У домика сторожа к нему подошла Дорида и окликнула его. Керавн остановился. Но когда старуха сказала затем: «Я должна поговорить с тобою», – то он ответил:
– А я не стану тебя слушать ни сегодня, ни когда бы то ни было.
– Я обратилась к тебе уж конечно не ради своего удовольствия. Я хочу только сказать тебе, что ты не найдешь свою Селену дома.
– Что ты там толкуешь! – сразу вспылил Керавн.
– Я говорю, что бедная девушка не могла идти дальше по городу, ее пришлось перенести в чужой дом, где за нею ухаживают.
– Селена! – вскричала Арсиноя в испуге и горести, внезапно упав со своих облаков. – Ты знаешь, где она?
Прежде чем Дорида успела ответить, Керавн загремел:
– В этом виноват римский архитектор и его кусающаяся бестия! Хорошо же, хорошо, потому что теперь император поддержит мое право! Он укажет дорогу тем, кто уложил сестру Роксаны в постель и помешал ей участвовать в представлении. Очень хорошо, превосходно!
– Это печально до слез, – возразила жена сторожа с гневом. – Так вот твоя благодарность за ее заботы о своих маленьких сестрах и брате? Как может так говорить отец, когда его лучшее дитя лежит у чужих людей со сломанной ногой!
– Со сломанной ногой! – жалобно вскрикнула Арсиноя.
– Сломанной? – медленно повторил Керавн с искренним огорчением. – Где я могу ее найти?
– У госпожи Анны, в домике на конце сада вдовы Пудента.
– Почему не принесли ее сюда?
– Потому что врач запретил. Она лежит в лихорадке; но за нею хороший уход. Вдова Анна из христиан. Я терпеть не могу этих людей, но они умеют ухаживать за больными лучше, чем другие.
– У христиан! Моя дочь у христиан! – вскричал Керавн вне себя. – Скорее, Арсиноя, идем к Селене! Селена не должна дольше ни одного мгновения оставаться у этого несчастного отребья. Вечные боги! Ко всем несчастьям еще и этот позор!
– В этом еще нет большой беды, – сказала Дорида успокоительным тоном. – Между христианами есть люди, вполне достойные уважения. Что они честны – это верно, так как бедная горбатая девушка, которая принесла мне в первый раз эту дурную весть, отдала мне также вот этот кошелек, наполненный деньгами, которые вдова Анна нашла в кармане Селены.
Керавн взял заработанные тяжким трудом деньги с таким презрением, как будто он привык к золоту и не обращает ни малейшего внимания на жалкое серебро; Арсиноя же при виде драхм начала плакать, так как ей было известно, что Селена вышла из дому ради этих денег, и представляла себе, какую ужасную боль вытерпела ее сестра по дороге.
– Честные, честные! – вскричал Керавн, завязывая кошелек с деньгами. – Я знаю, какие бесстыдства творятся на собраниях этой шайки. Целоваться с рабами – это было бы как раз прилично для моей дочери! Пойдем, Арсиноя, поищем сейчас же носилки.
– Нет, нет! – с живостью возразила Дорида. – Ты должен сначала оставить ее в покое. Не все говорят отцу, но врач уверял, что если теперь не дать ей полежать спокойно, то это может стоить ей жизни. С воспаленной раной на голове, в лихорадке и с переломанными членами не ходят ни на какое собрание. Бедное милое дитя!
Керавн думал и угрюмо молчал, а Арсиноя вскричала со слезами на глазах:
– Но я должна идти к ней, я должна видеть ее, Дорида!
– Я тебе не поставлю этого в вину, моя милочка, – сказала старуха, – я уже была в этом христианском доме, но меня не допустили к больной. Ты дело другое; ты ее сестра.
– Пойдем, отец, – попросила Арсиноя, – посмотрим сперва на детей, а потом ты проводишь меня к Селене. Ах, зачем я не пошла вместе с нею! Ах, что, если она у нас умрет!
Керавн и его дочь дошли до своей квартиры не так скоро, как обыкновенно, потому что управляющий боялся нового нападения собаки, которая, однако же, в эту ночь находилась в спальне Антиноя.
Старая рабыня еще не спала и находилась в большом возбуждении. Она любила Селену, беспокоилась из-за ее отсутствия, а в спальне детей тоже не все шло как должно.
Арсиноя, не останавливаясь, пошла к детям; но негритянка задержала своего господина, пока он снимал свой паллий шафранного цвета, чтобы надеть вместо него старый плащ, и с плачем рассказала ему, что ее любимец, маленький, слепой Гелиос, заболел и не мог заснуть даже и после того, как она дала ему капель, которые обыкновенно принимал сам Керавн.
– Бессмысленное животное, – вскричал он, – мое лекарство давать ребенку! – При этом Керавн сбросил с ног новые башмаки, чтобы переменить их на более скромные. – Если бы ты была молода, я приказал бы отстегать тебя.
– Но ты ведь сам говорил, что эти капли полезны, – проговорила, запинаясь, старуха.
