Туберкулез.
Другая фотография — на этот раз молодой женщины, которая сидела за столиком кафе. Судя по всему, в Европе.
— Угадаете, кто это? — кокетливо спросила престарелая женщина.
Лью улыбнулся.
— Тут и сомнений быть не может, — ответил он. — Это Грета Гарбо. Я ее где угодно узнаю.
Мами пьяно захохотала и оглушительно гаркнула:
— Ага! Какой милый человек и такой лжец!
— А ведь это вы, правда? — спросила Эйдриен. — Какая хорошенькая!
— И вы очень добры, милая, спасибо, — ответила хозяйка. Затем перевернула еще одну страницу и постучала указательным пальцем по небольшому снимку форматом пять на семь. На карточке позировали с полдюжины мужчин: друзья расположились на элегантной террасе домика в Альпах.
— Вот! — сказал Мами Винкельман. — Это я и хотела вам показать.
Перед ними лежал снимок оттенка сепии, напечатанный в коричневых тонах. Мужчины стояли рядами: три на заднем плане и столько же впереди, преклонив колено. Они были одеты в старомодные костюмы для пешего туризма: трикотажные панталоны, гетры, тяжелые ботинки и узорчатые шерстяные свитера.
— Вот Каль. Как всегда, в самом центре событий.
Эйдриен вгляделась в фотографию. Кальвин Крейн с друзьями, судя по всему, только что вернулись с прогулки в Альпах. В молодости глава фонда был довольно хорош собой: темные глаза, широкие плечи, орлиный нос и продольная ямка на подбородке. По левую руку от него стоял крупный румяный скандинав с широкими скулами и светлыми волосами. Почти бесцветные глаза пристально смотрели в камеру из-под полуопущенных век.
— А кто это рядом с мистером Крейном? — поинтересовался Макбрайд. Человек на снимке казался на удивление знакомым.
— Это Ральф Опдаал. Они с Калем вместе работали.
— В Институте? — уточнила Эйдриен.
— Конечно. Гуннар — его сын, — пояснила хозяйка, извлекла фотографию из уголков, которыми та крепилась к странице альбома, и перевернула ее. На обороте вылинявшими синими чернилами было написано:
«Айгер, Мёнх и Юнгфрау
Справа налево: У. Колби, Дж. Деменил, Ф. Наги.
В первом ряду: Т. Барнерс, К. Крейн, Р. Опдаал.
8 сентября 1952 г. Отель “Палас Айгер”»
— А кто остальные? — поинтересовался Льюис.
Мами заговорщически улыбнулась и поведала:
— Шпионы.
— Они часто ходили в горы? — спросила Эйдриен.
Голландка покачала головой:
— Нет. Насколько я помню, первый и единственный раз. Да и встретились-то они по делу. — Рассказчица задумалась и решительно кивнула, словно что-то припомнив. — А-а, знаю! Они только что открыли клинику.
— Клинику Прудхомма? — предположила гостья.
Мами кивнула:
— Да. И решили отпраздновать.
— Как к вам попал этот снимок? — удивился Льюис.
— Как попал? Я сама его сделала, — ответила Мами. — Это мой почерк, а не Каля. Он вообще тогда мало фотографировался. — Винкельман быстро пролистала несколько страниц и нашла еще одно фото. — Вот второй из снимков — по крайней мере из тех, что сохранились у меня. Может, у Теи что-нибудь осталось.
Снимок изображал особняк в жилом квартале какого-то европейского города. Сооружение напоминало здание дипломатической миссии вроде тех, какими изобилует Массачусетс-авеню в Вашингтоне. По обе стороны от массивной парадной двери стояли огромные каменные урны, а между ними, положив ладонь на ручку в форме львиной головы и воздев другую в приветствии, стоял Крейн. На странице под снимком все тем же мелким почерком было нацарапано:
«Герр директор прибыл!
Институт (Кюсснахт)
3 июля 1949 г.»
— Ну что ж, — сказала Мами, медленно поднимаясь с кресла, — вот и все, что я хотела вам показать. А теперь, если не возражаете, я бы прилегла. Если вам что-нибудь понадобится…
— Спасибо, не беспокойтесь, — ответила Эйдриен.
Пошел дождь. Первые тяжелые капли ударили в оконные стекла, а над заливом прокатились громовые раскаты. Открыв портфель, Макбрайд извлек из него несколько папок и конвертов, блокнот из желтой линованной бумаги, пару папок из толстого картона. Тут же лежали какой-то старинный календарь, номер бюллетеня Американской ассоциации пенсионеров и толстая связка писем, скрепленная аптечной резинкой.
Макбрайд потянулся к дневнику, но Эйдриен оказалась быстрее. Она завладела трофеем, удобно устроилась на диване и принялась читать. Льюис тем временем взялся просматривать другой материал и вскоре понял, что зацепиться тут не за что: выписки из банка и счета; переписка с различными брокерскими конторами; письма из различных учреждений. Гарвардский строительный фонд надеялся, что о нем не забудут упомянуть в завещании; «Спринт»[48] хотел видеть Крейна своим клиентом.
