Потом я вернулся в свою роскошно меблированную и неуютную комнату и стал ожидать появления горничной. Тут мне пришло в голову, что я мог бы запереться и, когда она постучит, крикнуть, что я раздет. Таким образом, она не заметит отсутствия у меня вещей.
Однако утром мне все равно не удастся ее избежать, и тут пижама сослужит свою службу. Я не успел решить, стоит ли запираться, как вдруг дверь открылась и в комнату влетела горничная. Она сразу бросилась к кровати, на лету извинившись. Трудно себе представить более стремительное существо, чем эта французская горничная. Она совсем не была похожа на свои изображения в романах и на сцене. У нее были грубые черты лица и светлые волосы. Она была просто и некрасиво одета.
Завернув угол одеяла, она засунула под него мою пижаму и сразу исчезла. Когда я услышал, как она открыла дверь в соседнюю комнату, раньше, чем успела захлопнуться дверь в мою, я понял, что она слишком занята, чтобы размышлять о недостаточности моего гардероба, и сразу успокоился.
Было слишком рано, чтобы идти спать. Оставаться без дела в этой неприятной комнате я не мог, поэтому спустился вниз, прошел в курительную комнату и спрятался в углу за старым номером иллюстрированного журнала.
Я сидел и думал об Изабель, о Брендон-Аббасе и о моих братьях. Что-то будет завтра? Если я не узнаю, как завербоваться в Иностранный легион, то будет плохо. Необходимо завтра же выяснить этот вопрос.
Если бы я был не одним из действующих лиц во всей этой истории, а ее автором, я заставил бы прийти в эту комнату того самого молодого французского офицера, который своими рассказами привел меня сюда.
Я встал бы и, подойдя к нему, сказал бы следующее:
«Господин капитан меня, вероятно, не узнает».
«Помилуй Бог, - сказал бы он, - ведь вы молодой англичанин из Брендон-Аббаса».
Тогда я рассказал бы ему, что хочу служить под французскими знаменами, идти по его стопам, добиться славы, служа его великой родине, и так далее.
«Идите со мной, и все будет в порядке», - сказал бы он.
К сожалению, он не пришел.
Сидевшие в курительной комнате люди мало-помалу расходились. Чувствуя непреодолимое желание зевать, я встал и нехотя пошел к себе.
Засыпая, я старался вспомнить фамилию этого французского офицера и не мог.
Следующий день был воскресеньем, и я провел его, тоскливо слоняясь из своей комнаты в курительную и обратно.
В понедельник утром, после неудовлетворительной ванны и не более удовлетворительного завтрака, я пошел к парикмахеру.
Я сидел в кресле с намыленным лицом и сердцем, успокоенным приятностью его обращения, как вдруг мне пришла в голову удачная мысль.
- Имеете ли вы понятие об Алжире? - спросил я его.
- Ни малейшего, мосье, - ответил он. - Может быть, мосье собирается туда поехать?
- Надеюсь, - ответил я. - Великолепная колония вашей великой страны.
- Мосье, конечно, прав… превосходное достижение и самая образцовая колония в мире… к тому же она все время растет благодаря великолепному «мирному продвижению» на юг и в Марокко…
- Я слыхал, что это «мирное продвижение» делается главным образом при помощи штыков Иностранного легиона, - сказал я.
Француз улыбнулся и пожал плечами.
- Всякая немецкая сволочь… Впрочем, иногда они бывают полезны.
- Как вы их набираете? - спросил я.
- Очень просто: они записываются волонтерами, как и все прочие, в Главном вербовочном бюро французской армии на улице Святого Доминика. Там их упаковывают и отсылают пачками в Африку.
- Я думал, что у вас обязательная воинская повинность, - сказал я. - Зачем же тогда нужны вербовочные бюро?
Мой любезный друг пространно объяснил мне, что каждый француз может отслужить свой срок, не дожидаясь призыва. Иногда это удобнее из деловых соображений. Для этого и существует вербовочное бюро. Но в Иностранный легион ни один француз не имеет права поступить не отбыв своей воинской повинности.
Я дал ему говорить, сколько ему хотелось. Про себя я все время твердил адрес: улица Святого Доминика.
- Улица Святого Доминика, - сказал я кучеру стоявшей перед парикмахерской пролетки, и мы поехали. Наем извозчика, конечно, был роскошью, но необходимой роскошью. Я не мог терять времени на поиски незнакомой улицы в этом огромном городе.
Я опять наслаждался Парижем с пролетки. На этот раз мое настроение было приподнятым, я чувствовал близость авантюры. По-видимому, мы ехали по военной части Парижа: на одном из домов была надпись: «Военное училище». Дальше мне встретились кавалерийские казармы. На тротуарах появилось огромное количество военных в форме, и сердце мое билось все чаще и чаще. Наконец пролетка свернула с Бульвара Инвалидов на улицу Святого Доминика, и кучер вопросительно взглянул на меня через плечо.
Я решил, что лучше будет рассчитаться с ним на углу и дальше идти пешком. Едва ли принято приезжать наниматься в Иностранный легион на извозчике, кроме того, кучеру не следовало знать, куда я еду…
Улица Святого Доминика выглядела неприятно. Она была слишком узкой и мрачной. Идя по ней, я быстро нашел то, что искал. Над дверью низкого, грязного дома была надпись синими буквами: «Вербовочное бюро», пониже вторая надпись: «Запись волонтеров».
Итак, я достиг цели: здесь я добровольно запишусь волонтером. Может быть, путь отсюда приведет меня не к славе, а к могиле. Тогда его конец будет похож на начало: я редко видел более мрачный дом, чем это маленькое казенное здание.
Я открыл ржавую железную калитку, издавшую резкий предостерегающий крик, пересек кладбищенского вида садик и вошел в низкий и темный коридор. Здесь не было надписи, предлагающей входящему оставить всякую надежду за дверьми, но мое настроение сильно упало от смешанного запаха карболки, светильного газа и сырости.
На стене был большой плакат, призывающий во имя Свободы, Равенства и Братства записываться в Иностранный легион. Желающему (если он был от 18 до 40 лет) обещалось жалование размером полпенса в день и предлагалось подписать контракт на 5 лет. В этом предложении, по-моему, было не слишком много свободы еще меньше равенства или братства. С другой стороны, запись шла добровольной. Кому не нравится, может не идти. Обмана никакого не было (по крайней мере в плакате).
Я еще раз внимательно прочел плакат, надеясь, что кто-нибудь придет и заговорит со мной, нарушив тем самым мрачное молчание, царившее в этой колыбели славы. Никто не появился. Тогда я рискнул пойти дальше. В стене следующей комнаты я увидел окошко, вроде окошка железнодорожной кассы. Над окошком была надпись: «Запись волонтеров».
Я взглянул в это окошко и увидел величественную фигуру в военной форме. Она сидела за столиком и с сосредоточенным видом писала. Судя по двум золотым полосам на рукаве, я решил, что это какой-нибудь унтер-офицер.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82