«Пощадите! Я больше не буду!» И веревка вдруг перестала натягиваться! Она даже немного ослабла! «Пощадите! Я никогда больше не войду сюда!» И веревка провисла!.. В следующее мгновение неизвестно откуда, послышался голос, который заставил меня похолодеть от ужаса, голос одновременно мягкий и властный. И этот голос нам говорит:
— Вы раскаиваетесь?
— Да! О! Да! — кричим мы обе, плача навзрыд.
— Попытаетесь ли вы еще раз хитростью выведать наши священные тайны?..
— Никогда! О! Никогда!..
— Хорошо! На этот раз Господь помиловал вас! Идите и служите верно!
— При этих словах, — продолжала Руссотта, запинаясь, — веревки совсем ослабли. Я соскочила с моей табуретки, Пакетта спрыгнула со своего стула. Я потеряла сознание. Когда я пришла в себя, то обнаружила, что лежу на полу в одной из комнат таверны, и Пакетта — рядом со мной. Если бы не острая боль в шее, мы бы могли подумать, что нам приснился страшный сон.
И Руссотта несколько мгновений помолчала, легонько потирая затылок.
— Вот что произошло с нами, — вновь заговорила она, — из-за того, что мы захотели заглянуть за эту дверь.
— И вы понимаете, — добавила Руссотта, — что больше у нас никогда не возникало желания заходить в соседний дворец.
— Черт! — воскликнул Пардальян, — Все, что вы тут рассказываете, вызывает у меня неистовое желание пойти и увидеть все собственными глазами!
Перепуганные хозяйки переглянулись и побледнели.
— Не делайте этого! — прошептала одна.
— С вами случится несчастье! — сказал другая.
— Полно! Полно! Я думаю, вы немножко преувеличиваете. К тому же, чтобы ни случилось, все будет не столь ужасно, как тогда, когда я попал под железный пресс, о котором мне напоминает ваша вывеска.
За этими рассказами они и не заметили, как прошел день и наступил вечер. В таверне зажгли факелы и светильники, подвешенные под потолком и нещадно чадившие.
Оплетенная бутыль опустела, а затем и многие ее сестры пали жертвой застолья. Само собой разумеется, что и Руссотта, и Пакетта раскраснелись, как маков цвет. Наконец Пардальян, опустошивший страшное количество бутылок, но почти не захмелевший, решил вновь попытать счастья.
— А ну-ка, — сказал он вдруг, — чтобы вы ответили, если бы я вас сейчас попросил раскрыть мне тайну условного сигнала?
— Условного сигнала? — заикаясь, повторила Руссотта.
— Ну да, того условного сигнала, который заставляет открываться заветную дверь…
Пардальян безмятежно улыбался, произнося эти слова. Руссотта и Пакетта были почти пьяны, но разум они не потеряли. Пережитый в комнате с петлями страх никак не отпускал их и не разрешал говорить о тайнах дворца Фаусты. Услышав вопрос Пардальяна, Руссотта, женщина осторожная и дальновидная, приготовила себе путь к отступлению.
— Знаешь, Пакетта, — сказала она, — пора готовить ужин господам школярам. Пока мы здесь болтаем, у наших шельм-служанок наверняка подгорела оленина. Идем, подруженька.
И она вежливо присела перед Пардальяном и отступила на шаг назад. Однако шевалье схватил ее за руку и сказал:
— Будьте осторожны, дитя мое, вы едва не упали. У прекрасной Пакетты тоже, я вижу подгибаются колени. Поддержите же ее, мой храбрый товарищ. Удивительно крепкое это славное сомюрское винцо! Оно сбивает с ног женщин и придает силы рукам мужчин!
Герцог Ангулемский мгновенно понял замысел Пардальяна и обхватил Пакетту за некогда стройный стан. Пардальян поднялся, захлопнул ногой уже приоткрытую дверь и мягко сказал, обернувшись к женщинам:
— Вы не ответили на мой вопрос.
— Господин шевалье, — отозвалась Руссотта, говоря старательно и с тем достоинством, которое часто придает речи выпитое в достаточном количестве вино, — господин шевалье, выслушайте меня. Когда-то я была на вашей стороне и оказалась в Тампле даже раньше, чем Като. Моя дорогая Пакетта тоже рисковала своей жизнью, чтобы спасти вашу. С того самого дня — а ведь это было очень давно! — каждый вечер здесь, у огня, мы говорили о вас с огромным восхищением, как говорят только о королях. Неужели вы заставите нас раскаяться в этом?
И почтенная хозяйка таверны пролила несколько слезинок. Дальше речь повела Пакетта:
— Ах! Господин шевалье, я бы никогда не поверила, что однажды вы приговорите к смерти двух бедняжек — Руссотту и Пакетту! Ведь если мы вам ответим, нас наверняка убьют!
