо»; сказал: «Ды-ва!…», развязал и сбросил белые адидасовские кроссовки; потом сказал: «Тр-ри!…» и снял белые накрахмаленные брюки, аккуратно сложил их и повесил па спинку стула; подумал, стянул белые носочки, засунул их в кроссовки и остался в белых спортивных трусах с голубыми полосками и с прописной заглавной буквой «Д» в ромбике кагебистского спортобщества «Динамо».
– Разоблачайтесь, командир! – призвал майор. – В тени уже сорок четыре, бля, по Цельсию! Я бы этому Цельсию в тридцать седьмом, будь моя власть, – десять лет за саботаж плюс пять по рогам, и обжалованию не подлежит!
ГЛАВА 5. Литература как бокс
Новые, значительные мысли являются на свет голыми, без словесной оболочки. Найти для них слова – особое, очень трудное дело. И наоборот: глупости и пошлости приходят наряженными в пестрые старые тряпки – их можно сразу преподносить публике.
Л. Шестов. «Апофеоз беспочвенности»
Спасенного американца Гайдамака привел в палатку, накормил и подарил ему па ночь свою восьмую жену Беджу из соседней палатки. Беджей Эрнесто Хемингуэй остался очень доволен. Он был похож на врожденного дофениста. Кто он такой, Гайдамака не сразу понял, потому что американец был помешан одновременно па боксе, виски, охоте и литературе. Оказывается, Эрнесто проводил здесь свой личный эксперимент.
– Будем на «ты», – сказал он утром Гайдамаке, сразу уселся на своего любимого конька и преподал Сашку урок литературного мастерства.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89