Он старался внушить мне, что зорко за мной следит, а моим спутникам, что я являюсь опасным элементом в их среде. Не совсем каторжником, этого он не брался утверждать. Может быть, даже и не бывшим каторжником, но во всяком случае человеком, едущим в Иностранный легион.
По прибытии в Марсель этот любезный чиновник постарался избавить меня от хлопот по разыскиванию моего унтер-офицера. Он сам разыскал его и передал меня с рук на руки сержанту, сказав:
- Вот еще одна птичка для вашей клетки.
Я настолько устал и проголодался, что перестал соображать и крепко обругал его по-английски. Может, оно вышло к лучшему, что я остался непонятым.
Сержант мне понравился. У него было сухое и загорелое лицо. Твердое, но без следа злобности или порока. Он был одет в обычную французскую пехотную форму, но с зелеными эполетами вместо красных, с синим шерстяным поясом и широкими шароварами зуавов.
Осмотрев меня с ног до головы, он спросил, говорю ли я по-французски. Потом спросил мое имя и национальность и потребовал мои бумаги.
- Опять англичанин, - заметил он. Узнав, что я один, он велел мне идти за ним.
Дигби и Майкл, очевидно, здесь. Сейчас я их увижу. Я был весел, как птица. Молчаливый сержант вел меня по шумным улицам сверкавшего на солнце Марселя, и мне не терпелось спросить его про «других англичан».
Однако его манеры не указывали на желание вступить в любезный разговор. Кроме того, у меня было другое, еще более сильное желание. Мне совершено необходимо было поесть. Я пустился в дипломатию.
- Я полагаю, что сержанты не пьют в компании с рекрутами, мосье? - спросил я, когда мы проходили мимо привлекательного кафе с полосатым тентом и мраморными столиками.
- Конечно, нет, желторотый, - ответил он. - Не только из вполне естественного чувства превосходства, но также и потому, что это запрещено уставом. Кроме того, сержантов не называют «мосье». У сержанта есть чин, и те, кто к нему обращается, отдают ему честь… Впрочем, иные сержанты, если к ним правильно подойти, соглашаются освежиться вином, в то время как достойный желторотый проделывает то же самое, но в другом месте…
Я остановился и отдал ему честь, как офицеру (впоследствии я узнал, что во французской армии так и следует делать).
- Господин сержант, - сказал я. - Может быть, вы окажете мне честь выпить стакан вина в этом ресторане, пока я сбегаю закусить? Я очень голоден. - И я протянул ему пятифранковик.
- Будь здесь же через четверть часа, желторотый, - сказал сержант и, взяв монету, исчез в ресторане напротив.
Я быстро нырнул под тент кафе и съел мой последний не казенный завтрак. Он был великолепен во всех отношениях. Вплоть до отличного кофе, свежих хрустящих булочек и чудесного масла.
Я встал из-за стола более мудрым и добрым человеком, чем сел. Выйдя из кафе, я стал искать сержанта. Его не было. Тогда я набил трубку и закурил - я отнюдь не чувствовал себя несчастным.
Не успел я насладиться зрелищем людной улицы, как из двери ресторана вышел сержант. Я быстро встал, отдал ему часть и пошел за ним.
Он посмотрел на мой костюм.
- Есть у тебя еще деньги, желторотый? - спросил он.
- Есть, сержант, - отвечал я, чувствуя некоторое разочарование в нем.
- Если нет, я отдам тебе твои три франка, - заявил он.
Я успокоил его, что этого вовсе не требуется, поблагодарил за доброту и про себя пожалел, что заподозрил его в низменных побуждениях.
- Ладно, - сказал достойный сержант. - Тогда я дам тебе взамен добрый совет.
Я искренне поблагодарил его.
- Избегай алжирского вина, - начал он. - Это проклятие всей нашей африканской армии. Я сам только что выпил две бутылки этого вина. Оно великолепно… Избегай женщин - это проклятие всего человеческого рода. Я сам был женат на трех. Это ужасно…
Я обещал избегать того и другого, быть осторожным, не пить и не жениться слишком часто.
- Во-вторых, желторотый, - продолжал он. - Когда твои дела будут плохи, не старайся сделать их еще хуже. Они и без этого будут плохи.
Этот совет показался мне хорошим. Я так и сказал.
- И, в-третьих, помни, что ты можешь противиться воле небес, но отнюдь не воле своего капрала… Никто, конечно, не подумает противиться воле сержанта.
Я согласился с тем, что ни один нормальный человек не подумает делать этого.
- Верно… Но ты, главное, берегись, когда будешь ненормальным, - предупредил мой учитель.
- Ненормальным? - удивился я.
