Фарнезе первым стряхнул с себя болезненное оцепенение, позвал слугу и отдал ему распоряжения.
— Подождем, — проговорил он.
— Подождем! — повторил Клод.
Фарнезе замер, скрестив руки на груди. Клод принялся медленно расхаживать по комнате. У обоих было ощущение, что все происходит во сне. Иногда письмо Фаусты казалось им совершенно правдивым, иногда они думали, что злодейка солгала. Но для чего Фаусте лгать? Зачем?
— Эта женщина никогда не лжет, — проговорил Фарнезе, как бы отвечая своим мыслям.
Чуть позже он опять прошептал:
— А не сама ли Виолетта должна прийти сюда?
Клод, видимо, не слышал этих слов, так как несколько раз глухо произнес:
— Кто же должен прийти?.. Где и как покажут нам девочку?..
До их сознания не доходили крики, доносящиеся с площади, но в конце концов внимание Фарнезе обратилось к этому шуму, который все нарастал. Находясь в лихорадочном напряжении из-за затянувшегося ожидания, Фарнезе внезапно вообразил, что между письмом Фаусты и жуткими воплями существует какая-то таинственная связь. Он подошел к окну и слегка приоткрыл ставни. Гревская площадь предстала его глазам с двумя виселицами, с вязанками хвороста, с помостом, с гигантским скопищем народа; трагическое, пугающее зрелище, которое заставило его отпрянуть вглубь комнаты.
— Кого собираются казнить? — спросил он страшным голосом, схватив Клода за руку.
На какое-то мгновение Клод остолбенел, отупев от ужаса. Ему тоже внезапно пришла в голову мысль о таинственной связи между Виолеттой и готовящейся казнью. Одним прыжком он оказался у окна и стал мрачно наблюдать за тем, что происходит. Град проклятий, имя, повторяющееся миллионами глоток, сказали ему правду. Он улыбнулся.
— Успокойтесь, — произнес он. — Я вспомнил. Сегодня утром должны повесить сестер Фурко.
— Дочерей прокурора Фурко?
— Дочерей? — вздрогнул Клод. — Да! Его дочерей! Жанну и Мадлен.
— Вы знаете их имена?
Клод кивнул и закрыл ставни, словно для того, чтобы не видеть надвигающегося кошмара.
— Откуда вы знаете их имена? — спросил кардинал, счастливый от того, что может хотя бы мгновение подумать о чем-нибудь другом.
— Все их знают, — ответил Клод.
И совсем тихо, еле слышно добавил, побледнев еще сильнее, чем до сих пор:
— Жанна и Мадлен! Дочери Фурко! Фурко! Увы! Разве мог я это предвидеть, когда…
В этот момент входная дверь задрожала от ударов молотка.
— Вот он! — прошептал Фарнезе.
Клод ничего не сказал, но глаза его устремились на дверь. С площади раздались оглушительные вопли:
— Вот они, вот они! Фуркошки!
Они не слышали этих жутких криков, бушевавших снаружи, они слышали только быстрые шаги того, кто поднимался по лестнице, того, кто покажет им живую Виолетту… и кто, разумеется, вернет им ее!
Фарнезе, словно в бреду, шатаясь, двинулся вперед. Клод хотел было уйти… Но в эту минуту дверь распахнулась, и бывший палач замер, прикованный к месту; волосы у него стали дыбом.
И — может, он обезумел? — в эту минуту, когда мысль о Виолетте должна была бы занимать его разум и душу, в этот миг, когда после ночи, проведенной в страшной тревоге, его напряжение должно было бы достичь своего апогея, он думал не о Виолетте. Вот чем были заняты его мысли:
«Он!.. Он!.. Сейчас, когда сестры всходят на костер! О, ужасный рок!»
И он попятился, словно вид Бельгодера внушал ему безумный страх. Он пятился, словно увидел призрак, пришедший сводить с ним какие-то жуткие счеты. Он отступал смиренно, со странной, необъяснимой робостью, и голова его клонилась долу под тяжестью страшных мыслей.
