Как ты думаешь: от кого каждому, будь то раб или консул, в особенности приятно слышать слово «отец»?
– От того, кого он искренне любит.
– Совершенно верно, и в особенности, когда этот единственно любимый предан ему с непоколебимой верностью. Я такой же человек, как и другие, а ты, мой славный мальчик, стоишь теперь ближе всех к моему сердцу, и я благословлю тот день, когда сумею позволить тебе назвать меня «отцом» перед всем миром. Не прерывай меня. Когда ты крепко заберешь в руки всю свою волю, когда ты с неослабным вниманием, как на охоте, будешь всматриваться в деятельность окружающих тебя людей, когда ты постараешься изощрить свой ум и усвоить то, чему я буду учить тебя, тогда может случиться, что со временем вместо Вера Антиной…
– Только не это! – вскричал юноша, сильно побледнев и подняв руки с умоляющим видом.
– Величие, которое нам внезапно посылает судьба, кажется нам страшным только до тех пор, пока оно для нас ново, – возразил Адриан. – Моряк скоро привыкает к бурям, и в конце концов человек носит багряницу так же свободно, как ты свой хитон.
– О господин, прошу тебя, оставь эти мысли, – сказал Антиной тревожно, – я не гожусь для величия!..
– Из маленьких ростков вырастают пальмы.
– Но я только бедная маленькая былинка, прозябающая в твоей тени. Гордый Рим…
– Рим – мой слуга. Он уже не раз подчинялся управлению людей невысокого звания, и я желал бы ему показать, как идет пурпурная мантия к прекраснейшему из его сынов. Мир вправе ожидать такого выбора от императора, которого он уже давно знает как художника, то есть как жреца всего прекрасного. Если он не согласится, то я заставлю его сообразовать свой вкус с моим.
– Ты издеваешься надо мною, цезарь, – возразил встревоженный вифинец. – Не можешь же ты говорить это серьезно, и если ты в самом деле меня любишь…
– Ну, мальчик?
– То позволь мне тихо жить для тебя и заботиться о тебе и затем не требуй от меня ничего, кроме почтения, любви и верности.
– Которыми я обладаю уже давно; и я желал бы вознаградить моего Антиноя за эти богатые дары.
– Оставь только меня при себе, позволь мне, когда это будет нужно, умереть за тебя.
– Я думаю, мальчик, что ты был бы способен принести для меня ту жертву, о которой мы говорили.
– В любой час, не пошевельнув бровью.
– Благодарю за эти слова. Каким приятным сделался этот вечер, а я ожидал такого дурного.
– Потому что тебя испугала старуха у могилы?
– «Смерть» – отвратительное слово. Правда, смерть не может устрашить мудрого; но переход из света во тьму ужасен. Образ старухи и ее пронзительный крик не выходят у меня из головы. Затем пришел христианин и повел странные, тревожащие сердце речи. Еще до наступления темноты он направился домой вместе с хромой девушкой. Я поглядел им вслед и был ослеплен солнцем, склонявшимся к закату позади Ливийских гор. Горизонт был светел, только ниже дневного светила висели облака. Египтяне говорят, что на западе лежит царство смерти. Я невольно вспомнил об этом; и оракул, который вместе со звездами угрожает мне несчастьем в этом году, и крик женщины – все это разом пришло мне на ум. Когда я затем увидел, как солнце, борясь с облаками, все более и более приближается к цепи холмов по ту сторону Нила, я сказал себе: «Если оно зайдет с блеском, ты можешь спокойно смотреть в будущее; если же оно, заходя, покроется тучами, тогда судьба исполнится, тогда нужно будет убирать паруса и ожидать бури».
– Что же случилось?
– Огненный солнечный шар горел красным пламенем и был окружен миллионами лучей. Один луч отделялся от другого и светил ярко. Казалось, что в заходящем солнце собралось бесчисленное множество стрелков из лука и что они пускают золотые стрелы во всех направлениях в облака. Это было чудное зрелище, и мое сердце начало уже вздыматься от радостного волнения, но вдруг одна мрачная туча, точно рассерженная ранами, полученными ею от светящихся стрел, стремительно опустилась вниз, за нею быстро последовали вторая, третья и четвертая, и мрачные демоны набросили серый клочковатый покров на сияющее чело Гелиоса, как палач накладывает грубое черное сукно на голову приговоренного к смерти преступника, в которого затем упирается коленом, чтобы задушить его.
При этом рассказе Антиной закрыл лицо обеими руками и в страхе пробормотал:
– Ужасно, ужасно! Что предстоит нам? Послушай только, как гремит гром, как дождь ударяет в крышу палатки.
– Облака низвергают целые ручьи на землю. Вода уже течет к нам сюда. Пусть рабы выкопают канавки для стоков. Эй вы, ребята, что там снаружи, забейте колки покрепче, не то ветер сорвет легкую палатку.
