.. Сигнал, как мы условились, огонь! Первым делом уничтожить дом, где остановились командиры. Действуйте решительно, господин Аблаев, чтобы потом не пожалели!
Напутствие старшины прозвучало как приказ; поручение его полностью соответствовало загадочному плану похода.
– Можете не беспокоиться: этот дом станет лучинкой для большого пожара, господин! – ответил Аблаев Азмуратову.
Так говорили между собой два преданнейших офицера Жаханши и Аруна-тюре после убийства Сальмена и Жанкожи.
Азмуратов ударил коня камчой и поскакал. Мамбету он сказал, что офицеры находятся в Уиле и что отряд вернется в Ащисай ровно через неделю. Однако на самом деле юнкера стояли в Кара-Тобе, в пятидесяти верстах от дружинников, и, чтобы привести их, было достаточно двух дней. На третий день ночью Аблаев должен был напасть на командиров, поджечь дом, а в это время в аул ворвется Азмуратов с отрядом и перерубит всех дружинников. Азмуратов знал, что только Аблаеву можно доверить осуществление такого плана.
Настала условленная третья ночь. Азмуратов вывел юнкеров из Кара-Тобе и, сделав одну ночевку, приблизился к Ащисаю. По-воровски, словно волчья стая, офицеры подкрались темной ночью и остановили коней в двух верстах от аула, ожидая, когда заполыхает крайний дом. За две версты можно было услышать топот и фырканье коней, звон оружия и говор людей, но сегодня постовые ничего не слышали: бушевала буря, а отряд подкрался против ветра, к тому же он остановился у самого устья реки, ближе к тем домам, где были расположены офицеры Аблаева.
Группа юнкеров, во главе с Аблаевым, поползла по аулу, точно змеи в поисках теплого убежища. Они незаметно подползали к домам, скрывались между конями, в скирдах, в овчарнях; некоторые забирались в сенцы, наиболее смелые даже заглядывали в окна. По распоряжению Азмуратова, к каждому дому должны были пробраться два-три человека, неожиданно ворваться, расстрелять сопротивляющихся и взять в плен тех, кто сдастся. Однако Аблаев изменил распоряжение Азмуратова. Он приказал юнкерам расстреливать всех без разбору. К чему еще возиться с мерзавцами, изменниками – стреляй и руби насмерть всех!
Глубокой ночью, когда все должны были спать, Аблаев взял с собой одного офицера и добрался до большого дома, где остановились вожаки. После того как позавчера утром он, стоя за плетнем, подслушал разговор Сальмена и Нурыма, Аблаев мог найти этот дом с закрытыми глазами, он запомнил и огромную скирду сена, высокую пристройку, широкий двор и большую овчарню. Сейчас, тихо подкравшись к скирде, он прошмыгнул вдоль плетня к овчарне, построенной между домом и скирдой, осторожно открыл небольшие ворота и юркнул к овцам. Овцы шарахнулась в угол, несколько баранов, грозно фыркая, низко опустив крутолобые головы и ударяя копытами, выступили вперед, но, убедившись, что перед ними люди, бараны успокоились, и Аблаев облегченно вздохнул. Быстро оглядевшись вокруг и не услышав ни единого шороха, охваченный ненавистью офицер представил себе своих врагов: самого зачинщика бунта, нарушителя воинской дисциплины, широколицего, крупного Жоламанова, лютого врага – рослого Жунусова; третьим встал перед его глазами изменник Орак. Аблаев не сомневался в том, что все трое были сейчас в этом доме. «Через какой-нибудь час попадете в преисподнюю, голубчики. Один пепел останется от предателей-безбожников!» – злорадно подумал Аблаев, наметив себе жертвы. То ли от холода, то ли от лютой ненависти, он невольно лязгнул зубами. Вытащив гранату, Аблаев нащупал запал, повернулся к стоявшему рядом молодому офицеру.
– Интересно, этот ваш синюшный дохляк старшина прибудет к обещанному часу или притащится к шапочному разбору, когда мы уже прикончим всех мерзавцев?! Разлей керосин по углам скирды и немного погодя подожги! – пробурчал Аблаев и нервно повел плечами, стараясь избавиться от зябкой дрожи. Руки его без перчаток замерзли, пальцы совершенно не повиновались, он начал с усилием сжимать и разжимать их, тереть ладони. Вскоре он согрелся, успокоился и, подумав, что близок час возмездия, удовлетворенно опустился на сено и снова пощупал запал гранаты. Вдруг палец его соскользнул с запала, и что-то легонько щелкнуло. Офицер молниеносно вскочил – сработал предохранитель гранаты!..