Фарнезе с первого взгляда узнал цыгана, с которым он разговаривал на этой самой Гревской площади! Цыгана, которому он приказал отвести Виолетту во дворец к Фаусте! Отвести свою дочь!
Но разве это не безоговорочное подтверждение того, что Фауста не солгала! Цыган должен знать, где находится Виолетта! Пришел именно он, и это вполне понятно! Фарнезе издал радостный крик, схватил Бельгодера за руку и прошептал:
— Моя дочь!.. Где моя дочь?
— Его дочь! — пробурчал цыган. — Он что, не в своем уме?..
В это мгновение он заметил Клода, резким движением высвободился из объятий кардинала и стал надвигаться на палача.
— Давно же мы не виделись, — проговорил Бельгодер со странным смешком.
— Моя дочь! — бормотал Фарнезе. — Это тебя послала ко мне Фауста? Говори же! Ты пришел отдать мне Виолетту?
Казалось, Бельгодер его не слышал. Он с силой опустил свою руку на плечо Клода.
— Мы не виделись с того самого дня, — продолжал он, — когда ты отказался показать мне моих детей.
Взгляд Клода, полный непередаваемого ужаса, обратился к окну.
— Послушай, — прошептал он, — я думал, что поступаю хорошо, спасая душу и тело бедных малышек… Клянусь тебе, что тот, к кому они попали, был приличный человек., я не мог знать, что произойдет потом…
— Спасая моих дочерей! — вскричал Бельгодер. — Спасать детей, отняв их у родного отца! Прекрасно! А ты, почтенный палач, небось не задавался вопросом, как должен страдать отец? И ты не говорил себе, что я постараюсь ответить тебе болью за боль, страданием за страдание? Безумец! Трижды безумец! У тебя ведь тоже была дочь!
Клод выпрямился. Его горящий взгляд, в котором застыл вопрос, встретился со взглядом Бельгодера.
— Что ты сказал?..
— Твоя дочь! — взвыл цыган. — Твоя Виолетта!..
— Виолетта! — воскликнул Фарнезе, обезумев от ужасных предчувствий.
— Твоя Виолетта! — продолжал Бельгодер, который, казалось, даже не видел Фарнезе. — Кто похитил ее у тебя? Скажи! Знаешь? Это я! Я!
И опять взгляд Клода, полный дикого ужаса, обратился к окну. Затем он перевел глаза на Бельгодера, который выпрямился во весь рост и, хохоча, прокричал:
— Ну, палач! Что же ты не отвечаешь? Не хочешь ли ты сказать мне, что ты сделал с Флорой? И со Стеллой? Не хочешь? Тогда я скажу тебе, что я сделал с Виолеттой! Я здесь как раз для этого!
— Этот человек убил мою дочь! — простонал Фарнезе.
— Убил?! — вскричал Клод. — Горе! Горе тебе, если это так!
Бельгодер расхохотался.
— Зуб за зуб! — проговорил он жестоко. — Ты хочешь увидеть свою дочь? Отвечай!
— Я не понимаю!.. — пробормотал Фарнезе.
— Сегодня, — произнес Бельгодер громовым голосом, — в этот самый час, в эту самую минуту будут повешены и сожжены сестры Фурко!
Клод, который уже вытащил свой кинжал, при упоминании о Фурко сгорбился, попятился, глаза его забегали, губы жалко затряслись, и он прошептал:
— Простите! О, простите! Я думал, что поступаю хорошо!
— Сестры Фурко! Но на костре только одна из них, другой там нет! Знаешь ли ты, кто будет повешен и сожжен вместо Жанны, рядом с Мадлен Фурко? Нет! Тогда смотри!
Гигантский прыжок — и вот он уже у окна. Ударом кулака он со злостью бьет по ставням. Солнце врывается в комнату, солнце и жуткий рев толпы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159