– Для меня! – закричал управляющий и, не завязывая ремней, которые теперь тащились за ним по полу, побежал в детскую.
Там сидел его слепой любимец, его «наследник», как он любил называть его, прижавшись своей хорошенькой белокурой и кудрявой головкой к груди Арсинои.
Малютка тотчас же узнал его шаги и начал жаловаться:
– Селена ушла, я боялся, и мне так нехорошо, так нехорошо!
Керавн положил руку на лоб малютки.
Почувствовав у него жар, он начал ходить взад и вперед перед постелькой ребенка и говорить:
– Вот мы и дождались! Когда пришло одно несчастье, сейчас же является и другое. Посмотри на него, Арсиноя. Помнишь ли ты, как началась лихорадка у бедной Береники? Тошнота, беспокойство, пылающая голова. Не чувствуешь ли ты боли в горле, сердце мое?
– Нет, – отвечал Гелиос, – но мне так нехорошо.
Керавн расстегнул рубашонку малютки, чтобы посмотреть, не показались ли на его груди пятна; но Арсиноя сказала, когда он склонился над ребенком:
– Это пустяки. Он только испортил себе желудок. Глупая старуха во всем ему потакает и дала ему половину пирожного с изюмом, за которым мы послали, когда вышли из дому.
– Но у него горит голова, – повторил Керавн.
– К завтрашнему утру все пройдет, – уверяла Арсиноя. – Мы больше нужны бедной Селене, чем ему. Идем, отец! С ним может остаться старуха.
– Пусть придет Селена, – говорил мальчик плаксиво. – Пожалуйста, не оставляйте меня опять одного.
– Твой папочка останется с тобою, – отвечал Керавн с нежностью; он чувствовал боль в сердце, видя этого ребенка страдающим. – Никто из вас не знает, чем обладаем мы в лице этого мальчика.
– Он скоро заснет, – уверяла Арсиноя. – Пойдем же, иначе будет слишком поздно.
– Чтобы старуха сделала какую-нибудь новую глупость? – вскричал Керавн. – Остаться при ребенке моя обязанность. Иди к своей сестре, и пусть проводит тебя старуха.
– Хорошо. Завтра утром я вернусь.
– Завтра утром? – спросил Керавн протяжно. – Нет, нет, это не годится. Да и, кроме того, Дорида ведь сказала, что у христиан будет хороший уход за Селеной. Взгляни только, что с нею, поклонись ей от меня, а затем возвращайся домой.
– Но, отец…
– Затем нужно помнить, что завтра в полдень тебя ждет супруга префекта, чтобы выбрать для тебя наряд.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147
– А я не стану тебя слушать ни сегодня, ни когда бы то ни было.
– Я обратилась к тебе уж конечно не ради своего удовольствия. Я хочу только сказать тебе, что ты не найдешь свою Селену дома.
– Что ты там толкуешь! – сразу вспылил Керавн.
– Я говорю, что бедная девушка не могла идти дальше по городу, ее пришлось перенести в чужой дом, где за нею ухаживают.
– Селена! – вскричала Арсиноя в испуге и горести, внезапно упав со своих облаков. – Ты знаешь, где она?
Прежде чем Дорида успела ответить, Керавн загремел:
– В этом виноват римский архитектор и его кусающаяся бестия! Хорошо же, хорошо, потому что теперь император поддержит мое право! Он укажет дорогу тем, кто уложил сестру Роксаны в постель и помешал ей участвовать в представлении. Очень хорошо, превосходно!
– Это печально до слез, – возразила жена сторожа с гневом. – Так вот твоя благодарность за ее заботы о своих маленьких сестрах и брате? Как может так говорить отец, когда его лучшее дитя лежит у чужих людей со сломанной ногой!
– Со сломанной ногой! – жалобно вскрикнула Арсиноя.
– Сломанной? – медленно повторил Керавн с искренним огорчением. – Где я могу ее найти?
– У госпожи Анны, в домике на конце сада вдовы Пудента.
– Почему не принесли ее сюда?
– Потому что врач запретил. Она лежит в лихорадке; но за нею хороший уход. Вдова Анна из христиан. Я терпеть не могу этих людей, но они умеют ухаживать за больными лучше, чем другие.
– У христиан! Моя дочь у христиан! – вскричал Керавн вне себя. – Скорее, Арсиноя, идем к Селене! Селена не должна дольше ни одного мгновения оставаться у этого несчастного отребья. Вечные боги! Ко всем несчастьям еще и этот позор!
– В этом еще нет большой беды, – сказала Дорида успокоительным тоном. – Между христианами есть люди, вполне достойные уважения. Что они честны – это верно, так как бедная горбатая девушка, которая принесла мне в первый раз эту дурную весть, отдала мне также вот этот кошелек, наполненный деньгами, которые вдова Анна нашла в кармане Селены.
Керавн взял заработанные тяжким трудом деньги с таким презрением, как будто он привык к золоту и не обращает ни малейшего внимания на жалкое серебро; Арсиноя же при виде драхм начала плакать, так как ей было известно, что Селена вышла из дому ради этих денег, и представляла себе, какую ужасную боль вытерпела ее сестра по дороге.
