– Прелестна, очаровательна! Точно Роксана, сорвавшаяся с картины!
Арсиноя слышала эту похвалу и, подозревая, что она относится к ней, смутилась еще больше прежнего. Ее застенчивая улыбка превратилась в выражение веселой, хотя и робкой надежды на счастье, которое страшило своим величием.
В эту минуту один из художников произнес ее имя, и, когда она решилась поднять глаза, чтобы посмотреть, не Поллукс ли это, она заметила богача Плутарха, который со своими живыми костылями и с сухопарым торговцем художественными произведениями Габинием осматривал ряды женщин и девушек, стоявших рядом с нею.
Скоро Плутарх очутился совсем близко от нее, подойдя вприпрыжку с помощью своих живых подпор; он отстранил Габиния, поцеловал тыльную сторону собственной руки, сделал ею знак Арсиное и, подмигнув ей своими большими глазами, сказал:
– Знаю, знаю! Нечто подобное нелегко забывается. Слоновая кость и красные кораллы.
Арсиноя испугалась; кровь отхлынула от ее щек, вся радость исчезла из ее сердца, когда старик велел поставить себя против нее и ласково сказал:
– Ба! Бутончик из папирусной мастерской между гордыми розами и лилиями! Из мастерской – прямо в мое собрание! Ничего, ничего, на красоту везде смотрят с удовольствием. Я не спрашиваю, как ты попала сюда, а только радуюсь.
Арсиноя наполовину закрылась рукою, но он три раза дотронулся средним пальцем до ее белого плеча и заковылял дальше, тихонько посмеиваясь про себя.
Габиний услыхал слова Плутарха и, когда они отошли на несколько шагов от Арсинои, спросил его с живым негодованием:
– Так ли я слышал? Работница из твоей мастерской здесь, среди наших дочерей?
– Ну да; пара рабочих рук среди совсем праздных, – весело ответил старик.
– И она втерлась сюда! Надо ее удалить.
– Ни в коем случае! Она очаровательна!
– Это возмутительно! Здесь, в этом собрании!
– Возмутительно? – переспросил его Плутарх. – Нисколько! Не следует быть таким разборчивым. Не можем же мы набрать дочерей одних антикваров. – Затем он прибавил успокаивающим тоном: – Я хотел сказать, что твоему тонкому чутью к красоте форм должно бы понравиться это милое существо. Или ты боишься, что она покажется художникам более подходящей для роли Роксаны, чем твоя прелестная дочь? Послушаем-ка, что говорят господа вон на той стороне. Посмотрим, что у них там такое.
Эти слова относились к громкому разговору, поднявшемуся возле мест, где сидели префект и претор.
Эти два человека и с ними большинство живописцев и скульпторов были того мнения, что Арсиноя в роли Роксаны произвела бы изумительный эффект.
Они доказывали, что она и фигурой и лицом необыкновенно напоминает прекрасную дочь бактрийского царя, как ее изобразил Аэтион, картина которого положена в основу этой части представления. Только ваятель Папий и двое из его товарищей объявили себя решительно против этого выбора и с жаром уверяли, что только одна, а именно Праксилла, дочь антиквара Габиния, была бы достойна выступить перед императором в роли невесты Александра. Все трое находились в деловых отношениях с отцом этой стройной и на самом деле очень красивой девушки и желали угодить богатому и ловкому продавцу их произведений. От усердия они перешли даже на запальчивый тон, когда Габиний приблизился вместе с Плутархом к спорившим и они были уверены, что он слышит их.
– И кто такая та другая девушка? – спросил Папий, указывая на Арсиною, когда Плутарх и Габиний подходили к ним. – Против ее красоты ничего нельзя сказать; но она более чем просто одета, на ней нет никаких украшений, о которых стоило бы говорить, и можно поставить тысячу против одного, что ее родители не в состоянии снабдить ее такими богатыми платьями и такими драгоценностями, в которых, конечно, не должно быть недостатка у Роксаны, выходящей замуж за Александра. Азиатка должна выступить в шелке, золоте и драгоценных каменьях. Мой друг сумеет одеть свою Праксиллу так, что блеск ее наряда изумил бы даже самого великого македонского царя. Но кто отец той хорошенькой девочки, к которой довольно хорошо идут эти голубые ленты в волосах, две розы и белое платьице?
– Твое соображение верно, Папий, – прервал его Габиний с сухой резкостью. – О девушке, о которой вы говорите, не может быть и речи. Я говорю это не ради моей дочери, а потому, что все неблагопристойное мне неизвестно. Едва ли можно понять, откуда это молодое создание почерпнуло смелость втереться сюда. Правда, хорошенькое личико отпирает замки и отодвигает засовы, но она – прошу не пугаться – она не более как работница из папирусной мастерской нашего доброго хозяина Плутарха.
– Это неправда, – прервал его Поллукс с негодованием.
– Сдержи свой язык, молодой человек, – отвечал Габиний. – Я беру тебя в свидетели, благородный Плутарх.
– Пусть она будет чем хочет, – отвечал старик с досадой. – Она похожа на одну из моих работниц, но если бы даже она пришла прямо от стола, на котором склеивают папирус, то с таким лицом и с такой фигурой она была бы здесь и везде совершенно у места. Таково мое мнение.
– Браво, мой прекрасный друг! – вскричал Вер и кивнул старику. – Таким исключительно очаровательным созданиям, как та девушка, император придает гораздо больше значения, чем вашим старым грамотам на звание гражданина и туго набитым кошелькам.
– Совершенно верно, – подтвердил префект. – В том же, что она девушка свободная, а не раба, я готов поклясться. Друг Поллукс, ты вступился за нее; что тебе известно о ней?
– То, что она дочь дворцового управителя Керавна, которую я знаю с детства, – отвечал молодой художник. – Он римский гражданин, и притом из старинного македонского дома.
– Может быть, даже царской крови, – заметил, улыбаясь, Титиан.
– Я знаю этого человека, – поспешно проговорил Габиний. – Это надменный шут с весьма скудными средствами.
– Мне думается, – с аристократическим спокойствием прервал Вер возбужденного купца скорее скучающим, чем нелюбезным тоном, – мне думается, что здесь неуместно держать речи относительно характера отцов этих девушек и женщин.
– Но он беден! – вскричал антиквар с раздражением. – Несколько дней тому назад он предлагал мне купить его жалкие редкости; я, однако, не мог…
– Нам жаль тебя, если эта сделка не состоялась, – снова прервал его Вер, на этот раз с изысканной вежливостью. – Подумаем прежде о лицах, а потом уже о нарядах. Итак, отец этой девушки римский гражданин?
– Член Совета и в своем роде родовитый человек, – сказал Титиан.
– А мне, – прибавила его супруга Юлия, – нравится эта очаровательная девушка, и если ей достанется главная роль, а ее отец беден, как ты утверждаешь, мой друг, то я позабочусь о ее наряде. Император будет в восторге от такой Роксаны.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147