- спросил он, подталкивая меня локтем.
Может быть, он был специально подослан ко мне, чтобы определить мою позицию в деле убийства Лежона. Выяснить, в какой список меня зачислить: в список свиней или в список мясников. Возможно, что все, кто по доброй воле не соединится с мясниками, будут застрелены в казарме в ночь мятежа. Но, с другой стороны, возможно, что он хотел выяснить, какая партия сильней, и собирался предать своих товарищей Лежону.
- Ты говоришь, стать свиньями… - медленно ответил я. - Я не люблю, чтобы из меня делали свинину.
- Я тоже, - ответил он. - А знаешь, я слыхал, что свиньи иногда нападают на людей. Так это неожиданно нападают, а потом съедают их.
- Не люблю быть человеком, которого ест свинья, - заметил я.
- Я тоже, - вновь согласился он, - не люблю быть свининой и не люблю, чтобы меня ели свиньи.
- Правильно, - сказал я. - А разве то или другое обязательно?
- Нет, - ответил он. - Надо только быть умной свиньей и осторожной. Такой, которая нападает на своих мясников, когда они не ожидают.
- А что, большой кабан заметил, что на него охотятся мясники?
- Нет, - сказал Гунтайо, - ни он не заметил, ни две его подначальные свиньи.
- Собираешься ли ты открыть этим слепым свиньям глаза на положение вещей? - спросил я.
- Не знаю, - ответил Гунтайо.
И я почувствовал, что он говорит правду, что он действительно не знает, что делать. Он, очевидно, старался выяснить, что выгоднее: помогать ли своим товарищам в деле убийства Лежона и прочих унтер-офицеров или предать этих же товарищей и помочь начальству в борьбе против мятежников.
Я попробовал поставить себя на его место и думать так, как мог бы думать он. С одной стороны, если бы я был Гунтайо, я понимал бы, с какими опасностями сопряжен мятеж. Мятеж может не удаться и может удаться. Если он удастся, то закончится гибелью мятежников в пустыне - в борьбе с туарегами, французами и песком. Дальше, будь я Гунтайо, я понимал бы, как выгодно донести о готовящемся заговоре. Тому, кто спасет жизнь своих начальников, несомненно предстояло получить повышение по службе и всякие другие награды. Конечно, Лежон, Дюпрэ, Болдини, Гунтайо и еще несколько солдат, верных своему начальству, легко смогли бы подавить мятеж. Для этого было бы достаточно войти ночью в казарму и обезоружить всех солдат. Один Лежон мог это сделать со своим револьвером.
Я не понимал, почему Гунтайо колеблется. Конечно, в его интересах было предать своих товарищей, и несомненно, что если он этого не делает, то не из соображений чести, а из каких-либо более основательных. И тут мне пришло в голову, что могла существовать другая комбинация. Гунтайо, соотечественник Болдини, мог быть агентом Болдини, собиравшегося на этом деле заработать. Возможно, что Болдини решил попробовать завладеть камнем, который, по его убеждению, находился у Майкла, и поэтому хотел создать мятеж и воспользоваться неизбежным смятением при его подавлении…
Нет, это предположение не выдерживало никакой критики. Гунтайо был слишком ненадежен, чтобы использовать его в качестве агента, он был способен предать кого угодно. Несомненно, что больше всего он был сейчас заинтересован в сохранении своей шкуры.
- Трудная эта задача, друг мой, - торжественно заявил я, - никак не пойму, на какую сторону мне становиться. Я хотел бы быть свиньей, при том условии, что свиньям удастся внезапно напасть на своих мясников, а с другой стороны, предпочел бы быть мясником, если мясникам удастся опередить свиней.
Мы сидели молча, и любезный Гунтайо с аппетитом грыз ногти.
- Так, - продолжал я. - Когда же эти мясники собираются действовать?
- Главный мясник (я думаю, что он подразумевал Шварца) хочет подождать полнолуния. Может быть, к тому времени прибудет новый комендант. С другой стороны, может быть, свинью произведут в лейтенанты… Полнолуние очень удобно. Можно убить и в первую же ночь сделать большой переход по пустыне. Потом отдохнуть днем и опять идти при луне, и так далее…
- Значит, у нас есть дня четыре, чтобы решиться, - заметил я.
- Да, - ответил Гунтайо, - но я не советовал бы тебе ждать так долго. Шварц хочет знать заблаговременно, чтобы на каждую свинью назначить мясника.
- А Лежон? - спросил я. Раз он начал употреблять имена вместо фантастических титулов, то и я мог это делать. - Что, если его кто-нибудь предупредит?
- Кто станет его предупреждать, - удивился Гунтайо, - кому охота ради этого бешеного пса рисковать быть распятым или проснуться с перерезанной глоткой? Кому придет в голову его предупреждать? Разве его смерть не была бы радостью для всех остальных?
