Ты не забыл, что именно тебе предстоит иметь дело с Кавахарой. А мне придется стать шлюхой. Кстати, по-моему, Ортега не в восторге от этого. Я хочу сказать, она и в прошлый раз была смущена, но сейчас…
– Ты говоришь, она была смущена! А что, по-твоему, должен чувствовать я?
– Идиот, я прекрасно знаю, что ты чувствуешь. Я – это ты.
– Неужели? – Глотнув виски, я махнул стаканом. – Как ты думаешь, сколько пройдет времени, прежде чем мы с тобой перестанем быть одним и тем же человеком?
Он пожал плечами.
– Человек – это то, что он помнит. На настоящий момент наше восприятие окружающего мира различается лишь последними семью или восемью часами. Пока что разница совсем небольшая, ты не находишь?
– По сравнению с сорока с лишним годами памяти? Наверное, ты прав. К тому же личность создают как раз первые воспоминания.
– Да, так говорят. Кстати, раз уж мы заговорили об этом, скажи вот что. Как ты относишься – как мы относимся к тому, что Лоскутный человек мертв?
Я неуютно поежился.
– Неужели нужно обязательно говорить об этом?
– Нужно же о чем-то говорить. Нам придется наслаждаться обществом друг друга до завтрашнего вечера…
– Если хочешь, можешь пойти прогуляться. И раз уж об этом зашла речь, – я ткнул большим пальцем в потолок, – я тоже могу уйти отсюда тем же путем, каким пришел.
– Похоже, ты действительно не хочешь возвращаться к разговору о Кадмине, а?
– Ты начинаешь мне надоедать.
И все же он был прав. Первоначальный план предполагал, что моя ниндзя-копия остается дома у Ортеги, пока копия-Райкер отправляется к Мириам Банкрофт. Затем мне пришло в голову, что для успешного нападения на «Голову в облаках» нам потребуется заручиться помощью «Хендрикса», а я не смог бы доказать отелю свою личность, не прибегая к сканированию памяти полушарий. Поэтому было принято решение, что копия-Райкер перед тем, как уехать к Мириам Банкрофт, представит ниндзя «Хендриксу». Поскольку Райкер до сих пор оставался под наблюдением, по крайней мере со стороны Трепп, нечего было и думать о том, чтобы нам вдвоем, взявшись за руки, войти в парадную дверь отеля. В итоге я одолжил у Баутисты антигравитационную упряжь и костюм-невидимку, и как только начало светать, проскользнул сквозь редкие потоки транспорта на крытый козырьком балкон на сорок втором этаже отеля. «Хендрикс», к тому времени предупрежденный о моем появлении копией-Райкером, впустил меня в здание через вентиляционную шахту.
Осуществить подобный трюк с помощью нейрохимии «Хумало» было так же просто, как войти в парадную дверь.
– Послушай, – сказал копия-Райкер, – я – это ты. Я знаю все, что знаешь ты. Что плохого в том, если мы поговорим об этом?
– Раз ты знаешь все, что знаю я, какой смысл нам говорить об этом?
– Знаешь, иногда бывает полезно взглянуть на вещи со стороны. И даже когда высказываешься перед кем-то, на самом деле говоришь с самим собой. А собеседник требуется только для того, чтобы слушать. Так что лучше не держи в себе.
Я вздохнул.
– Не знаю. Я давным-давно похоронил все связанное с отцом. Это уже давно мертво.
– Ну да, конечно.
– Я говорю серьёзно.
– Нет. – Он ткнул в меня пальцем, так же, как я сам на балконе виллы «Закат» ткнул в Банкрофта, когда тот не хотел признать выложенные мной факты.
– Ты лжешь самому себе. Помнишь того сутенера, которого мы встретили в кабаке Ласло в тот год, когда вступили в банду Шонагана? Нас едва успели от него оттащить, а то бы ему точно несдобровать.
– Это все химия. Мы накачались по уши тетраметом и выпендривались перед ребятами Шонагана. Твою мать, нам ведь тогда было всего шестнадцать.
– Вздор. Мы поступили так потому, что тот тип был похож на отца.
– Возможно.
– Точно. И по той же самой причине в течение последующих полутора десятилетий мы убивали всех начальников.
– О, успокойся, мать твою! Полтора десятилетия мы убивали всех, кто стоял у нас на пути. Это же была армия, мы зарабатывали этим на жизнь. К тому же с каких это пор сутенер стал начальником?
– Ну хорошо, мы с тобой пятнадцать лет охотились на сутенеров. И на тех, кто пользуется их услугами. Возможно, именно за это нам сейчас приходится расплачиваться.
– Матерью отец никогда не торговал.
– Ты в этом уверен? В таком случае, почему мы обрушились на обидчиков Элизабет Элиотт с неумолимостью тактической ядерной боеголовки? Почему в этом расследовании мы сделали такой упор на публичные дома?
