У всех нас есть желания и страсти, которые лучше сдерживать. Или по крайней мере не давать им выход в культурном обществе.
– По-моему, нельзя противопоставить культуру эякуляции.
– Вы прибыли из другого мира, – задумчиво промолвил Банкрофт. – У вас на Харлане молодое, дерзкое, колониальное общество. Вы понятия не имеете, как обтесали нас здесь, на Земле, столетия традиций. Молодые духом, те, в ком жила страсть к приключениям, покинули нашу планету всем скопом. Остались вялые, послушные, ограниченные. Это происходило у меня на глазах, и тогда я этому радовался, потому что так было проще создавать свою империю. Но теперь я начинаю задаваться вопросом: а стоило ли это цены, которую пришлось заплатить? Наше общество замкнулось в себе, стиснутое нормами поведения, перестало идти вперед, остановилось на старом и знакомом. Непреклонная мораль, непреклонные законы. Закоснелые декларации ООН распространились на Вселенную, став, – он сделал красноречивый жест, – чем-то вроде надобщественной смирительной рубашкой, и, пока межзвездные корабли ещё находились в пути, возник Протекторат. Так что, когда первые из них приземлились на планетах, хранившиеся там люди, очнувшись, увидели вокруг себя тщательно подготовленную тиранию.
– Вы говорите так, будто находились вне происходящего. Обладая такой прозорливостью, неужели вы не можете освободиться от оков?
Банкрофт усмехнулся.
– Культура общества подобна смогу. Живя в ней, приходится её вдыхать. А это неизбежно ведет к заражению. Что означает в данном случае свобода? Свобода извергать семя на лицо и грудь жене? Свобода заставлять её мастурбировать передо мной, делить её плоть с другими мужчинами и женщинами? Двести пятьдесят лет – это очень большой срок, мистер Ковач. Времени достаточно для того, чтобы рассудок оказался заражен самыми разнообразными грязными, похотливыми фантазиями, щекочущими гормоны каждой новой оболочки. И это при том, что более утонченные чувства становятся чище и благороднее. Можете ли вы представить, что происходит с эмоциональными узами за такой долгий срок?
Я раскрыл было рот, но Банкрофт поднял руку, призывая к молчанию. Я подчинился. Не каждый день приходится выслушивать излияние души, насчитывающей несколько столетий, а Банкрофта сейчас словно прорвало.
– Нет, – ответил он на свой вопрос. – Сколько вам лет? Подобно тому, как ваше общество слишком молодо, чтобы постичь жизнь на Земле, так и ваш жизненный опыт не может подсказать, что значит любить одного и того же человека в течение двухсот пятидесяти лет. В конце концов, если человек выдержит, если сможет пройти ловушки скуки и самодовольства, то, что у него останется, будет не любовью. Скорее это что-то вроде благоговения. Так как же состыковать это уважение, это благоговение с грязными желаниями, испытываемыми плотью, которую носит в данный момент этот человек? Так вот, уверяю вас, сделать это невозможно.
– И вы вместо этого даете выход эмоциям, общаясь с проститутками?
Усмешка вернулась на лицо Банкрофта.
– Не хочу сказать, что я горжусь собой, мистер Ковач. Но нельзя прожить так долго, не принимая себя в каждой грани, какой бы нелицеприятной она ни была. Продажные женщины были, есть и будут. Они удовлетворяют потребность рынка и получают соответствующее вознаграждение. А я таким образом очищаюсь.
– Ваша жена знает об этом?
– Разумеется. И уже в течение долгого времени. Оуму сообщила, что вы в курсе случившегося с Лейлой Бегин. С тех пор Мириам здорово поостыла. Уверен, у неё самой тоже есть свои приключения.
– Насколько вы в этом уверены?
Банкрофт нетерпеливо махнул рукой.
– Разве это имеет значение? Я не слежу за каждым шагом своей жены, если вас это интересует, но я её хорошо знаю. У неё, как и у меня, есть аппетит, и она должна его удовлетворять.
– И вас это нисколько не беспокоит?
– Мистер Ковач, меня можно обвинить во многом, но только не в лицемерии. Это лишь зов плоти, и ничего больше. Мы с Мириам всё прекрасно понимаем. А сейчас, поскольку этот разговор нас никуда не приведет, давайте, пожалуйста, вернемся к делу. Помимо полной невиновности Элиотта, что ещё у вас есть?
В один миг я принял решение, подсказанное инстинктом, находящимся за пределами сознания. Я покачал головой.
– Пока больше ничего.
– Но будет?
– Да. Ортегу можно списать на оболочку Райкера, однако остается Кадмин. Кадмин охотился не за Райкером. Ему был нужен именно я. Тут что-то есть.