- Да, желторотый, - серьезно ответил он. - Все порядочные легионеры сходят с ума время от времени. Тогда они способны на три ужасные вещи: покончить с собой, убить кого-нибудь из своих товарищей или ослушаться своего сержанта. Последняя самая ужасная.
- Зачем же им сходить с ума? - спросил я, несколько напуганный.
- Незачем. Совершенно незачем, - сказал мой учитель. - И все-таки они сходят с ума. Мы называем это кафар - таракан. Этот таракан ползает под черепной коробкой по самому мозгу. Чем больше жара, чем хуже однообразие, чем длиннее марш и чем сильнее усталость, тем быстрее он ползает и тем это более щекотно… Тогда солдат говорит: у меня кафар, и срывается с цепи. Он совершает самоубийство, дезертирует, а иногда доходит до того, что не слушается сержанта… Ужасно… Знаешь ли ты, как в человека, попадают зародыши этих самых тараканов? Абсент… Он прямой предок кафара… Я сам знаю, я воспитан на абсенте… Ужасно… Только что выпил этого зелья после вина.
Я обещал никогда не смотреть на зеленый и какой угодно другой абсент.
- Тогда у тебя не будет настоящего кафара, - продолжал мой уважаемый друг, - ты не убьешь никого из товарищей и не дойдешь до того, чтобы ослушаться своего сержанта. Ты только кончишь самоубийством или дезертируешь и умрешь в пустыне от жажды.
- Приходилось ли вам, господин сержант, делать какую-нибудь из этих ужасных вещей? - спросил я.
- Нет, желторотый, - ответил он. - Я даже не покончил с собой. Я только обрил голову и выкрасил ее в наши национальные цвета: синий, белый и красный. Этим я заслужил репутацию истинного патриота.
Я побоялся, что две бутылки вина и некоторое не указанное количество абсента обострили воображение сержанта.
Но я ошибся. Впоследствии я узнал, что его рассказ был правдив. Его однажды назначили красить будку часового. Это было в каком-то затерянном форту или на каком-то посту. Он выкрасил одну сторону своей головы красным, другую - синим, а посредине провел широкую белую полосу. Это обратило на него внимание, и он смог отвлечь это внимание только беззаветной храбростью в бою у Пяти Пальм.
- Как же избежать кафара? - спросил я.
- Никак, - спокойно ответил он. - Хорошо иметь умственную работу. Еще лучше продвижение по службе. Но в пустыне араб видит две вещи, а европеец три. Их три, а поэтому они…
Я постарался придать моему лицу понимающее выражение.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82
По прибытии в Марсель этот любезный чиновник постарался избавить меня от хлопот по разыскиванию моего унтер-офицера. Он сам разыскал его и передал меня с рук на руки сержанту, сказав:
- Вот еще одна птичка для вашей клетки.
Я настолько устал и проголодался, что перестал соображать и крепко обругал его по-английски. Может, оно вышло к лучшему, что я остался непонятым.
Сержант мне понравился. У него было сухое и загорелое лицо. Твердое, но без следа злобности или порока. Он был одет в обычную французскую пехотную форму, но с зелеными эполетами вместо красных, с синим шерстяным поясом и широкими шароварами зуавов.
Осмотрев меня с ног до головы, он спросил, говорю ли я по-французски. Потом спросил мое имя и национальность и потребовал мои бумаги.
- Опять англичанин, - заметил он. Узнав, что я один, он велел мне идти за ним.
Дигби и Майкл, очевидно, здесь. Сейчас я их увижу. Я был весел, как птица. Молчаливый сержант вел меня по шумным улицам сверкавшего на солнце Марселя, и мне не терпелось спросить его про «других англичан».
Однако его манеры не указывали на желание вступить в любезный разговор. Кроме того, у меня было другое, еще более сильное желание. Мне совершено необходимо было поесть. Я пустился в дипломатию.
- Я полагаю, что сержанты не пьют в компании с рекрутами, мосье? - спросил я, когда мы проходили мимо привлекательного кафе с полосатым тентом и мраморными столиками.
- Конечно, нет, желторотый, - ответил он. - Не только из вполне естественного чувства превосходства, но также и потому, что это запрещено уставом. Кроме того, сержантов не называют «мосье». У сержанта есть чин, и те, кто к нему обращается, отдают ему честь… Впрочем, иные сержанты, если к ним правильно подойти, соглашаются освежиться вином, в то время как достойный желторотый проделывает то же самое, но в другом месте…
Я остановился и отдал ему честь, как офицеру (впоследствии я узнал, что во французской армии так и следует делать).
- Господин сержант, - сказал я. - Может быть, вы окажете мне честь выпить стакан вина в этом ресторане, пока я сбегаю закусить? Я очень голоден. - И я протянул ему пятифранковик.