Макбрайд оторвался от бумаг:
— У тебя что-нибудь интересное?
Эйдриен покачала головой, закрыла дневник и отложила его на журнальный столик.
— Поэзия. В старости Крейн писал стихи.
— Шутишь? — среагировал тот, не сумев скрыть разочарования.
— Можешь сам взглянуть, — ответила собеседница, сняла резинку с пачки конвертов и начала одно за другим перебирать письма. А тем временем Макбрайд продолжал изучать счета старика в поисках неизвестно чего. Вяло текли минуты.
Через некоторое время Эйдриен доложила:
— Одни квитанции. Он купил ботинки в «Черчес», книги на Мэйн-стрит. Приобретал лекарства по рецептам в аптеках «Райт эйд»[49]. — Эйдриен взглянула на Льюиса. — Это все впустую — так мы ничего не найдем.
Макбрайд пожал плечами и, вернувшись к альбому, стал заинтересованно рассматривать снимок, изображавший Крейна у дверей Института.
Заметив это, Эйдриен спросила:
— А где находится Кюсснахт?
— К северу от Цюриха. Там размещается штаб-квартира Института. — Лью замолчал и нахмурился.
— Тебя что-то беспокоит?
Собеседник покачал головой.
— Знаешь, я все пытаюсь вычислить, когда именно я превратился в Джеффри Дюрана. И последнее, что я отчетливо помню, — Институт. Я приехал в Швейцарию, чтобы переговорить о чем-то с Опдаалом, мы собирались вместе перекусить, и я зашел в Институт.
— Ты о том самом Опдаале, с которым поссорился Крейн?
Макбрайд кивнул и перевернул страницу, чтобы еще раз взглянуть на групповую фотографию на террасе в Мюррене.
— Он очень похож на отца, — проговорил Льюис, пристально вглядываясь в лицо с широкими скулами и полуопущенными веками. И тут его сердце опять беспокойно забилось от страха, а руки похолодели. В такие моменты люди говорят, что у них душа в пятки ушла. Впрочем, Макбрайд быстро взял себя в руки и вспомнил, что надо заниматься делом. — Ладно, давай дальше искать.
— Ага…
Дождь глухо барабанил по крыше, ниспадая на землю витыми серебряными струями. Эйдриен открыла конверт из желтой оберточной бумаги, заглянула в него и отложила в сторону.
— Что там? — спросил Макбрайд.
— Вырезки из газет, — ответила она.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139
Другая фотография — на этот раз молодой женщины, которая сидела за столиком кафе. Судя по всему, в Европе.
— Угадаете, кто это? — кокетливо спросила престарелая женщина.
Лью улыбнулся.
— Тут и сомнений быть не может, — ответил он. — Это Грета Гарбо. Я ее где угодно узнаю.
Мами пьяно захохотала и оглушительно гаркнула:
— Ага! Какой милый человек и такой лжец!
— А ведь это вы, правда? — спросила Эйдриен. — Какая хорошенькая!
— И вы очень добры, милая, спасибо, — ответила хозяйка. Затем перевернула еще одну страницу и постучала указательным пальцем по небольшому снимку форматом пять на семь. На карточке позировали с полдюжины мужчин: друзья расположились на элегантной террасе домика в Альпах.
— Вот! — сказал Мами Винкельман. — Это я и хотела вам показать.
Перед ними лежал снимок оттенка сепии, напечатанный в коричневых тонах. Мужчины стояли рядами: три на заднем плане и столько же впереди, преклонив колено. Они были одеты в старомодные костюмы для пешего туризма: трикотажные панталоны, гетры, тяжелые ботинки и узорчатые шерстяные свитера.
— Вот Каль. Как всегда, в самом центре событий.
Эйдриен вгляделась в фотографию. Кальвин Крейн с друзьями, судя по всему, только что вернулись с прогулки в Альпах. В молодости глава фонда был довольно хорош собой: темные глаза, широкие плечи, орлиный нос и продольная ямка на подбородке. По левую руку от него стоял крупный румяный скандинав с широкими скулами и светлыми волосами. Почти бесцветные глаза пристально смотрели в камеру из-под полуопущенных век.
— А кто это рядом с мистером Крейном? — поинтересовался Макбрайд. Человек на снимке казался на удивление знакомым.
— Это Ральф Опдаал. Они с Калем вместе работали.
— В Институте? — уточнила Эйдриен.
— Конечно. Гуннар — его сын, — пояснила хозяйка, извлекла фотографию из уголков, которыми та крепилась к странице альбома, и перевернула ее. На обороте вылинявшими синими чернилами было написано:
«Айгер, Мёнх и Юнгфрау
Справа налево: У. Колби, Дж. Деменил, Ф. Наги.
В первом ряду: Т. Барнерс, К. Крейн, Р. Опдаал.
8 сентября 1952 г. Отель “Палас Айгер”»
— А кто остальные? — поинтересовался Льюис.