Небольшой коробок толщиной с бедренную кость трехгодовалого барана сейчас взорвется и первым разнесет в клочья того, кто его держит. Аблаев застыл на долю секунды, не зная, то ли отбросить гранату в сторону, то ли все-таки швырнуть в окно. Если в сторону, она с грохотом взорвется в овчарне. Через стены кинуть ее невозможно: стены высокие и овчарня полна овец. Как только раздастся взрыв, все проснутся и выбегут на улицу. Тогда бесславно завершится вся операция и придется отступать ни с чем! Рассвирепев, безбожники могут уложить всех пятьдесят юнкеров, и первым уничтожат самого Аблаева…
Он широко размахнулся и швырнул уже шипевшую гранату в окно штаба дружинников. Он старался попасть в окно, но промахнулся, и граната ударилась чуть правей. Аблаев тут же выхватил вторую, чтобы на этот раз уже не промахнуться.
3
В эту злополучную ночь в комнате не увидишь, что творится за ее стенами. В доме на краю аула не спали трое: Жоламанов, Орак и Нурым. Они изредка перебрасывались словами и попеременно выходили на улицу, сторожа покой дружинников. Только что с улицы вернулся Нурым, сейчас он сидел хмурый, подавленный. Возле двери, положив шинель под голову, полураздетым спал джигит, владелец пегой пастушьей клячи, тот самый джигит, которого Жолмукан не допустил к своей десятке: рыжий забитый пастушонок пристал к десятке Нурыма. «Несчастный», – с тоской подумал Нурым. Потом ему вспомнился Жолмукан, широкоплечий богатырь, дерзкий упрямец, его друг, который звал Нурыма не иначе как «долговязый черный». Пошумливает, наверное, сейчас в Джамбейте…
– Выйду посмотрю, – сказал Жоламанов, перебив его мысли.
Сотник, не торопясь, направился к выходу, шагнул через порог… Вдруг со страшной силой грохнуло, и крыша дома вздрогнула. Тяжело накренилась длинная печка, увлекая за собой перегородку, как будто перевернулась телега с грузом. Неведомая сила вытолкнула Жоламанова в сени, и он упал, выбросив руки вперед. Нурыма отбросило к стене, звонко затрещало мгновенно перекосившееся окно. Горячий ветер обдал лицо Нурыма, он ринулся туда, где только что было окно, лихорадочно расталкивая, ломая все на пути. Под руки попадались осколки стекла, жестянки, но ни пореза, ни ушиба он не чувствовал, из последних сил рвался наружу. Морщась от боли и задыхаясь, он протащил наконец свое длинное тело и упал на землю, поняв, что вырвался из тисков. «Что случилось? Землетрясение?» Позади него раздался чей-то вопль:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221
Напутствие старшины прозвучало как приказ; поручение его полностью соответствовало загадочному плану похода.
– Можете не беспокоиться: этот дом станет лучинкой для большого пожара, господин! – ответил Аблаев Азмуратову.
Так говорили между собой два преданнейших офицера Жаханши и Аруна-тюре после убийства Сальмена и Жанкожи.
Азмуратов ударил коня камчой и поскакал. Мамбету он сказал, что офицеры находятся в Уиле и что отряд вернется в Ащисай ровно через неделю. Однако на самом деле юнкера стояли в Кара-Тобе, в пятидесяти верстах от дружинников, и, чтобы привести их, было достаточно двух дней. На третий день ночью Аблаев должен был напасть на командиров, поджечь дом, а в это время в аул ворвется Азмуратов с отрядом и перерубит всех дружинников. Азмуратов знал, что только Аблаеву можно доверить осуществление такого плана.
Настала условленная третья ночь. Азмуратов вывел юнкеров из Кара-Тобе и, сделав одну ночевку, приблизился к Ащисаю. По-воровски, словно волчья стая, офицеры подкрались темной ночью и остановили коней в двух верстах от аула, ожидая, когда заполыхает крайний дом. За две версты можно было услышать топот и фырканье коней, звон оружия и говор людей, но сегодня постовые ничего не слышали: бушевала буря, а отряд подкрался против ветра, к тому же он остановился у самого устья реки, ближе к тем домам, где были расположены офицеры Аблаева.
Группа юнкеров, во главе с Аблаевым, поползла по аулу, точно змеи в поисках теплого убежища. Они незаметно подползали к домам, скрывались между конями, в скирдах, в овчарнях; некоторые забирались в сенцы, наиболее смелые даже заглядывали в окна. По распоряжению Азмуратова, к каждому дому должны были пробраться два-три человека, неожиданно ворваться, расстрелять сопротивляющихся и взять в плен тех, кто сдастся. Однако Аблаев изменил распоряжение Азмуратова. Он приказал юнкерам расстреливать всех без разбору. К чему еще возиться с мерзавцами, изменниками – стреляй и руби насмерть всех!