Банкрофт удовлетворенно кивнул.
– Вы собираетесь поговорить с Кадминым?
– Если позволит Ортега.
– Что вы хотите сказать?
– Я хочу сказать, что полиция изучит данные съемок со спутников, имеющие отношение к тому, что произошло в Окленде сегодня утром. То есть, скорее всего, ей удастся идентифицировать меня с человеком, выходившим из клиники. Наверняка в этот момент что-то висело в небе. Не думаю, что в этом случае Ортега будет расположена помогать.
Банкрофт позволил себе ещё одну сдержанную усмешку.
– Вы очень проницательны, мистер Ковач. Но вам нечего опасаться с этой стороны. Клиника «Вей» – то немногое, что вы от неё оставили, – упорно не желает предоставлять ленты внутренних видеосъемок и не собирается никого ни в чем обвинять. Она боится предстоящего расследования больше вас. Конечно, остается открытым вопрос, не попытается ли клиника свести с вами счеты лично.
– Ну а заведение Джерри?
Пожатие плечами.
– То же самое. После смерти владельца на первый план вышел коммерческий интерес.
– Очень мило.
– Рад, что вы это оценили. – Банкрофт встал. – Как я уже сказал, утро выдалось очень загруженным, и переговоры ни в коей мере нельзя считать завершившимися. Я буду очень признателен, если в будущем вы несколько умерите свои опустошительные налеты. Они обходятся весьма недешёво.
Поднявшись на ноги, я на мгновение увидел в подсознании отблески пожаров Инненина, услышал предсмертные крики, и вдруг изящный экивок Банкрофта показался мне тошнотворно-гротескным, напоминающим антисептические слова из отчётов генерала Макинтайра о потерях: «…оправданная цена за овладение побережьем Инненина…» Подобно Банкрофту, Макинтайр был человеком могущественным. А когда могущественные люди говорят об оправданных ценах, можно быть уверенным только в одном: платить будет кто-то другой.
ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ
Полицейский участок на Фелл-стрит размещался в непритязательном здании, выстроенном в стиле, как я предположил, марсианского барокко. Трудно определить, проектировалось ли оно с самого начала под эту функцию, или же его переоборудовали впоследствии. Потенциально сооружение представляло собой настоящую крепость. В облицованных красным гранитом стенах были проделаны узкие высокие амбразуры.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146
– По-моему, нельзя противопоставить культуру эякуляции.
– Вы прибыли из другого мира, – задумчиво промолвил Банкрофт. – У вас на Харлане молодое, дерзкое, колониальное общество. Вы понятия не имеете, как обтесали нас здесь, на Земле, столетия традиций. Молодые духом, те, в ком жила страсть к приключениям, покинули нашу планету всем скопом. Остались вялые, послушные, ограниченные. Это происходило у меня на глазах, и тогда я этому радовался, потому что так было проще создавать свою империю. Но теперь я начинаю задаваться вопросом: а стоило ли это цены, которую пришлось заплатить? Наше общество замкнулось в себе, стиснутое нормами поведения, перестало идти вперед, остановилось на старом и знакомом. Непреклонная мораль, непреклонные законы. Закоснелые декларации ООН распространились на Вселенную, став, – он сделал красноречивый жест, – чем-то вроде надобщественной смирительной рубашкой, и, пока межзвездные корабли ещё находились в пути, возник Протекторат. Так что, когда первые из них приземлились на планетах, хранившиеся там люди, очнувшись, увидели вокруг себя тщательно подготовленную тиранию.
– Вы говорите так, будто находились вне происходящего. Обладая такой прозорливостью, неужели вы не можете освободиться от оков?
Банкрофт усмехнулся.
– Культура общества подобна смогу. Живя в ней, приходится её вдыхать. А это неизбежно ведет к заражению. Что означает в данном случае свобода? Свобода извергать семя на лицо и грудь жене? Свобода заставлять её мастурбировать передо мной, делить её плоть с другими мужчинами и женщинами? Двести пятьдесят лет – это очень большой срок, мистер Ковач. Времени достаточно для того, чтобы рассудок оказался заражен самыми разнообразными грязными, похотливыми фантазиями, щекочущими гормоны каждой новой оболочки. И это при том, что более утонченные чувства становятся чище и благороднее. Можете ли вы представить, что происходит с эмоциональными узами за такой долгий срок?
Я раскрыл было рот, но Банкрофт поднял руку, призывая к молчанию. Я подчинился. Не каждый день приходится выслушивать излияние души, насчитывающей несколько столетий, а Банкрофта сейчас словно прорвало.