Пардальян стал очень серьезен:
— Вы обе разбиваете мне сердце. Вы совершенно правы. Я веду себя неблагодарно и обижаю вас. Мне стыдно, и я негодую на себя и краснею!
— Вы смеетесь над двумя бедными девушками, — грустно сказала Руссотта.
— Полно! Клянусь головой и утробой, милые мои Пакетта и Руссотта, я совершенно искренне прошу у вас прощения за свое поведение… и за то, что я намереваюсь сделать сейчас. Выбирайте: или вы открываете мне условный сигнал, или я собственноручно закалываю вас вот этим кинжалом!
И Пардальян вытащил огромный кинжал. Обе женщины вопросительно переглянулись и испустили тяжкий вздох. Руссотта пролепетала:
— На двери есть крест, образованный пятью большими гвоздями. Постучите по этим гвоздям в такой последовательности: вверху, внизу, слева, справа и, наконец, в центре — и дверь откроется!
Она тотчас же прижала ладони к лицу и пробормотала, всхлипнув:
— Мы погибли!
— Вы славные женщины, — сказал Пардальян очень ласково. — Простите мне, что я с вами дурно обошелся… Ваша таверна стоит от двенадцати до пятнадцати тысяч ливров… Я ее у вас покупаю!
С этими словами он вытряхнул на стол содержимое своего кожаного пояса и подал знак Карлу, который без колебаний последовал его примеру.
Руссотта и Пакетта, завидев кучу золотых дукатов, немедленно утешились, хотя в глубине души у них все же оставалась боязнь мести, которая могла их постигнуть. Их губы продолжали сохранять горькую складку, однако в глазах появился радостный огонек.
— С этим золотом, — сказал Карл, — вы можете бежать…
— Полно! Полно! — вскричала Руссотта, упиваясь видом дукатов. — Зачем нам бежать, мой господин?
— Но веревки… кошмарные веревки, которые натягиваются так медленно?
— А мы скажем, что вы вошли в таверну вместе с тем кавалером, который нынче был здесь, и что это он показал вам условный сигнал.
— А если вам не поверят?
— Тогда и настанет время подумать о бегстве.
Пардальян пришел в восхищение от того, с какой легкостью женщины умеют решать вопросы, касающиеся совести, и даже рассмеялся. Затем, сопровождаемый Карлом Ангулемским, он направился в роскошно обставленную комнату, коя служила, так сказать, переходом между таверной и дворцом. Он подошел прямо к двери и увидел пять больших гвоздей, о которых говорила Руссотта. Тогда он принялся стучать кулаком по этим гвоздям в том порядке, который ему был указан.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159
— Вы раскаиваетесь?
— Да! О! Да! — кричим мы обе, плача навзрыд.
— Попытаетесь ли вы еще раз хитростью выведать наши священные тайны?..
— Никогда! О! Никогда!..
— Хорошо! На этот раз Господь помиловал вас! Идите и служите верно!
— При этих словах, — продолжала Руссотта, запинаясь, — веревки совсем ослабли. Я соскочила с моей табуретки, Пакетта спрыгнула со своего стула. Я потеряла сознание. Когда я пришла в себя, то обнаружила, что лежу на полу в одной из комнат таверны, и Пакетта — рядом со мной. Если бы не острая боль в шее, мы бы могли подумать, что нам приснился страшный сон.
И Руссотта несколько мгновений помолчала, легонько потирая затылок.
— Вот что произошло с нами, — вновь заговорила она, — из-за того, что мы захотели заглянуть за эту дверь.
— И вы понимаете, — добавила Руссотта, — что больше у нас никогда не возникало желания заходить в соседний дворец.
— Черт! — воскликнул Пардальян, — Все, что вы тут рассказываете, вызывает у меня неистовое желание пойти и увидеть все собственными глазами!
Перепуганные хозяйки переглянулись и побледнели.
— Не делайте этого! — прошептала одна.
— С вами случится несчастье! — сказал другая.
— Полно! Полно! Я думаю, вы немножко преувеличиваете. К тому же, чтобы ни случилось, все будет не столь ужасно, как тогда, когда я попал под железный пресс, о котором мне напоминает ваша вывеска.
За этими рассказами они и не заметили, как прошел день и наступил вечер. В таверне зажгли факелы и светильники, подвешенные под потолком и нещадно чадившие.
Оплетенная бутыль опустела, а затем и многие ее сестры пали жертвой застолья. Само собой разумеется, что и Руссотта, и Пакетта раскраснелись, как маков цвет. Наконец Пардальян, опустошивший страшное количество бутылок, но почти не захмелевший, решил вновь попытать счастья.
— А ну-ка, — сказал он вдруг, — чтобы вы ответили, если бы я вас сейчас попросил раскрыть мне тайну условного сигнала?
— Условного сигнала? — заикаясь, повторила Руссотта.