Мами заговорщически улыбнулась и поведала:
— Шпионы.
— Они часто ходили в горы? — спросила Эйдриен.
Голландка покачала головой:
— Нет. Насколько я помню, первый и единственный раз. Да и встретились-то они по делу. — Рассказчица задумалась и решительно кивнула, словно что-то припомнив. — А-а, знаю! Они только что открыли клинику.
— Клинику Прудхомма? — предположила гостья.
Мами кивнула:
— Да. И решили отпраздновать.
— Как к вам попал этот снимок? — удивился Льюис.
— Как попал? Я сама его сделала, — ответила Мами. — Это мой почерк, а не Каля. Он вообще тогда мало фотографировался. — Винкельман быстро пролистала несколько страниц и нашла еще одно фото. — Вот второй из снимков — по крайней мере из тех, что сохранились у меня. Может, у Теи что-нибудь осталось.
Снимок изображал особняк в жилом квартале какого-то европейского города. Сооружение напоминало здание дипломатической миссии вроде тех, какими изобилует Массачусетс-авеню в Вашингтоне. По обе стороны от массивной парадной двери стояли огромные каменные урны, а между ними, положив ладонь на ручку в форме львиной головы и воздев другую в приветствии, стоял Крейн. На странице под снимком все тем же мелким почерком было нацарапано:
«Герр директор прибыл!
Институт (Кюсснахт)
3 июля 1949 г.»
— Ну что ж, — сказала Мами, медленно поднимаясь с кресла, — вот и все, что я хотела вам показать. А теперь, если не возражаете, я бы прилегла. Если вам что-нибудь понадобится…
— Спасибо, не беспокойтесь, — ответила Эйдриен.
Пошел дождь. Первые тяжелые капли ударили в оконные стекла, а над заливом прокатились громовые раскаты. Открыв портфель, Макбрайд извлек из него несколько папок и конвертов, блокнот из желтой линованной бумаги, пару папок из толстого картона. Тут же лежали какой-то старинный календарь, номер бюллетеня Американской ассоциации пенсионеров и толстая связка писем, скрепленная аптечной резинкой.
Макбрайд потянулся к дневнику, но Эйдриен оказалась быстрее. Она завладела трофеем, удобно устроилась на диване и принялась читать. Льюис тем временем взялся просматривать другой материал и вскоре понял, что зацепиться тут не за что: выписки из банка и счета; переписка с различными брокерскими конторами; письма из различных учреждений. Гарвардский строительный фонд надеялся, что о нем не забудут упомянуть в завещании; «Спринт»[48] хотел видеть Крейна своим клиентом.
Макбрайд оторвался от бумаг:
— У тебя что-нибудь интересное?
Эйдриен покачала головой, закрыла дневник и отложила его на журнальный столик.
— Поэзия. В старости Крейн писал стихи.
— Шутишь? — среагировал тот, не сумев скрыть разочарования.
— Можешь сам взглянуть, — ответила собеседница, сняла резинку с пачки конвертов и начала одно за другим перебирать письма. А тем временем Макбрайд продолжал изучать счета старика в поисках неизвестно чего. Вяло текли минуты.
Через некоторое время Эйдриен доложила:
— Одни квитанции. Он купил ботинки в «Черчес», книги на Мэйн-стрит. Приобретал лекарства по рецептам в аптеках «Райт эйд»[49]. — Эйдриен взглянула на Льюиса. — Это все впустую — так мы ничего не найдем.
Макбрайд пожал плечами и, вернувшись к альбому, стал заинтересованно рассматривать снимок, изображавший Крейна у дверей Института.
Заметив это, Эйдриен спросила:
— А где находится Кюсснахт?
— К северу от Цюриха. Там размещается штаб-квартира Института. — Лью замолчал и нахмурился.
— Тебя что-то беспокоит?
Собеседник покачал головой.
— Знаешь, я все пытаюсь вычислить, когда именно я превратился в Джеффри Дюрана. И последнее, что я отчетливо помню, — Институт. Я приехал в Швейцарию, чтобы переговорить о чем-то с Опдаалом, мы собирались вместе перекусить, и я зашел в Институт.
— Ты о том самом Опдаале, с которым поссорился Крейн?
Макбрайд кивнул и перевернул страницу, чтобы еще раз взглянуть на групповую фотографию на террасе в Мюррене.
— Он очень похож на отца, — проговорил Льюис, пристально вглядываясь в лицо с широкими скулами и полуопущенными веками. И тут его сердце опять беспокойно забилось от страха, а руки похолодели. В такие моменты люди говорят, что у них душа в пятки ушла. Впрочем, Макбрайд быстро взял себя в руки и вспомнил, что надо заниматься делом. — Ладно, давай дальше искать.
— Ага…
Дождь глухо барабанил по крыше, ниспадая на землю витыми серебряными струями. Эйдриен открыла конверт из желтой оберточной бумаги, заглянула в него и отложила в сторону.
— Что там? — спросил Макбрайд.
— Вырезки из газет, — ответила она.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139