– Нет, – ответил он на свой вопрос. – Сколько вам лет? Подобно тому, как ваше общество слишком молодо, чтобы постичь жизнь на Земле, так и ваш жизненный опыт не может подсказать, что значит любить одного и того же человека в течение двухсот пятидесяти лет. В конце концов, если человек выдержит, если сможет пройти ловушки скуки и самодовольства, то, что у него останется, будет не любовью. Скорее это что-то вроде благоговения. Так как же состыковать это уважение, это благоговение с грязными желаниями, испытываемыми плотью, которую носит в данный момент этот человек? Так вот, уверяю вас, сделать это невозможно.
– И вы вместо этого даете выход эмоциям, общаясь с проститутками?
Усмешка вернулась на лицо Банкрофта.
– Не хочу сказать, что я горжусь собой, мистер Ковач. Но нельзя прожить так долго, не принимая себя в каждой грани, какой бы нелицеприятной она ни была. Продажные женщины были, есть и будут. Они удовлетворяют потребность рынка и получают соответствующее вознаграждение. А я таким образом очищаюсь.
– Ваша жена знает об этом?
– Разумеется. И уже в течение долгого времени. Оуму сообщила, что вы в курсе случившегося с Лейлой Бегин. С тех пор Мириам здорово поостыла. Уверен, у неё самой тоже есть свои приключения.
– Насколько вы в этом уверены?
Банкрофт нетерпеливо махнул рукой.
– Разве это имеет значение? Я не слежу за каждым шагом своей жены, если вас это интересует, но я её хорошо знаю. У неё, как и у меня, есть аппетит, и она должна его удовлетворять.
– И вас это нисколько не беспокоит?
– Мистер Ковач, меня можно обвинить во многом, но только не в лицемерии. Это лишь зов плоти, и ничего больше. Мы с Мириам всё прекрасно понимаем. А сейчас, поскольку этот разговор нас никуда не приведет, давайте, пожалуйста, вернемся к делу. Помимо полной невиновности Элиотта, что ещё у вас есть?
В один миг я принял решение, подсказанное инстинктом, находящимся за пределами сознания. Я покачал головой.
– Пока больше ничего.
– Но будет?
– Да. Ортегу можно списать на оболочку Райкера, однако остается Кадмин. Кадмин охотился не за Райкером. Ему был нужен именно я. Тут что-то есть.
Банкрофт удовлетворенно кивнул.
– Вы собираетесь поговорить с Кадминым?
– Если позволит Ортега.
– Что вы хотите сказать?
– Я хочу сказать, что полиция изучит данные съемок со спутников, имеющие отношение к тому, что произошло в Окленде сегодня утром. То есть, скорее всего, ей удастся идентифицировать меня с человеком, выходившим из клиники. Наверняка в этот момент что-то висело в небе. Не думаю, что в этом случае Ортега будет расположена помогать.
Банкрофт позволил себе ещё одну сдержанную усмешку.
– Вы очень проницательны, мистер Ковач. Но вам нечего опасаться с этой стороны. Клиника «Вей» – то немногое, что вы от неё оставили, – упорно не желает предоставлять ленты внутренних видеосъемок и не собирается никого ни в чем обвинять. Она боится предстоящего расследования больше вас. Конечно, остается открытым вопрос, не попытается ли клиника свести с вами счеты лично.
– Ну а заведение Джерри?
Пожатие плечами.
– То же самое. После смерти владельца на первый план вышел коммерческий интерес.
– Очень мило.
– Рад, что вы это оценили. – Банкрофт встал. – Как я уже сказал, утро выдалось очень загруженным, и переговоры ни в коей мере нельзя считать завершившимися. Я буду очень признателен, если в будущем вы несколько умерите свои опустошительные налеты. Они обходятся весьма недешёво.
Поднявшись на ноги, я на мгновение увидел в подсознании отблески пожаров Инненина, услышал предсмертные крики, и вдруг изящный экивок Банкрофта показался мне тошнотворно-гротескным, напоминающим антисептические слова из отчётов генерала Макинтайра о потерях: «…оправданная цена за овладение побережьем Инненина…» Подобно Банкрофту, Макинтайр был человеком могущественным. А когда могущественные люди говорят об оправданных ценах, можно быть уверенным только в одном: платить будет кто-то другой.
ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ
Полицейский участок на Фелл-стрит размещался в непритязательном здании, выстроенном в стиле, как я предположил, марсианского барокко. Трудно определить, проектировалось ли оно с самого начала под эту функцию, или же его переоборудовали впоследствии. Потенциально сооружение представляло собой настоящую крепость. В облицованных красным гранитом стенах были проделаны узкие высокие амбразуры.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146