— Ну да, того условного сигнала, который заставляет открываться заветную дверь…
Пардальян безмятежно улыбался, произнося эти слова. Руссотта и Пакетта были почти пьяны, но разум они не потеряли. Пережитый в комнате с петлями страх никак не отпускал их и не разрешал говорить о тайнах дворца Фаусты. Услышав вопрос Пардальяна, Руссотта, женщина осторожная и дальновидная, приготовила себе путь к отступлению.
— Знаешь, Пакетта, — сказала она, — пора готовить ужин господам школярам. Пока мы здесь болтаем, у наших шельм-служанок наверняка подгорела оленина. Идем, подруженька.
И она вежливо присела перед Пардальяном и отступила на шаг назад. Однако шевалье схватил ее за руку и сказал:
— Будьте осторожны, дитя мое, вы едва не упали. У прекрасной Пакетты тоже, я вижу подгибаются колени. Поддержите же ее, мой храбрый товарищ. Удивительно крепкое это славное сомюрское винцо! Оно сбивает с ног женщин и придает силы рукам мужчин!
Герцог Ангулемский мгновенно понял замысел Пардальяна и обхватил Пакетту за некогда стройный стан. Пардальян поднялся, захлопнул ногой уже приоткрытую дверь и мягко сказал, обернувшись к женщинам:
— Вы не ответили на мой вопрос.
— Господин шевалье, — отозвалась Руссотта, говоря старательно и с тем достоинством, которое часто придает речи выпитое в достаточном количестве вино, — господин шевалье, выслушайте меня. Когда-то я была на вашей стороне и оказалась в Тампле даже раньше, чем Като. Моя дорогая Пакетта тоже рисковала своей жизнью, чтобы спасти вашу. С того самого дня — а ведь это было очень давно! — каждый вечер здесь, у огня, мы говорили о вас с огромным восхищением, как говорят только о королях. Неужели вы заставите нас раскаяться в этом?
И почтенная хозяйка таверны пролила несколько слезинок. Дальше речь повела Пакетта:
— Ах! Господин шевалье, я бы никогда не поверила, что однажды вы приговорите к смерти двух бедняжек — Руссотту и Пакетту! Ведь если мы вам ответим, нас наверняка убьют!
Пардальян стал очень серьезен:
— Вы обе разбиваете мне сердце. Вы совершенно правы. Я веду себя неблагодарно и обижаю вас. Мне стыдно, и я негодую на себя и краснею!
— Вы смеетесь над двумя бедными девушками, — грустно сказала Руссотта.
— Полно! Клянусь головой и утробой, милые мои Пакетта и Руссотта, я совершенно искренне прошу у вас прощения за свое поведение… и за то, что я намереваюсь сделать сейчас. Выбирайте: или вы открываете мне условный сигнал, или я собственноручно закалываю вас вот этим кинжалом!
И Пардальян вытащил огромный кинжал. Обе женщины вопросительно переглянулись и испустили тяжкий вздох. Руссотта пролепетала:
— На двери есть крест, образованный пятью большими гвоздями. Постучите по этим гвоздям в такой последовательности: вверху, внизу, слева, справа и, наконец, в центре — и дверь откроется!
Она тотчас же прижала ладони к лицу и пробормотала, всхлипнув:
— Мы погибли!
— Вы славные женщины, — сказал Пардальян очень ласково. — Простите мне, что я с вами дурно обошелся… Ваша таверна стоит от двенадцати до пятнадцати тысяч ливров… Я ее у вас покупаю!
С этими словами он вытряхнул на стол содержимое своего кожаного пояса и подал знак Карлу, который без колебаний последовал его примеру.
Руссотта и Пакетта, завидев кучу золотых дукатов, немедленно утешились, хотя в глубине души у них все же оставалась боязнь мести, которая могла их постигнуть. Их губы продолжали сохранять горькую складку, однако в глазах появился радостный огонек.
— С этим золотом, — сказал Карл, — вы можете бежать…
— Полно! Полно! — вскричала Руссотта, упиваясь видом дукатов. — Зачем нам бежать, мой господин?
— Но веревки… кошмарные веревки, которые натягиваются так медленно?
— А мы скажем, что вы вошли в таверну вместе с тем кавалером, который нынче был здесь, и что это он показал вам условный сигнал.
— А если вам не поверят?
— Тогда и настанет время подумать о бегстве.
Пардальян пришел в восхищение от того, с какой легкостью женщины умеют решать вопросы, касающиеся совести, и даже рассмеялся. Затем, сопровождаемый Карлом Ангулемским, он направился в роскошно обставленную комнату, коя служила, так сказать, переходом между таверной и дворцом. Он подошел прямо к двери и увидел пять больших гвоздей, о которых говорила Руссотта. Тогда он принялся стучать кулаком по этим гвоздям в том порядке, который ему был указан.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159