Робинзоны почувствовали близость смерти. Невольный и неудержимый протест против гадких прикосновений сотряс их тела. Мощные мускулы яростно напряглись, чтобы разорвать путы, которые до крови растерли кожу. Увы, напрасные усилия! Их очевидная бесплодность лишь вызвала язвительную усмешку на губах Бенуа, который жадно искал в жертвах признаков слабости или страдания.
— Ну, действуй быстрей, — нетерпеливо сказал он Акомбаке. — У них нет никакой боевой песни. Белые не поют боевую песню.
Удивленный индеец повиновался. Он взял из рук помощника манаре и неспешно направился к пленным. Надзиратель следовал за ним на расстоянии одного шага, идя нога в ногу и ступая точно след в след, как требовал ритуал.
Разъяренные осы, перехваченные за бока ячейками сита, жужжали и трепетали крылышками. У каждой из подвижного вздутого брюшка с золотыми ободками выдвигалось твердое пульсирующее жало с блестящей капелькой ядовитой жидкости. Боль будет ужасной. Акомбака воздел руки с ситом и опустил орудие палача на грудь Робена.
Вот оно!
— Мужайтесь, дети! — спокойно проговорил изгнанник.
В тот момент, когда осы должны были прикоснуться к обнаженной коже белого, индеец вдруг окаменел, словно увидев змею. Он попытался отпрыгнуть назад, резко толкнул Бенуа, и тот повалился на землю. Двуствольное ружье, направленное на Акомбаку, внезапно появилось из густой завесы лиан и оперлось на одну из толстых веток, к которым был привязан Робен. Белый клуб дыма вырвался из ствола, прозвучал глухой выстрел. Акомбака с размозженным черепом упал на надзирателя, который испустил ужасающий крик боли: манаре выпало из рук умирающего и шлепнулось прямо на лицо упавшего бандита, осы немедленно принялись его жалить. Второй выстрел остановил индейцев, которые кинулись на помощь вождю. Заряд свистящей дроби попал в самую гущу толпы и рассеял ее, кровь потекла у многих, возгласы страха смешались со стонами раненых, возникли полнейшая паника и беспорядок.
Трое каторжников трусливо убежали первыми, бросив шефа, ослепшего и опухшего до безобразия.
Дым от второго выстрела еще не рассеялся, когда оглушенный Робен увидел прыгающего перед собой громадного негра, почти совсем голого, с красной повязкой на лбу. Из груди черного атлета вырвался громоподобный крик, эхом отозвавшийся под лиственными сводами:
— Оааак!.. Оааак!.. Бони! Бони!..
Два других негра, молодые люди, не уступавшие первому ни в силе, ни в стройности, вытанцовывали рядом с ним, добавляя к общему шуму пронзительные воинственные крики. Совершенно обалдевшие и перепуганные индейцы разбегались, как косули. В один момент упали с пленников разрезанные оковы, поляна опустела, они свободны!
Трое спасителей, не считая благоразумным открывать охоту на беглецов, остановились и устремили на робинзонов почтительные и нежные взоры. Самый старший, с повязкой на лбу, бросился в объятия Робена. Тот узнал его и радостно воскликнул:
— Ангоссо!.. Мой храбрый бони! Это ты!..
— Ну, конечно, я! — засмеялся счастливый негр. — А это мои сыновья, Ломи и Башелико. О! Как я доволен… Да, очень доволен!
Надо ли описывать, как обнимали, приветствовали, благодарили робинзоны своих нежданных избавителей?.. Это представляется излишним. Их давняя дружба и неоценимость нынешней услуги не требуют комментариев.
После первых излияний чувств друзья сразу же двинулись в путь, ибо индейцы, опомнившись, могли организовать нападение. У белых не было оружия, и они еще не совсем оправились от последствий лесной катастрофы, да и тугие путы за пятнадцать часов омертвили их конечности. Большой неосторожностью было бы сейчас ввязываться в сражение с эмерийонами.
Ангоссо, однако, не пожелал покидать поляну, не завершив битву обязательным ритуалом.
Он провел кончиком ногтя по режущей кромке своего мачете, нашел ее «бон-бон», затем со всей серьезностью, как бы священнодействуя, ухватил за длинные волосы голову Акомбаки, своего давнишнего врага, и перерубил ему шею самым изящным и аккуратным образом. Потом предложил свое оружие Робену, чтобы тот проделал такую же операцию с неподвижным Бенуа, однако изгнанник объяснил, что у белых не принято бить лежачего.
— Как хотите, компе! Таков обычай воинов моего племени. Враг не возвращается, если его разрубить на две половинки.
Ангоссо наклонился над телом бандита и определил, что тот еще дышит, хотя и слабо.
— Он не умер, — сказал негр.
— Это не важно. Он уже не может нам навредить. Муравьи скоро его пожрут, а я не хочу пачкать руки об это грязное существо.
Спасители и спасенные медленно шли в направлении «Доброй Матушки», опираясь на палки. Реакция наступила внезапно, и их страдания становились невыносимыми. Эжен и Эдмон, уступавшие в стойкости Анри, а особенно их отец, передвигались с огромным трудом, и то лишь благодаря помощи и заботам Ломи и Башелико. Ангоссо, перезарядив ружье, шел в арьергардеnote 283 и с полнейшей невозмутимостью нес голову Акомбаки, держа ее за волосы.
— Послушай, Ангоссо, что ты будешь делать с этой головой? — деликатно поинтересовался Робен.
— Погодите немножко, компе, увидите.
Ожидание не слишком затянулось. Примерно через час им повстречалась глубокая речка, ее берега и течение ощетинились темными скалами. Ангоссо обследовал их со всех сторон и обнаружил округлые углубления диаметром с бедро крупного мужчины.
— А! Очень хорошо! Вот и жилище для Тату.
Негр отбил кусок скальной породы, сунул голову врага в одну из дыр, законопатил ее, как пробкой, обломком камня и спокойно удалился.
Робен попросил объяснить эту странную церемонию, и Ангоссо с большим удовольствием растолковал свои действия.
— Акомбака умер, — сказал он, — и должен будет предстать перед великим Гаду. Он попросит дать ему место рядом с другими вождями краснокожих. Но Гаду его не узнает, потому что тот без головы. Он не захочет его принять. Гаду очень добрый, он спросит у муравьев: «Это вы отъели голову?» А муравьи скажут: «Нет». «Аймара, — спросит Гаду, — это ты откусила голову краснокожему?» Аймара скажет: «Нет». Гаду спросит еще у Mama-Boma (мамы-Змеи), не она ли проглотила голову. «Нет», — ответит Бома. Тогда войдет незваный Тату, нечистый зверь. «Это я съел голову краснокожего», — скажет он.
«А, злой Тату, проклятый Тату, убирайся к Йолоку (дьяволу), своему хозяину! Гаду тебя не желает знать».
«Хорошо, — ответит злой Тату, — я туда ухожу».
И Иолок примет своего компе Тату, и тело Акомбаки будет следовать за ним против своей воли. Йолок даст этому телу голову Тату, и вождь навсегда останется проклятым и нечистым.
ГЛАВА 8
Доблестное племя. — Свобода или смерть. — Бони, герой Коттики. — Грандмен Анатоль. — Таинственные оякуле. — Предательство.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171