– Потому что, – сказал я, наливая себе слой виски толщиной с палец, – таким это расследование было с самого начала. Мы занялись девчонкой Элиотт потому, что это казалось правильным направлением. Интуиция чрезвычайных посланников. То, как Банкрофт обращался со своей женой…
– О, Мириам Банкрофт. Тут мы могли бы о многом поговорить.
– Заткнись. Элизабет Элиотт оказалась чертовски удачным ходом. Без визита в биокабины Джерри мы бы ни за что не вышли на «Голову в облаках».
– Ага. – Презрительно фыркнув, он опрокинул в рот свой стакан. – Верь во что хочешь. А я скажу, что Лоскутный человек был своеобразной метафорой для нашего отца, потому что мы не могли взглянуть правде в глаза. Именно поэтому мы наложили в штаны от страха, впервые столкнувшись с составной конструкцией. Помнишь санаторий на Адорасьоне? После того короткого спектакля нас целую неделю преследовали кошмары. Мы просыпались, сжимая в руках разорванную в клочья подушку. После этого нас были вынуждены отправить на психологическую реабилитацию.
Я раздраженно махнул рукой.
– Да, помню. Я помню, как мне тогда было страшно – но только я испугался Лоскутного человека, а не отца. То же самое чувство мы испытали, встретившись с Кадминым в виртуальности.
– Ну а теперь, когда его больше нет в живых, что ты чувствуешь?
– Ничего.
Он снова ткнул в меня пальцем.
– Это отговорка.
– Никакая это не отговорка. Ублюдок встал у нас на пути, угрожал, и вот теперь он мертв. Конец сообщения.
– А больше тебе никто не угрожал? Напряги память. Быть может, когда ты был маленьким?
– Я не намерен больше говорить об этом. – Взяв бутылку, я снова наполнил стакан. – Поищи другую тему. Как насчет того, чтобы поговорить об Ортеге? Каковы наши чувства в этой области?
– Ты собираешься прикончить эту бутылку в одиночку?
– Угостить?
– Не надо.
Я развел руками.
– Тогда какое тебе дело?
– Ты хочешь напиться?
– Естественно. Раз уж мне приходится изливать душу самому себе, не вижу причин, почему я должен делать это трезвым. Так что расскажи мне про Ортегу.
– Я не хочу о ней говорить.
– А почему бы и нет? – рассудительно произнес я. – Помнишь, ты сам говорил, что надо же нам о чем-то говорить. Что ты имеешь против Ортеги?
– А то, что к ней мы теперь относимся по-разному. Ты больше не носишь оболочку Райкера.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146
– Ты говоришь, она была смущена! А что, по-твоему, должен чувствовать я?
– Идиот, я прекрасно знаю, что ты чувствуешь. Я – это ты.
– Неужели? – Глотнув виски, я махнул стаканом. – Как ты думаешь, сколько пройдет времени, прежде чем мы с тобой перестанем быть одним и тем же человеком?
Он пожал плечами.
– Человек – это то, что он помнит. На настоящий момент наше восприятие окружающего мира различается лишь последними семью или восемью часами. Пока что разница совсем небольшая, ты не находишь?
– По сравнению с сорока с лишним годами памяти? Наверное, ты прав. К тому же личность создают как раз первые воспоминания.
– Да, так говорят. Кстати, раз уж мы заговорили об этом, скажи вот что. Как ты относишься – как мы относимся к тому, что Лоскутный человек мертв?
Я неуютно поежился.
– Неужели нужно обязательно говорить об этом?
– Нужно же о чем-то говорить. Нам придется наслаждаться обществом друг друга до завтрашнего вечера…
– Если хочешь, можешь пойти прогуляться. И раз уж об этом зашла речь, – я ткнул большим пальцем в потолок, – я тоже могу уйти отсюда тем же путем, каким пришел.
– Похоже, ты действительно не хочешь возвращаться к разговору о Кадмине, а?
– Ты начинаешь мне надоедать.
И все же он был прав. Первоначальный план предполагал, что моя ниндзя-копия остается дома у Ортеги, пока копия-Райкер отправляется к Мириам Банкрофт. Затем мне пришло в голову, что для успешного нападения на «Голову в облаках» нам потребуется заручиться помощью «Хендрикса», а я не смог бы доказать отелю свою личность, не прибегая к сканированию памяти полушарий. Поэтому было принято решение, что копия-Райкер перед тем, как уехать к Мириам Банкрофт, представит ниндзя «Хендриксу». Поскольку Райкер до сих пор оставался под наблюдением, по крайней мере со стороны Трепп, нечего было и думать о том, чтобы нам вдвоем, взявшись за руки, войти в парадную дверь отеля. В итоге я одолжил у Баутисты антигравитационную упряжь и костюм-невидимку, и как только начало светать, проскользнул сквозь редкие потоки транспорта на крытый козырьком балкон на сорок втором этаже отеля. «Хендрикс», к тому времени предупрежденный о моем появлении копией-Райкером, впустил меня в здание через вентиляционную шахту.