- Могла бы и не быть, - ответил я, - например, в случае, если потом всем нам придется дохнуть в пустыне.
Гунтайо согласился и продолжал грызть свои ногти.
Да, таково было положение вещей. Он, по-видимому, боялся участвовать в успешном мятеже не менее чем в безуспешном.
- Что сделает Лежон, если я пойду и предупрежу его? - спросил я.
- Посадит тебя на два месяца в карцер и примет меры, чтобы ты оттуда не вышел, - ответил Гунтайо, - да и товарищи тебя не поблагодарят.
Нет, решил я. Любезный Гунтайо не хочет, чтобы я предупреждал Лежона. Он, очевидно, предпочитает сделать это сам.
- А откуда они узнают, что это я донес? - спросил я.
- Я им скажу, - ответил он. - Конечно, кроме тебя, некому… И, конечно, заодно они расправятся и с твоим братом.
Так, значит, Гунтайо мог донести Лежону и потом свалить это на нас с Майклом. Убить и меня, и Майкла и заполучить наш хваленый сапфир.
- А что сделал бы ты на моем месте? - спросил я.
- Присоединился бы к мясникам, - быстро ответил он. - Ты со своим братом должен идти за Шварцем. Лучше быть во вражде с Лежоном, чем с половиной казармы, во главе которой будет стоять Шварц. Лежон едва ли зарежет тебя в кровати, а Шварц сделает это наверняка… Наверняка сделает, если ты к нему не присоединишься.
По-видимому, Гунтайо был совершенно нерешительно настроен, и по мере того, как ему в голову приходили разные мысли, он говорил совершенно различные вещи. Сейчас он советовал мне и Майклу соединиться с мятежниками. Только что он считал, что лучше этого не делать… По-видимому, мне следовало сказать ему правду. Таким людям, как Гунтайо, труднее справиться с правдивым заявлением, чем с самой хитрой ложью.
- Я переговорю об этом с братом, - сказал я, - и сегодня ночью мы решим, что нам делать. Скорее всего мы предупредим Лежона. Так и скажи Шварцу. Я дам ему окончательный ответ завтра, и пусть он делает, что хочет.
- Ты не донесешь Лежону, не предупредив Шварца, что собираешься доносить? - спросил Гунтайо.
Я заметил, что его глаза загорелись, когда я сказал ему о том, что собираюсь доносить Лежону. По-видимому, его это устраивало.
- Нет, не беспокойся, - заверил я его. - При том условии, конечно, что никакого мятежа сегодня ночью не будет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82
Может быть, он был специально подослан ко мне, чтобы определить мою позицию в деле убийства Лежона. Выяснить, в какой список меня зачислить: в список свиней или в список мясников. Возможно, что все, кто по доброй воле не соединится с мясниками, будут застрелены в казарме в ночь мятежа. Но, с другой стороны, возможно, что он хотел выяснить, какая партия сильней, и собирался предать своих товарищей Лежону.
- Ты говоришь, стать свиньями… - медленно ответил я. - Я не люблю, чтобы из меня делали свинину.
- Я тоже, - ответил он. - А знаешь, я слыхал, что свиньи иногда нападают на людей. Так это неожиданно нападают, а потом съедают их.
- Не люблю быть человеком, которого ест свинья, - заметил я.
- Я тоже, - вновь согласился он, - не люблю быть свининой и не люблю, чтобы меня ели свиньи.
- Правильно, - сказал я. - А разве то или другое обязательно?
- Нет, - ответил он. - Надо только быть умной свиньей и осторожной. Такой, которая нападает на своих мясников, когда они не ожидают.
- А что, большой кабан заметил, что на него охотятся мясники?
- Нет, - сказал Гунтайо, - ни он не заметил, ни две его подначальные свиньи.
- Собираешься ли ты открыть этим слепым свиньям глаза на положение вещей? - спросил я.
- Не знаю, - ответил Гунтайо.
И я почувствовал, что он говорит правду, что он действительно не знает, что делать. Он, очевидно, старался выяснить, что выгоднее: помогать ли своим товарищам в деле убийства Лежона и прочих унтер-офицеров или предать этих же товарищей и помочь начальству в борьбе против мятежников.
Я попробовал поставить себя на его место и думать так, как мог бы думать он. С одной стороны, если бы я был Гунтайо, я понимал бы, с какими опасностями сопряжен мятеж. Мятеж может не удаться и может удаться. Если он удастся, то закончится гибелью мятежников в пустыне - в борьбе с туарегами, французами и песком. Дальше, будь я Гунтайо, я понимал бы, как выгодно донести о готовящемся заговоре. Тому, кто спасет жизнь своих начальников, несомненно предстояло получить повышение по службе и всякие другие награды. Конечно, Лежон, Дюпрэ, Болдини, Гунтайо и еще несколько солдат, верных своему начальству, легко смогли бы подавить мятеж. Для этого было бы достаточно войти ночью в казарму и обезоружить всех солдат. Один Лежон мог это сделать со своим револьвером.
