Часть третья. ЗАГАДКИ ДЕВСТВЕННОГО ЛЕСА
Жоржу Деко
Мой дорогой друг,
Вы всегда стремились превратить путешествие в нечто большее, чем просто материал для сенсации, ибо газета, воплощением которой Вы являетесь, давно уже озабочена делом серьезного просвещения.
Чтобы достойно выполнить эту задачу, Вы отправили меня в неизведанный край в качестве писателя, охотника и натуралиста.
Из Гвианы я привез это сочинение и прошу согласия на его посвящение Вам.
Первым во Франции Вы предприняли такую инициативу с истинно американским размахом, воодушевляясь традициями Гордона Беннеттаnote 313. Я же буду Вашим Стенлиnote 314, который говорил: «До полного кругосветного путешествия осталось так немного!»
Луи Буссенар
ГЛАВА 1

Бунт на прииске. — Бакалаврnote 315 из Маны. — Технология золотодобычи. — Смертельная ловушка. — «Водяная Матушка». — Эмблемы гвианской феи. — Что такое «аркаба»? — Ночные призраки.
Вдалеке, из густой листвы, послышалось нежное, словно воркование горлицы, пение «токкро». Первые лучи солнца уже коснулись макушек самых высоких деревьев тропического леса, но прямые и гладкие стволы, похожие на готические колонны, еще были погружены в лиловый сумрак.
Неподвижная листва словно вспыхивала в пурпурном рассвете. Вот уже порозовела и средняя часть деревьев. А через пару минут световой каскад, низвергнувшийся вниз прозрачным облаком, затопил подвалы темноты, ставшей вдруг еще более мрачной.
Противоборство рождающегося дня и уходящей тьмы длилось несколько мгновений, ночь отступила. Воздух, не освежаемый дыханием ветерка, был застойным, удушливым. Все предвещало скорую жару.
Восход длился не более четверти часа. Казалось, целомудренная Аврораnote 316 с ее мягкими красками утра, навсегда изгнана из экваториальной зоны. Нет тут места и благодатному зефируnote 317, что проникал в логово циклопаnote 318 и оживлял окаменевшие растения. Светило ворвалось в ночной мрак, подобно раскаленному космическому болидуnote 319.
Звук трубы, глухой и протяжный, словно рев растревоженного быка, огласил поляну.
Золотой прииск пробуждался.
Каждое утро этот сигнал встречали радостными криками. Смех, громкие голоса, напевы — скорее шумные, чем мелодичные, доносились из хижин, расположенных по периметру большого квадрата, чьи стороны, замыкавшие пространство, щетинились многочисленными пеньками.
Это был час «выпивона», то есть каждодневного распределения солидных порций тафии, в целях борьбы с ядовитыми миазмами ночных туманов. Рабочие — негры, индусы, китайские кули — выходили из своих «кварталов», заселенных по национальному признаку, чтобы избежать возможных стычек на почве различных традиций и верований.
Жизнерадостный негр обычно светился широкой улыбкой, выкатывал большие фарфоровые глаза и передвигался, изящно пританцовывая, вдохновленный экваториальной Терпсихоройnote 320, самой изобретательной из всех муз.
Индус, похожий на точеную бронзовую статуэтку, уже сидел на пороге склада. Но скульптор перемудрил над своим произведением, изобразив не столько непроницаемо-невозмутимого Буддуnote 321, сколь отчаянного выпивоху, который дал бы сто очков вперед самому Бахусуnote 322 или великому Александруnote 323, покорителю его родной Индии.
Наконец, среди бронзовых и черных торсов мелькало сморщенное обезьянье личико китайца, этого дальневосточного еврея, как будто лишенного всяческих материальных забот и занятого единственно тщательным собиранием в пучок своих волос. «Мистер Джон Чайнамен"note 324, как говаривают англичане, удерживая кончиками крючковатых пальцев кувшин, вовсе не торопился к раздаче, и не без оснований. Хитрый куманек поджидал, пока его ненасытные компаньоны опрокинут в глотки полученные у магазинщика порции спиртного.
Вот тогда он выступал вперед, получал свою дозу и медленно удалялся, сопровождаемый долгими завистливыми взглядами жаждущих. Выпивохи томились, зрелище алкоголя было для них невыносимо, оно мозолило им глаза, прежде чем воспламенить желудки. Джон Чайнамен не успевал дойти до своей хижины. Пьяницы осаждали китайца и предлагали выкупить его порцию. Надтреснутым голоском он набивал цену, и счастливый покупатель тафии с готовностью выкладывал монеты, которые тут же тонули в карманах китайца.
Но в это утро подступы к складу выглядели необычно. В заведении было совсем тихо. Заядлые пьянчуги выбирались из своих хижин медленно, неохотно — явление редкостное и непостижимое! Кладовщик подал второй сигнал — за всю жизнь он не мог припомнить что-либо подобное! Прииск «Удача», открытый два месяца назад, явно пребывал во власти смутного беспокойства. Крепкие словечки и забавные выходки кладовщика, рослого негра из города Мана, гримасы его хитрого и веселого лица не производили на рабочих, словно повиновавшихся какому-то тайному приказу, обычного действия. Но жизнерадостный парень, занимавший столь ответственный пост, не унывал и продолжал сыпать шутками, как из рога изобилия. Этот негр умел читать, писать и считать, что весьма возвышало его в собственных глазах и наполняло законной гордостью. Звали его Мариус, как простого марсельца, а еще чаще называли «бакалавром из Маны"note 325.
Рудокопы проглатывали спиртное и получали дневное пропитание: 750 граммов куака, лепешек из маниоки, 250 граммов сушеной трески и 30 граммов топленого свиного сала, после чего расходились по своим хижинам, еще более угрюмые и молчаливые.
Директор прииска, заинтригованный странной тишиной, вышел из собственного дома, образовывавшего четвертую сторону квадрата, и в небрежной позе прислонился к столбу веранды. Это был человек лет тридцати, высокого роста, худой, но мускулистый. Его серые глаза отливали стальным блеском, а бледное лицо обрамляла рыжеватая борода и такого же цвета шевелюра. Он носил широкополую серую шляпу гвианских золотоискателей, полосатую хлопчатобумажную рубашку и мавританскую куртку, стянутую красным фланелевым поясом — белокожего креола французского происхождения с острова Сен-Тома звали Дю Валлон.
Человек, мало знакомый с повадками колониальных рабочих, не заметил бы ничего особенного в их поведении. Но необычная тишина, хотя и не обнаруживала пока ни малейшего симптома неповиновения, вызывала тайную обеспокоенность у молодого директора. Уже несколько дней добыча золота падала, люди работали спустя рукава, таинственный шепоток то и дело пробегал между ними. Однако мужественная энергичная физиономия начальника не выдавала внутреннего волнения, а поза хранила ту креольскую безмятежность, за которой нередко кроются приступы самого яростного гнева. Он терпеливо ожидал, пока негры отправятся на рабочие места. Десять минут пробежало… четверть часа.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171