– И какой душный воздух!
– Горячий ветер как будто согрел дождевые потоки. Здесь покамест сухо. Налей мне стакан вина с водою, Антиной. Пришли письма?
– Да, господин.
– Так подай мне их, Мастор.
Раб, усердно работавший, чтобы укрепить палатку землею и камнями и оградить от просачивавшихся в нее дождевых ручьев, вскочил, быстро вытер руки, взял одну сумку из сундука, предназначенного для корреспонденции императора, и подал ее повелителю.
Адриан открыл сумку, вынул оттуда один свиток, быстро распечатал его и, пробежав его содержание, спросил:
– Что это? Я распечатал изречение оракула Аписа. Каким образом оно очутилось между новыми письмами?
Антиной подошел к Адриану, посмотрел на сумку и сказал:
– Мастор ошибся. Эти бумаги из Мемфиса. Я сейчас принесу тебе ту сумку, которая нужна тебе.
– Подожди, – возразил император. – Игра ли это случая или воля судьбы? Почему эта ошибка произошла именно сегодня? Почему из двадцати бумаг, находящихся в этой сумке, я должен был схватить именно эту? Посмотри сюда! Я объясню тебе эти знаки. Вот здесь изображены три пары рук, вооруженных щитами и мечами, возле названия египетского месяца, который соответствует нашему ноябрю. Это три знака несчастья. Вот эти три лютни вверху – счастливое предзнаменование; вон те мачты показывают обыкновенное состояние вещей. Три из этих иероглифов стоят всегда вместе. Три лютни означают большое счастье, две лютни и одна мачта – счастье и среднее благосостояние, одна пара рук и две лютни – несчастье, за которым следуют хорошие часы, и так далее. Здесь, в ноябре, начинаются вооруженные руки; они соединены по три пары и предвещают исключительно угрожающее несчастье, которое не ослабляет ни одна благоприятная лютня. Видишь ты это, мальчик? Понимаешь ты теперь смысл этих знаков?..
– Да, да; но правильно ли ты истолковываешь их? Сражающиеся руки, может быть, ведут к победе.
– Нет. Египтянин изображает ими распрю, а распря и беспокойство для него то же самое, что мы называем дурным и злым.
– Как это странно!
– Нет, это правильная мысль. Египтяне говорят, что все первоначально было создано богами, хорошо, но сами по себе совершенные части мироздания изменились в своей природе благодаря беспокойным отклонениям.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147
– От того, кого он искренне любит.
– Совершенно верно, и в особенности, когда этот единственно любимый предан ему с непоколебимой верностью. Я такой же человек, как и другие, а ты, мой славный мальчик, стоишь теперь ближе всех к моему сердцу, и я благословлю тот день, когда сумею позволить тебе назвать меня «отцом» перед всем миром. Не прерывай меня. Когда ты крепко заберешь в руки всю свою волю, когда ты с неослабным вниманием, как на охоте, будешь всматриваться в деятельность окружающих тебя людей, когда ты постараешься изощрить свой ум и усвоить то, чему я буду учить тебя, тогда может случиться, что со временем вместо Вера Антиной…
– Только не это! – вскричал юноша, сильно побледнев и подняв руки с умоляющим видом.
– Величие, которое нам внезапно посылает судьба, кажется нам страшным только до тех пор, пока оно для нас ново, – возразил Адриан. – Моряк скоро привыкает к бурям, и в конце концов человек носит багряницу так же свободно, как ты свой хитон.
– О господин, прошу тебя, оставь эти мысли, – сказал Антиной тревожно, – я не гожусь для величия!..
– Из маленьких ростков вырастают пальмы.
– Но я только бедная маленькая былинка, прозябающая в твоей тени. Гордый Рим…
– Рим – мой слуга. Он уже не раз подчинялся управлению людей невысокого звания, и я желал бы ему показать, как идет пурпурная мантия к прекраснейшему из его сынов. Мир вправе ожидать такого выбора от императора, которого он уже давно знает как художника, то есть как жреца всего прекрасного. Если он не согласится, то я заставлю его сообразовать свой вкус с моим.
– Ты издеваешься надо мною, цезарь, – возразил встревоженный вифинец. – Не можешь же ты говорить это серьезно, и если ты в самом деле меня любишь…
– Ну, мальчик?
– То позволь мне тихо жить для тебя и заботиться о тебе и затем не требуй от меня ничего, кроме почтения, любви и верности.
– Которыми я обладаю уже давно; и я желал бы вознаградить моего Антиноя за эти богатые дары.
– Оставь только меня при себе, позволь мне, когда это будет нужно, умереть за тебя.
– Я думаю, мальчик, что ты был бы способен принести для меня ту жертву, о которой мы говорили.
– В любой час, не пошевельнув бровью.
