Остолоп ничего не ответил.
Док и Джимми внесли его внутрь здания. Остолоп наморщил нос — воняло здесь отвратительно.
— Ранение серьезное? — спросил кто-то.
— Не слишком, — ответил док. — Нужно сделать укол от столбняка, если у нас остался антитоксин, а потом наложить швы. С ним все будет в порядке.
— Антитоксин у нас еще есть, — послышался чей-то усталый голос. — Сейчас у нас относительно спокойно, наложи ему швы, пока не принесли полдюжины тяжелых.
— Ладно. — Док и Джимми поставили носилки с Остолопом чуть в стороне, чтобы они не мешали на дороге.
Вскоре врач вернулся со шприцом, наполненным прозрачной маслянистой жидкостью, и чистым тампоном и ловким движением вонзил иглу в зад Остолопа.
— Ой! — сказал Остолоп. — А почему без эфира?
— Миссисипи, если ты жалуешься на иглу после того, как получил в задницу пулю, значит, ты обязательно выживешь, — заявил цветной врач.
Он открыл флакон, намочил тампон и поднес его к лицу Остолопа.
От резкого запаха Остолоп закашлялся, попытался отодвинуться, но рука доктора помешала ему повернуть голову, все перед глазами поплыло и исчезло
— как в кино.
Когда он пришел в себя, во рту у него все пересохло, а вкус был такой, словно там устроили отхожее место. Однако для Остолопа это было мелочью; у него ужасно болела голова и казалось, будто аллигатор отгрыз ему половину задницы.
— Док? — прохрипел Остолоп.
— Доктора заняты, — сказал санитар. — Вам принести воды?
— О боже, как я хочу пить, — пробормотал Остолоп.
Голос санитара показался ему педерастическим, но если санитар принесет воды, плевать на то, чем он занимается в свободное время. Негр — врач, гомик — санитар, черные сражаются плечом к плечу с белыми… куда катится мир?
Санитар принес не только воды, но и пару маленьких белых таблеток с надписью «Байер».
— Я нашел немного аспирина, — сказал он. — От него должна пройти головная боль. Сейчас вы наверняка плохо себя чувствуете.
— Приятель, кажется, ты не шутишь, — простонал Остолоп и дрожащей рукой потянулся за таблетками. Недовольно нахмурившись, он продолжал: — Неужели ты думаешь…
— Вам плохо после анестезии, — прервал его санитар. — Так бывает со всеми, а не…
Он замолчал и протянул Дэниелсу стакан с водой.
«А не только с такими старикашками, как ты» — Остолоп мог и сам продолжить фразу. Ему было все равно; головная боль и зияющая рана в заднице
— он чувствовал себя дряхлым стариком. Положив таблетки на язык, он запил их водой. Наверное, воду брали прямо из озера Мичиган; в Чикаго уже давно не работал водопровод, и с чистой водой возникали перебои. Но человек не может обходиться без воды, даже если она и не прошла через фильтры.
— Спасибо, друг, — со вздохом сказал Остолоп. — Ты очень добр, хотя я бы предпочел сейчас бутылочку пива.
— О, я бы тоже не отказался! — воскликнул санитар, что заставило Остолопа заморгать; когда он размышлял о гомиках — что случалось с ним не слишком часто, — он представлял себе, что они потягивают вино, а не пьют пиво.
Санитар внимательно посмотрел на повязки Остолопа, и тот смущенно заерзал. Из того, что он лежит на животе, вовсе не следует…
— Вероятно, вы один из тех немногих людей, которые не станут переживать из-за того, что туалеты не работают. С таким, ранением лучше опуститься на корточки над ведром, чем садиться на стульчак.
— Точно, — согласился Дэниелс. — Я еще не успел подумать на эту тему, но ты совершенно прав.
Постепенно Остолоп начинал приходить в себя. Быть может, начал действовать аспирин или выветриваться эфир.
— Если вам станет хуже или потребуется помощь, позовите меня, — сказал санитар. — Меня зовут Арчи. И не нужно стесняться, я здесь именно для этого.
«Не сомневаюсь». Однако Остолоп промолчал. Как и цветной врач, парень выполнял свою работу. И будет ее выполнять — с удовольствием или без — до тех пор, пока не совершит фатальной ошибки. Остолоп вздохнул. С каждым днем мир становится все безумнее. Впрочем, было бы гораздо лучше, если бы ему не стреляли в задницу.
— Спасибо, Арчи. Если потребуется, я обращусь к тебе за помощью.
* * * По лицу Джорджа Бэгнолла ручьями стекал пот. Когда лето наконец доползало до Пскова, оно бралось за дело всерьез. Трава на склонах холмов за городом быстро пожелтела от солнца. Лишь хвойные леса к востоку и югу от города оставались такими же темными и мрачными, как и в другие времена года.
Многие немецкие солдаты ходили голыми по пояс, чтобы загореть. Русские не раздевались. Те, кто не носили военную форму и имели смену одежды, перешли на более легкие куртки и штаны. Военная форма Бэгнолла уже давно превратилась в лохмотья, и он обзавелся русской гражданской одеждой, оставил только офицерскую фуражку, которая придавала ему некоторое подобие власти.
К нему подошли и что-то спросили по-русски. Он понял смысл вопроса — где находятся новые конюшни? — и объяснил на своем плохом русском.
— О, — спросил его русский, — вы немец?
— Нет, — покачал головой Бэгнолл. — Англичанин.
С русскими лучше не шутить — никто не знает, как они себя поведут, если примут тебя за немца.
— Ага, англичанин. Хорошо, — сказал русский.
Он что-то добавил, наверное, благодарил за указания, после чего торопливо зашагал в сторону конюшен.
Бэгнолл направился на рыночную площадь. Как и всякий сражающийся солдат, он получал большую порцию черного хлеба, суп из капусты, который назывался щи или борщ , в котором иногда плавали куски курицы, баранины или свинины. Русские ели и нахваливали, немцы ели и не жаловались — зимой, до прихода ящеров, им приходилось питаться мороженой кониной. Бэгноллу хотелось чего-нибудь получше или хотя бы разнообразия; он шел на рынок, чтобы выяснить, не продает ли какая-нибудь бабушка яйца.
Старые и среднего возраста женщины сидели за рядами дощатых столов или прямо на одеялах, где были разложены товары на продажу. Их массивные, угловатые тела с головами, покрытыми платками, напоминали Бэгноллу деревянные русские куклы, которые так ловко вставляются одна в другую. То, как неподвижно они сидели, лишь увеличивало сходство.
Никто не продавал яйца, но это еще ничего не значило. Он уже знал, что торговки часто прячут самые хорошие товары для какого-то определенного покупателя или чтобы их не утащили воришки. Он подошел к одной из бабушек и сказал:
— Добрый день. — Женщина равнодушно посмотрела на него. — Яичница?
Она не ответила на его приветствие, даже не нахмурила брови; просто смотрела мимо, словно он был пустым местом. Пожалуй, его еще никто не воспринимал так презрительно. Она давала ему понять, что у нее нет яиц — а даже если бы и были, она не продала бы их немцу.
До прихода ящеров, пока партизаны не вышли из леса, чтобы предъявить свои права на часть Пскова, она бы не осмелилась так себя вести по отношению к немцу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192