- Будь здесь же через четверть часа, желторотый, - сказал сержант и, взяв монету, исчез в ресторане напротив.
Я быстро нырнул под тент кафе и съел мой последний не казенный завтрак. Он был великолепен во всех отношениях. Вплоть до отличного кофе, свежих хрустящих булочек и чудесного масла.
Я встал из-за стола более мудрым и добрым человеком, чем сел. Выйдя из кафе, я стал искать сержанта. Его не было. Тогда я набил трубку и закурил - я отнюдь не чувствовал себя несчастным.
Не успел я насладиться зрелищем людной улицы, как из двери ресторана вышел сержант. Я быстро встал, отдал ему часть и пошел за ним.
Он посмотрел на мой костюм.
- Есть у тебя еще деньги, желторотый? - спросил он.
- Есть, сержант, - отвечал я, чувствуя некоторое разочарование в нем.
- Если нет, я отдам тебе твои три франка, - заявил он.
Я успокоил его, что этого вовсе не требуется, поблагодарил за доброту и про себя пожалел, что заподозрил его в низменных побуждениях.
- Ладно, - сказал достойный сержант. - Тогда я дам тебе взамен добрый совет.
Я искренне поблагодарил его.
- Избегай алжирского вина, - начал он. - Это проклятие всей нашей африканской армии. Я сам только что выпил две бутылки этого вина. Оно великолепно… Избегай женщин - это проклятие всего человеческого рода. Я сам был женат на трех. Это ужасно…
Я обещал избегать того и другого, быть осторожным, не пить и не жениться слишком часто.
- Во-вторых, желторотый, - продолжал он. - Когда твои дела будут плохи, не старайся сделать их еще хуже. Они и без этого будут плохи.
Этот совет показался мне хорошим. Я так и сказал.
- И, в-третьих, помни, что ты можешь противиться воле небес, но отнюдь не воле своего капрала… Никто, конечно, не подумает противиться воле сержанта.
Я согласился с тем, что ни один нормальный человек не подумает делать этого.
- Верно… Но ты, главное, берегись, когда будешь ненормальным, - предупредил мой учитель.
- Ненормальным? - удивился я.
- Да, желторотый, - серьезно ответил он. - Все порядочные легионеры сходят с ума время от времени. Тогда они способны на три ужасные вещи: покончить с собой, убить кого-нибудь из своих товарищей или ослушаться своего сержанта. Последняя самая ужасная.
- Зачем же им сходить с ума? - спросил я, несколько напуганный.
- Незачем. Совершенно незачем, - сказал мой учитель. - И все-таки они сходят с ума. Мы называем это кафар - таракан. Этот таракан ползает под черепной коробкой по самому мозгу. Чем больше жара, чем хуже однообразие, чем длиннее марш и чем сильнее усталость, тем быстрее он ползает и тем это более щекотно… Тогда солдат говорит: у меня кафар, и срывается с цепи. Он совершает самоубийство, дезертирует, а иногда доходит до того, что не слушается сержанта… Ужасно… Знаешь ли ты, как в человека, попадают зародыши этих самых тараканов? Абсент… Он прямой предок кафара… Я сам знаю, я воспитан на абсенте… Ужасно… Только что выпил этого зелья после вина.
Я обещал никогда не смотреть на зеленый и какой угодно другой абсент.
- Тогда у тебя не будет настоящего кафара, - продолжал мой уважаемый друг, - ты не убьешь никого из товарищей и не дойдешь до того, чтобы ослушаться своего сержанта. Ты только кончишь самоубийством или дезертируешь и умрешь в пустыне от жажды.
- Приходилось ли вам, господин сержант, делать какую-нибудь из этих ужасных вещей? - спросил я.
- Нет, желторотый, - ответил он. - Я даже не покончил с собой. Я только обрил голову и выкрасил ее в наши национальные цвета: синий, белый и красный. Этим я заслужил репутацию истинного патриота.
Я побоялся, что две бутылки вина и некоторое не указанное количество абсента обострили воображение сержанта.
Но я ошибся. Впоследствии я узнал, что его рассказ был правдив. Его однажды назначили красить будку часового. Это было в каком-то затерянном форту или на каком-то посту. Он выкрасил одну сторону своей головы красным, другую - синим, а посредине провел широкую белую полосу. Это обратило на него внимание, и он смог отвлечь это внимание только беззаветной храбростью в бою у Пяти Пальм.
- Как же избежать кафара? - спросил я.
- Никак, - спокойно ответил он. - Хорошо иметь умственную работу. Еще лучше продвижение по службе. Но в пустыне араб видит две вещи, а европеец три. Их три, а поэтому они…
Я постарался придать моему лицу понимающее выражение.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82