– Благодарю за эти слова. Каким приятным сделался этот вечер, а я ожидал такого дурного.
– Потому что тебя испугала старуха у могилы?
– «Смерть» – отвратительное слово. Правда, смерть не может устрашить мудрого; но переход из света во тьму ужасен. Образ старухи и ее пронзительный крик не выходят у меня из головы. Затем пришел христианин и повел странные, тревожащие сердце речи. Еще до наступления темноты он направился домой вместе с хромой девушкой. Я поглядел им вслед и был ослеплен солнцем, склонявшимся к закату позади Ливийских гор. Горизонт был светел, только ниже дневного светила висели облака. Египтяне говорят, что на западе лежит царство смерти. Я невольно вспомнил об этом; и оракул, который вместе со звездами угрожает мне несчастьем в этом году, и крик женщины – все это разом пришло мне на ум. Когда я затем увидел, как солнце, борясь с облаками, все более и более приближается к цепи холмов по ту сторону Нила, я сказал себе: «Если оно зайдет с блеском, ты можешь спокойно смотреть в будущее; если же оно, заходя, покроется тучами, тогда судьба исполнится, тогда нужно будет убирать паруса и ожидать бури».
– Что же случилось?
– Огненный солнечный шар горел красным пламенем и был окружен миллионами лучей. Один луч отделялся от другого и светил ярко. Казалось, что в заходящем солнце собралось бесчисленное множество стрелков из лука и что они пускают золотые стрелы во всех направлениях в облака. Это было чудное зрелище, и мое сердце начало уже вздыматься от радостного волнения, но вдруг одна мрачная туча, точно рассерженная ранами, полученными ею от светящихся стрел, стремительно опустилась вниз, за нею быстро последовали вторая, третья и четвертая, и мрачные демоны набросили серый клочковатый покров на сияющее чело Гелиоса, как палач накладывает грубое черное сукно на голову приговоренного к смерти преступника, в которого затем упирается коленом, чтобы задушить его.
При этом рассказе Антиной закрыл лицо обеими руками и в страхе пробормотал:
– Ужасно, ужасно! Что предстоит нам? Послушай только, как гремит гром, как дождь ударяет в крышу палатки.
– Облака низвергают целые ручьи на землю. Вода уже течет к нам сюда. Пусть рабы выкопают канавки для стоков. Эй вы, ребята, что там снаружи, забейте колки покрепче, не то ветер сорвет легкую палатку.
– И какой душный воздух!
– Горячий ветер как будто согрел дождевые потоки. Здесь покамест сухо. Налей мне стакан вина с водою, Антиной. Пришли письма?
– Да, господин.
– Так подай мне их, Мастор.
Раб, усердно работавший, чтобы укрепить палатку землею и камнями и оградить от просачивавшихся в нее дождевых ручьев, вскочил, быстро вытер руки, взял одну сумку из сундука, предназначенного для корреспонденции императора, и подал ее повелителю.
Адриан открыл сумку, вынул оттуда один свиток, быстро распечатал его и, пробежав его содержание, спросил:
– Что это? Я распечатал изречение оракула Аписа. Каким образом оно очутилось между новыми письмами?
Антиной подошел к Адриану, посмотрел на сумку и сказал:
– Мастор ошибся. Эти бумаги из Мемфиса. Я сейчас принесу тебе ту сумку, которая нужна тебе.
– Подожди, – возразил император. – Игра ли это случая или воля судьбы? Почему эта ошибка произошла именно сегодня? Почему из двадцати бумаг, находящихся в этой сумке, я должен был схватить именно эту? Посмотри сюда! Я объясню тебе эти знаки. Вот здесь изображены три пары рук, вооруженных щитами и мечами, возле названия египетского месяца, который соответствует нашему ноябрю. Это три знака несчастья. Вот эти три лютни вверху – счастливое предзнаменование; вон те мачты показывают обыкновенное состояние вещей. Три из этих иероглифов стоят всегда вместе. Три лютни означают большое счастье, две лютни и одна мачта – счастье и среднее благосостояние, одна пара рук и две лютни – несчастье, за которым следуют хорошие часы, и так далее. Здесь, в ноябре, начинаются вооруженные руки; они соединены по три пары и предвещают исключительно угрожающее несчастье, которое не ослабляет ни одна благоприятная лютня. Видишь ты это, мальчик? Понимаешь ты теперь смысл этих знаков?..
– Да, да; но правильно ли ты истолковываешь их? Сражающиеся руки, может быть, ведут к победе.
– Нет. Египтянин изображает ими распрю, а распря и беспокойство для него то же самое, что мы называем дурным и злым.
– Как это странно!
– Нет, это правильная мысль. Египтяне говорят, что все первоначально было создано богами, хорошо, но сами по себе совершенные части мироздания изменились в своей природе благодаря беспокойным отклонениям.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147