– Честные, честные! – вскричал Керавн, завязывая кошелек с деньгами. – Я знаю, какие бесстыдства творятся на собраниях этой шайки. Целоваться с рабами – это было бы как раз прилично для моей дочери! Пойдем, Арсиноя, поищем сейчас же носилки.
– Нет, нет! – с живостью возразила Дорида. – Ты должен сначала оставить ее в покое. Не все говорят отцу, но врач уверял, что если теперь не дать ей полежать спокойно, то это может стоить ей жизни. С воспаленной раной на голове, в лихорадке и с переломанными членами не ходят ни на какое собрание. Бедное милое дитя!
Керавн думал и угрюмо молчал, а Арсиноя вскричала со слезами на глазах:
– Но я должна идти к ней, я должна видеть ее, Дорида!
– Я тебе не поставлю этого в вину, моя милочка, – сказала старуха, – я уже была в этом христианском доме, но меня не допустили к больной. Ты дело другое; ты ее сестра.
– Пойдем, отец, – попросила Арсиноя, – посмотрим сперва на детей, а потом ты проводишь меня к Селене. Ах, зачем я не пошла вместе с нею! Ах, что, если она у нас умрет!
Керавн и его дочь дошли до своей квартиры не так скоро, как обыкновенно, потому что управляющий боялся нового нападения собаки, которая, однако же, в эту ночь находилась в спальне Антиноя.
Старая рабыня еще не спала и находилась в большом возбуждении. Она любила Селену, беспокоилась из-за ее отсутствия, а в спальне детей тоже не все шло как должно.
Арсиноя, не останавливаясь, пошла к детям; но негритянка задержала своего господина, пока он снимал свой паллий шафранного цвета, чтобы надеть вместо него старый плащ, и с плачем рассказала ему, что ее любимец, маленький, слепой Гелиос, заболел и не мог заснуть даже и после того, как она дала ему капель, которые обыкновенно принимал сам Керавн.
– Бессмысленное животное, – вскричал он, – мое лекарство давать ребенку! – При этом Керавн сбросил с ног новые башмаки, чтобы переменить их на более скромные. – Если бы ты была молода, я приказал бы отстегать тебя.
– Но ты ведь сам говорил, что эти капли полезны, – проговорила, запинаясь, старуха.
– Для меня! – закричал управляющий и, не завязывая ремней, которые теперь тащились за ним по полу, побежал в детскую.
Там сидел его слепой любимец, его «наследник», как он любил называть его, прижавшись своей хорошенькой белокурой и кудрявой головкой к груди Арсинои.
Малютка тотчас же узнал его шаги и начал жаловаться:
– Селена ушла, я боялся, и мне так нехорошо, так нехорошо!
Керавн положил руку на лоб малютки.
Почувствовав у него жар, он начал ходить взад и вперед перед постелькой ребенка и говорить:
– Вот мы и дождались! Когда пришло одно несчастье, сейчас же является и другое. Посмотри на него, Арсиноя. Помнишь ли ты, как началась лихорадка у бедной Береники? Тошнота, беспокойство, пылающая голова. Не чувствуешь ли ты боли в горле, сердце мое?
– Нет, – отвечал Гелиос, – но мне так нехорошо.
Керавн расстегнул рубашонку малютки, чтобы посмотреть, не показались ли на его груди пятна; но Арсиноя сказала, когда он склонился над ребенком:
– Это пустяки. Он только испортил себе желудок. Глупая старуха во всем ему потакает и дала ему половину пирожного с изюмом, за которым мы послали, когда вышли из дому.
– Но у него горит голова, – повторил Керавн.
– К завтрашнему утру все пройдет, – уверяла Арсиноя. – Мы больше нужны бедной Селене, чем ему. Идем, отец! С ним может остаться старуха.
– Пусть придет Селена, – говорил мальчик плаксиво. – Пожалуйста, не оставляйте меня опять одного.
– Твой папочка останется с тобою, – отвечал Керавн с нежностью; он чувствовал боль в сердце, видя этого ребенка страдающим. – Никто из вас не знает, чем обладаем мы в лице этого мальчика.
– Он скоро заснет, – уверяла Арсиноя. – Пойдем же, иначе будет слишком поздно.
– Чтобы старуха сделала какую-нибудь новую глупость? – вскричал Керавн. – Остаться при ребенке моя обязанность. Иди к своей сестре, и пусть проводит тебя старуха.
– Хорошо. Завтра утром я вернусь.
– Завтра утром? – спросил Керавн протяжно. – Нет, нет, это не годится. Да и, кроме того, Дорида ведь сказала, что у христиан будет хороший уход за Селеной. Взгляни только, что с нею, поклонись ей от меня, а затем возвращайся домой.
– Но, отец…
– Затем нужно помнить, что завтра в полдень тебя ждет супруга префекта, чтобы выбрать для тебя наряд.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147