Осуществить подобный трюк с помощью нейрохимии «Хумало» было так же просто, как войти в парадную дверь.
– Послушай, – сказал копия-Райкер, – я – это ты. Я знаю все, что знаешь ты. Что плохого в том, если мы поговорим об этом?
– Раз ты знаешь все, что знаю я, какой смысл нам говорить об этом?
– Знаешь, иногда бывает полезно взглянуть на вещи со стороны. И даже когда высказываешься перед кем-то, на самом деле говоришь с самим собой. А собеседник требуется только для того, чтобы слушать. Так что лучше не держи в себе.
Я вздохнул.
– Не знаю. Я давным-давно похоронил все связанное с отцом. Это уже давно мертво.
– Ну да, конечно.
– Я говорю серьёзно.
– Нет. – Он ткнул в меня пальцем, так же, как я сам на балконе виллы «Закат» ткнул в Банкрофта, когда тот не хотел признать выложенные мной факты.
– Ты лжешь самому себе. Помнишь того сутенера, которого мы встретили в кабаке Ласло в тот год, когда вступили в банду Шонагана? Нас едва успели от него оттащить, а то бы ему точно несдобровать.
– Это все химия. Мы накачались по уши тетраметом и выпендривались перед ребятами Шонагана. Твою мать, нам ведь тогда было всего шестнадцать.
– Вздор. Мы поступили так потому, что тот тип был похож на отца.
– Возможно.
– Точно. И по той же самой причине в течение последующих полутора десятилетий мы убивали всех начальников.
– О, успокойся, мать твою! Полтора десятилетия мы убивали всех, кто стоял у нас на пути. Это же была армия, мы зарабатывали этим на жизнь. К тому же с каких это пор сутенер стал начальником?
– Ну хорошо, мы с тобой пятнадцать лет охотились на сутенеров. И на тех, кто пользуется их услугами. Возможно, именно за это нам сейчас приходится расплачиваться.
– Матерью отец никогда не торговал.
– Ты в этом уверен? В таком случае, почему мы обрушились на обидчиков Элизабет Элиотт с неумолимостью тактической ядерной боеголовки? Почему в этом расследовании мы сделали такой упор на публичные дома?
– Потому что, – сказал я, наливая себе слой виски толщиной с палец, – таким это расследование было с самого начала. Мы занялись девчонкой Элиотт потому, что это казалось правильным направлением. Интуиция чрезвычайных посланников. То, как Банкрофт обращался со своей женой…
– О, Мириам Банкрофт. Тут мы могли бы о многом поговорить.
– Заткнись. Элизабет Элиотт оказалась чертовски удачным ходом. Без визита в биокабины Джерри мы бы ни за что не вышли на «Голову в облаках».
– Ага. – Презрительно фыркнув, он опрокинул в рот свой стакан. – Верь во что хочешь. А я скажу, что Лоскутный человек был своеобразной метафорой для нашего отца, потому что мы не могли взглянуть правде в глаза. Именно поэтому мы наложили в штаны от страха, впервые столкнувшись с составной конструкцией. Помнишь санаторий на Адорасьоне? После того короткого спектакля нас целую неделю преследовали кошмары. Мы просыпались, сжимая в руках разорванную в клочья подушку. После этого нас были вынуждены отправить на психологическую реабилитацию.
Я раздраженно махнул рукой.
– Да, помню. Я помню, как мне тогда было страшно – но только я испугался Лоскутного человека, а не отца. То же самое чувство мы испытали, встретившись с Кадминым в виртуальности.
– Ну а теперь, когда его больше нет в живых, что ты чувствуешь?
– Ничего.
Он снова ткнул в меня пальцем.
– Это отговорка.
– Никакая это не отговорка. Ублюдок встал у нас на пути, угрожал, и вот теперь он мертв. Конец сообщения.
– А больше тебе никто не угрожал? Напряги память. Быть может, когда ты был маленьким?
– Я не намерен больше говорить об этом. – Взяв бутылку, я снова наполнил стакан. – Поищи другую тему. Как насчет того, чтобы поговорить об Ортеге? Каковы наши чувства в этой области?
– Ты собираешься прикончить эту бутылку в одиночку?
– Угостить?
– Не надо.
Я развел руками.
– Тогда какое тебе дело?
– Ты хочешь напиться?
– Естественно. Раз уж мне приходится изливать душу самому себе, не вижу причин, почему я должен делать это трезвым. Так что расскажи мне про Ортегу.
– Я не хочу о ней говорить.
– А почему бы и нет? – рассудительно произнес я. – Помнишь, ты сам говорил, что надо же нам о чем-то говорить. Что ты имеешь против Ортеги?
– А то, что к ней мы теперь относимся по-разному. Ты больше не носишь оболочку Райкера.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146