Орынбек смущенно опустил голову. Он сделал вид, что раскаивается и смиряется перед властным хазретом, но между тем продолжал исподтишка злобно наблюдать за ним. Хазрету, очевидно, понравилась покорность Орынбека, и он не назвал его имени, зато со всей яростью и язвительностью набросился на муллу Амангали.
– Это сидящий здесь лицемерный мулла Амангали. Мулла?! А сомневается в медресе!.. – загремел хазрет.
Хитрый Амангали решил отвести от себя ярость хазрета. Он нагнулся к хаджи Жунусу и шепнул ему на ухо:
– Жунус-еке, где, в каком шариате написано, чтобы никто, кроме хаджи Шугула, не обучал своих детей по-русски?
Только для одного хаджи Жунуса разговор о медресе и школе был новостью, так как он давно уже не ездил в аул Сагу и не знал, какие здесь произошли изменения в настроении людей после приезда Абдрахмана. Он был сторонником обучения детей в новых русско-киргизских школах, сыновьям своим давал русское обучение, вот почему теперь, едва услышав от хазрета, что люди требуют от медресе сделать школу, сразу же мысленно одобрил это хорошее намерение. Но хазрет Хамидулла ругал этих людей, называя их вероотступниками, и старик Жунус еле сдерживался, чтобы не возразить во всеуслышание служителю мечети. Слова муллы Амангали еще больше возбудили в нем ненависть к хазрету, а заодно и к Шугулу, который с умилением слушал проповедь.
Хазрет Хамидулла изо всех сил старался вернуть былую веру людей в аллаха и медресе. Слегка упрекнув почтенных старцев в нерешительности, он с гневом накинулся на Байеса, Батыра и Амангали, угрожая отрешить их от мечети. Во время проповеди он то и дело поглядывал на Шугула, словно искал у него поддержки. Хаджи Шугул одобрительно кивал головой.
– Отреши, хазрет, отреши этих вероотступников от мечети! Все зло исходит от Байеса, сына Махмета, да еще вот от этого… – Шугул повернулся, отыскивая взглядом муллу Амангали, и увидел Жунуса, гордо сидевшего с поджатыми под себя ногами на коврике. Старик был хмур и мрачен, поза его напоминала борца, готовившегося к поединку. Лицо Шугула покрылось красными пятнами. То, что Жунус не стоял на коленях, как все, как и он сам, хаджи Шугул, а сидел с поджатыми ногами, казалось невероятной наглостью. Шугул воспринял это как личное оскорбление. – От этого Амангали… – медленно продолжал Шугул. – И от этого хаджи Жунуса… От них исходит все зло. Это он, хаджи Жунус, первым позволил своим детям носить волосы! Что же остается делать простым людям, если сами хаджи Жунус и Орынбек не признают медресе и отказываются посылать своих детей. А возьмите этого вероотступника крещеного Халена! Он не только против медресе, против самой мечети возбуждает народ. Я слышал, что здесь, в ауле Сагу, появился еще один учитель – крещенец. Злосчастные! Они слетаются сюда, к мечети и медресе, как мухи к сметане…
Шугул, словно собираясь ударить кого-то, стал искать вокруг себя посох, он забыл, что оставил его у входа в мечеть.
Ожесточенный Жунус готов был сию же минуту наброситься на Шугула и перегрызть ему горло. Шугул оскорбил не только его самого, хаджи Жунуса, но и сына Хакима, и учителя Халена, которого старик считал самым умным человеком в степи. Но Жунус никогда не совершал опрометчивых поступков, всегда умел себя сдерживать. Вот и сейчас, поблескивая гневными глазами, он сел поудобнее и заговорил спокойным баском:
– Не наступай, хаджи Шугул, на мотыгу, а если хочешь наступить, заранее пощупай то место, куда ударит рукоятка. Ты первый отказался от медресе. А ну-ка скажи, куда ты отдавал учиться своего Ихласа?
– Нет тебе дела до Ихласа.
– Если мне нет дела до Ихласа, тогда и тебе нет никакого дела до меня! Нет тебе дела также ни до Амангали, ни до Байеса и Орынбека. Народ не будет спрашивать тебя, где ему обучать своих детей. Запомни это раз и навсегда. Подумаешь, какой нашелся приверженец медресе!.. Ты, что ли, построил это медресе? Или твой отец строил? Медресе построено на средства людей, сидящих здесь, только они могут распоряжаться медресе. Имам и мечеть тоже не являются твоим Лохматым Черным бурой, которого ты волен запрячь или пустить на солонцы. Ты думаешь, если у тебя на какой-то десяток лошадей больше, чем у других, так можешь погнать народ перед собой прутиком? Может быть, надеешься на своего сына, который там, в Джамбейте?
– Успокойтесь, хаджи, успокойтесь. Спокойствие – одно из бесчисленных достоинств Магомета, – торопливо проговорил хазрет Хамидулла, не желавший ссоры в мечети.
– Он не хаджи… а только прикрывается именем хаджи. Он – тот самый, как его?.. Который в Теке?.. Ашибек!.. Он – ашибек, и учитель Хален – ашибек, и тот учитель-крещенец, который живет сейчас у Байеса, тоже ашибек, – торжествующе заключил Шугул, полагая, что словом «ашибек» насмерть сразил Жунуса.
Слово «ашибек» почти всем, кто присутствовал сегодня на жумге, было знакомо. Слышал не раз его и Жунус. Учитель Хален много рассказывал ему о большевиках, об их намерениях сделать добро народу, и старик мало-помалу проникся чувством глубокого уважения к «ашибекам», которых лично никогда не видел. Сейчас, когда Шугул назвал его «ашибеком», он ухмыльнулся.
– Если я бальшебек, то ты меньшебек! – громовым голосом заявил Жунус. – Если я не хаджи, то ты – мазница, привязанная к рыдвану. Съездил в Мекку и испачкал всех паломников дегтем. Понял? – Старик Жунус встал и горделиво пошел к выходу.
Молящиеся посторонились, давая ему дорогу. Жунус не видел их тревожных и одобрительных взглядов, не слышал грубого окрика Шугула – сердитый и расстроенный, торопился к дому Махмета, где Хаким уже запрягал коня.
Вот почему хаджи возвращался к своему кстау таким мрачным и суровым.

4
Во всем ауле только плакса Дамеш не боялась Жунуса. Она доводилась близкой женге старику Жунусу. Жизнь у Дамеш сложилась очень нескладно: выйдя замуж, она почти в том же году овдовела. Это, пожалуй, и было одной из причин ее слезливого характера, но все же Дамеш оставалась упрямой и настойчивой. Когда другие женщины аула, увидев хаджи Жунуса, старались поскорее укрыться в своих землянках, Дамеш смело выходила навстречу своему почтенному седобородому деверю, шутливо разговаривала с ним и даже иногда вступала в спор. Часто Дамеш жаловалась Жунусу на свою горькую судьбу, прося помощи. «Нет у меня мужа, нет у меня ни овец, ни коров… Кто поможет мне, бедной вдове, с сироткой-сыном?.. Кому нужна старая Дамеш?..» Она голосила так пронзительно и заунывно, что Жунус готов был отдать половину своего хозяйства, чтобы только не слышать ее стоны. Одним словом, Дамеш не боялась хаджи, умела разжалобить его и поговорить с ним на любую тему.
Когда старик Жунус бывал не в духе или когда нужно было сообщить ему какую-нибудь неприятную новость, близкие посылали к нему Дамеш, и та быстро улаживала все дела.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221