Глубокой ночью, когда все должны были спать, Аблаев взял с собой одного офицера и добрался до большого дома, где остановились вожаки. После того как позавчера утром он, стоя за плетнем, подслушал разговор Сальмена и Нурыма, Аблаев мог найти этот дом с закрытыми глазами, он запомнил и огромную скирду сена, высокую пристройку, широкий двор и большую овчарню. Сейчас, тихо подкравшись к скирде, он прошмыгнул вдоль плетня к овчарне, построенной между домом и скирдой, осторожно открыл небольшие ворота и юркнул к овцам. Овцы шарахнулась в угол, несколько баранов, грозно фыркая, низко опустив крутолобые головы и ударяя копытами, выступили вперед, но, убедившись, что перед ними люди, бараны успокоились, и Аблаев облегченно вздохнул. Быстро оглядевшись вокруг и не услышав ни единого шороха, охваченный ненавистью офицер представил себе своих врагов: самого зачинщика бунта, нарушителя воинской дисциплины, широколицего, крупного Жоламанова, лютого врага – рослого Жунусова; третьим встал перед его глазами изменник Орак. Аблаев не сомневался в том, что все трое были сейчас в этом доме. «Через какой-нибудь час попадете в преисподнюю, голубчики. Один пепел останется от предателей-безбожников!» – злорадно подумал Аблаев, наметив себе жертвы. То ли от холода, то ли от лютой ненависти, он невольно лязгнул зубами. Вытащив гранату, Аблаев нащупал запал, повернулся к стоявшему рядом молодому офицеру.
– Интересно, этот ваш синюшный дохляк старшина прибудет к обещанному часу или притащится к шапочному разбору, когда мы уже прикончим всех мерзавцев?! Разлей керосин по углам скирды и немного погодя подожги! – пробурчал Аблаев и нервно повел плечами, стараясь избавиться от зябкой дрожи. Руки его без перчаток замерзли, пальцы совершенно не повиновались, он начал с усилием сжимать и разжимать их, тереть ладони. Вскоре он согрелся, успокоился и, подумав, что близок час возмездия, удовлетворенно опустился на сено и снова пощупал запал гранаты. Вдруг палец его соскользнул с запала, и что-то легонько щелкнуло. Офицер молниеносно вскочил – сработал предохранитель гранаты!..
Небольшой коробок толщиной с бедренную кость трехгодовалого барана сейчас взорвется и первым разнесет в клочья того, кто его держит. Аблаев застыл на долю секунды, не зная, то ли отбросить гранату в сторону, то ли все-таки швырнуть в окно. Если в сторону, она с грохотом взорвется в овчарне. Через стены кинуть ее невозможно: стены высокие и овчарня полна овец. Как только раздастся взрыв, все проснутся и выбегут на улицу. Тогда бесславно завершится вся операция и придется отступать ни с чем! Рассвирепев, безбожники могут уложить всех пятьдесят юнкеров, и первым уничтожат самого Аблаева…
Он широко размахнулся и швырнул уже шипевшую гранату в окно штаба дружинников. Он старался попасть в окно, но промахнулся, и граната ударилась чуть правей. Аблаев тут же выхватил вторую, чтобы на этот раз уже не промахнуться.
3
В эту злополучную ночь в комнате не увидишь, что творится за ее стенами. В доме на краю аула не спали трое: Жоламанов, Орак и Нурым. Они изредка перебрасывались словами и попеременно выходили на улицу, сторожа покой дружинников. Только что с улицы вернулся Нурым, сейчас он сидел хмурый, подавленный. Возле двери, положив шинель под голову, полураздетым спал джигит, владелец пегой пастушьей клячи, тот самый джигит, которого Жолмукан не допустил к своей десятке: рыжий забитый пастушонок пристал к десятке Нурыма. «Несчастный», – с тоской подумал Нурым. Потом ему вспомнился Жолмукан, широкоплечий богатырь, дерзкий упрямец, его друг, который звал Нурыма не иначе как «долговязый черный». Пошумливает, наверное, сейчас в Джамбейте…
– Выйду посмотрю, – сказал Жоламанов, перебив его мысли.
Сотник, не торопясь, направился к выходу, шагнул через порог… Вдруг со страшной силой грохнуло, и крыша дома вздрогнула. Тяжело накренилась длинная печка, увлекая за собой перегородку, как будто перевернулась телега с грузом. Неведомая сила вытолкнула Жоламанова в сени, и он упал, выбросив руки вперед. Нурыма отбросило к стене, звонко затрещало мгновенно перекосившееся окно. Горячий ветер обдал лицо Нурыма, он ринулся туда, где только что было окно, лихорадочно расталкивая, ломая все на пути. Под руки попадались осколки стекла, жестянки, но ни пореза, ни ушиба он не чувствовал, из последних сил рвался наружу. Морщась от боли и задыхаясь, он протащил наконец свое длинное тело и упал на землю, поняв, что вырвался из тисков. «Что случилось? Землетрясение?» Позади него раздался чей-то вопль:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221