Я не понимал, почему Гунтайо колеблется. Конечно, в его интересах было предать своих товарищей, и несомненно, что если он этого не делает, то не из соображений чести, а из каких-либо более основательных. И тут мне пришло в голову, что могла существовать другая комбинация. Гунтайо, соотечественник Болдини, мог быть агентом Болдини, собиравшегося на этом деле заработать. Возможно, что Болдини решил попробовать завладеть камнем, который, по его убеждению, находился у Майкла, и поэтому хотел создать мятеж и воспользоваться неизбежным смятением при его подавлении…
Нет, это предположение не выдерживало никакой критики. Гунтайо был слишком ненадежен, чтобы использовать его в качестве агента, он был способен предать кого угодно. Несомненно, что больше всего он был сейчас заинтересован в сохранении своей шкуры.
- Трудная эта задача, друг мой, - торжественно заявил я, - никак не пойму, на какую сторону мне становиться. Я хотел бы быть свиньей, при том условии, что свиньям удастся внезапно напасть на своих мясников, а с другой стороны, предпочел бы быть мясником, если мясникам удастся опередить свиней.
Мы сидели молча, и любезный Гунтайо с аппетитом грыз ногти.
- Так, - продолжал я. - Когда же эти мясники собираются действовать?
- Главный мясник (я думаю, что он подразумевал Шварца) хочет подождать полнолуния. Может быть, к тому времени прибудет новый комендант. С другой стороны, может быть, свинью произведут в лейтенанты… Полнолуние очень удобно. Можно убить и в первую же ночь сделать большой переход по пустыне. Потом отдохнуть днем и опять идти при луне, и так далее…
- Значит, у нас есть дня четыре, чтобы решиться, - заметил я.
- Да, - ответил Гунтайо, - но я не советовал бы тебе ждать так долго. Шварц хочет знать заблаговременно, чтобы на каждую свинью назначить мясника.
- А Лежон? - спросил я. Раз он начал употреблять имена вместо фантастических титулов, то и я мог это делать. - Что, если его кто-нибудь предупредит?
- Кто станет его предупреждать, - удивился Гунтайо, - кому охота ради этого бешеного пса рисковать быть распятым или проснуться с перерезанной глоткой? Кому придет в голову его предупреждать? Разве его смерть не была бы радостью для всех остальных?
- Могла бы и не быть, - ответил я, - например, в случае, если потом всем нам придется дохнуть в пустыне.
Гунтайо согласился и продолжал грызть свои ногти.
Да, таково было положение вещей. Он, по-видимому, боялся участвовать в успешном мятеже не менее чем в безуспешном.
- Что сделает Лежон, если я пойду и предупрежу его? - спросил я.
- Посадит тебя на два месяца в карцер и примет меры, чтобы ты оттуда не вышел, - ответил Гунтайо, - да и товарищи тебя не поблагодарят.
Нет, решил я. Любезный Гунтайо не хочет, чтобы я предупреждал Лежона. Он, очевидно, предпочитает сделать это сам.
- А откуда они узнают, что это я донес? - спросил я.
- Я им скажу, - ответил он. - Конечно, кроме тебя, некому… И, конечно, заодно они расправятся и с твоим братом.
Так, значит, Гунтайо мог донести Лежону и потом свалить это на нас с Майклом. Убить и меня, и Майкла и заполучить наш хваленый сапфир.
- А что сделал бы ты на моем месте? - спросил я.
- Присоединился бы к мясникам, - быстро ответил он. - Ты со своим братом должен идти за Шварцем. Лучше быть во вражде с Лежоном, чем с половиной казармы, во главе которой будет стоять Шварц. Лежон едва ли зарежет тебя в кровати, а Шварц сделает это наверняка… Наверняка сделает, если ты к нему не присоединишься.
По-видимому, Гунтайо был совершенно нерешительно настроен, и по мере того, как ему в голову приходили разные мысли, он говорил совершенно различные вещи. Сейчас он советовал мне и Майклу соединиться с мятежниками. Только что он считал, что лучше этого не делать… По-видимому, мне следовало сказать ему правду. Таким людям, как Гунтайо, труднее справиться с правдивым заявлением, чем с самой хитрой ложью.
- Я переговорю об этом с братом, - сказал я, - и сегодня ночью мы решим, что нам делать. Скорее всего мы предупредим Лежона. Так и скажи Шварцу. Я дам ему окончательный ответ завтра, и пусть он делает, что хочет.
- Ты не донесешь Лежону, не предупредив Шварца, что собираешься доносить? - спросил Гунтайо.
Я заметил, что его глаза загорелись, когда я сказал ему о том, что собираюсь доносить Лежону. По-видимому, его это устраивало.
- Нет, не беспокойся, - заверил я его. - При том условии, конечно, что никакого мятежа сегодня ночью не будет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82