Когда шевалье де Пардальян поднялся, не без тайного волнения, по четырем ступеням крыльца и уселся в темном углу большой общей залы, хозяйка с обнаженными по локоть руками и с розовым от отблесков пламени лицом внимательно следила за десятком бекасов и уток с болот, Гранж-Бательер, которые медленно вращались над огнем, покрываясь золотистой корочкой; овчарка с жесткой рыжеватой шерстью лежала, свернувшись, недалеко от очага и тоже наблюдала за дичью. Впрочем, вид у собаки был вполне сытый; она казалась вполне довольной жизнью и явно не желала ничего, кроме покоя.
Югетте, хозяйке трактира, было в ту пору немногим более тридцати трех лет — возраст, когда рубенсовская красота находится в самом расцвете своей пышности; но то ли счастливая натура Югетты уберегла ее от полноты, превращающей самых прелестных женщин в заурядных кумушек, то ли ее мудрость помогла ей взрастить цветок второй молодости быть может, более пленительной, чем первая, то ли, наконец, имелась еще какая-то причина, но Югетта выглядела не более, чем на двадцать шесть лет; ее фигура оставалась стройной, а черты лица были настолько тонки, что ей могли бы позавидовать самые благородные дамы; ее бархатистые глаза, наивные и нежные, всегда радостно сияли.
Вдруг рыжая собака, вздрогнув, повела носом; в ее золотисто-коричневых глазах мелькнуло смятение, и она вскочила, тихо рыча…
— Ну, старый Пипо, — сказала Югетта, — что случилось?
Пес ответил лаем, в котором звучали восторг, удивление и некоторое сомнение, а потом, неистово завиляв обрубком хвоста, стрелой бросился в общую залу. Югетта взяла стопку тарелок и тоже вышла из кухни, чтобы накрыть несколько столов, предназначенных для благородных посетителей…
В тот же миг она услышала счастливое повизгивание овчарки и увидела, что та крутится волчком, неуклюже подпрыгивает и наконец кладет голову на колени мужчине, который что-то нежно говорит собаке и ласкает ее. Югетта резко остановилась, пристально глядя на незнакомца. Глаза ее расширились. Она побледнела.
— Иисусе! — пробормотала она. — Да ведь это…
Тут шевалье поднял голову, и она узнала его.
— Это ты!..
Раздался грохот разбитой посуды: Югетта, всплеснув руками, выпустила стопку тарелок. Сбежались служанки. Хозяйка бросилась вперед, ее грудь вздымалась. Она проговорила слабым голосом:
— Боже мой! Господин шевалье… Это и впрямь вы?..
Пардальян живо поднялся, секунду с нежной улыбкой любовался красавицей, потом схватил ее за руки и, к великому удивлению прислуги, никогда прежде не видевшей, чтобы хозяйка позволяла подобные вольности, расцеловал в обе щеки.
— Мои визиты сюда всегда стоят вам двух или трех десятков тарелок! — смеясь, сказал шевалье, указывая на усыпавшие плитки пола осколки.
Югетта взволнованно рассмеялась.
— Да уж, — воскликнула она, — и вы, и ваш отец причинили нам немалые убытки… так что неудивительно, что господин Грегуар, мой достойный муж, с ужасом ожидал вашего появления…
— А как он поживает, добрый Грегуар? — спросил шевалье, стремясь изменить тему разговора.
— Господь принял его душу. Он умер семь лет тому назад…
Притворство простительно хорошенькой женщине. Воспользовавшись упоминанием о покойном супруге, Югетта дала волю слезам. Но трудно было сказать, что заставило ее плакать — потеря мужа или же неожиданное обретение шевалье де Пардальяна,
— Какого дьявола он умер? — спросил шевалье. — У него же было отменное здоровье…
— Именно, — сказала Югетта, вытирая глаза, — он умер оттого, что слишком хорошо себя чувствовал…
— А! Да… он был изрядно толст… я всегда предупреждал его, что дородность — штука опасная.
Они говорили, что называется, лишь бы не молчать. Югетта украдкой рассматривала Пардальяна; она отметила (возможно, не без задней мысли), что он не разбогател: по некоторым деталям, заметным только внимательному взгляду любящей женщины, — по слегка поношенному камзолу, по утратившим свежесть перьям на шляпе — она поняла, что хотя шевалье уже и не тот горемыка, которого она знавала когда-то, он, тем не менее, не стал и блестящим сеньором, как она было подумала.
— Вы помните, господин шевалье, — сказала она, — ваше последнее посещение «Ворожеи»?.. Тому уже почти пятнадцать лет… Это было в семьдесят третьем… Вы казались печальным… о, таким печальным!.. И вы не хотели открыть мне причину вашего горя…
Пардальян поднял занавеску на окне, у которого он сидел, и, немного побледнев, взглянул на фасад старого дома напротив постоялого двора.
— Там я с ней познакомился, — промолвил он с грустью, — там я увидел ее в первый раз…
«Лоиза…» — прошептала про себя хозяйка.
Пардальян опустил занавеску и засмеялся своим звонким смехом:
— А кстати, госпожа Югетта, у вас еще есть то светлое и коварное вино, которое так любил мой отец?
Хозяйка подала знак, служанка кинулась исполнять приказание, и вскоре Югетта до краев наполнила бокал, который шевалье осушил одним глотком.
— Великолепно! — сказал он. — Сколько его ни выпей, все мало.
Один за другим он опорожнил три или четыре бокала, между тем как хозяйка, подталкиваемая любопытством… или, быть может, той задней мыслью, о которой мы уже упоминали, задавала ему вопрос за вопросом, бередя его душу.
Взгляд Пардальяна помрачнел, беззаботное прежде лицо стало хмурым, губы сжались.
— Знаете, Югетта, — вдруг сказал он, поставив локти на стол, — нет никого в мире, кто любил бы меня… кроме вас…
Собака жалобно и обиженно завыла.
— И кроме тебя! — сказал Пардальян, гладя красивую голову Пипо. — Что ж, поскольку лишь вы двое меня любите, я не вижу причины скрывать от вас тайны своего сердца. — Он помолчал. — Знайте же, госпожа Югетта, что я был так печален тогда потому, что я потерял мою Лоизу…
— Умерла! — сказала хозяйка с искренним и глубоким сочувствием. — Лоиза де Монморанси умерла!..
— Лоиза де Пардальян, графиня де Маржанси, — поправил шевалье. — Она ведь была моей женой, а меня удостоили графского титула. Да, она мертва… В день, когда мы покидали Париж, в тот ужасный день, когда мы шли по колено в крови, обезумев в аду гнусного побоища…
— Святой Варфоломей! — пробормотала, вздрагивая, Югетта.
— Да… Это случилось в тот день, когда мой отец погиб от ран на Монмартрском холме. Это случилось в ту минуту, когда я склонился над отцом, распростертым на траве. Дьявол подкрался и ударил Лоизу кинжалом… Налейте же мне выпить, моя прелестная Югетта.
— О! Это ужасно! — сказала хозяйка. — В один день пережить смерть отца и той, кого вы обожали!..
— Нет! — сказал Пардальян, осушив бокал. — Рана была неглубокой. Лоиза быстро поправилась…
— И что же? — пролепетала хозяйка.
— Мы обвенчались… в Монморанси. Я надеялся, что мы будем счастливы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159