В качестве придворной портретистки я сидела рядом с принцем, когда исполнялся «Те Deum» для четырех голосов и оркестра, написанный и спетый в честь вновь обрученных принцесс. Это дало повод для слухов: два министра с уверенностью предполагали, что я в отсутствие королевы уклоняюсь от своих обязанностей.
Поскольку я добиралась до Неаполя через горы, в Рим я отправилась берегом моря. Я предпочитала передвигаться ночью, сберегая дни для счастливых случайностей. Я долго была в пути, останавливалась где хотела, пользуясь гостеприимством местных жителей. Каждый встреченный итальянец казался другом.
К сожалению, Рим, несмотря на множество полотен Рафаэля, не произвел на меня большого впечатления, сама не знаю почему. Я изображала из себя путешественницу: если и брала заказы, то быстро выполнимые — поясные портреты, писанные пером и чернилами. Через неделю после приезда в Рим я уже стала собираться в Венецию.
По приезде я разыскала некоего Доминика Виванта Д***, к которому у меня было рекомендательное письмо от одного неаполитанского дворянина… А может быть, парижского дворянина? Я не помню, чем занимался синьор Д***, вероятно у него и не было никакой профессии — он просто был богатым бездельником. Единственное, что я о нем запомнила: этот человек не обладал ни талантом, ни обаянием, и я никогда бы не провела еще один вечер в его компании, если бы не его любовница Изабелла Теоточчи. Ее дом пользовался популярностью: она, по общему мнению, была «либеральных» взглядов. Широко известная под одним именем, хотя ее брачный статус часто и внезапно менялся, Теоточчи выбрала Д*** в любовники по каким-то своим соображениям. Кстати, когда я еще была в Венеции, она бросила Д*** и вышла замуж за государственного инквизитора графа А***, которого не любила. Этот союз имел свою подоплеку: в качестве графини А*** Теоточчи стала хозяйкой салона, нередко посещавшегося такими личностями, как Казакова, Шатобриан, мадам де Сталь. Не стоит преуменьшать и ее влияния в судебных делах, решавшихся в Венеции.
О, Теоточчи! Она обладала талантом жить, и ее смерть, случившаяся через несколько лет, потрясла меня. Она истекла кровью у всех на виду, не почувствовав ее прихода. Однажды она сидела на Рива дельи Скьявони, пила чай среди путешественников, заслоняясь от солнца белым шелковым зонтиком, прислоненным к плечу, а в следующее мгновение рухнула со стула, задыхаясь. Кровь лилась из всех отверстий на ее теле, сочилась изо всех пор… Или я должна смягчить свое описание, возможно, это превосходит то, что вы хотели бы знать о Крови? Я сказала себе тогда: ты должна избежать подобной участи, сестренка! Прислушивайся к голосу крови. Говорят, она предупреждает о своем приходе.
Теоточчи, моя soror mystica , столь многому научившая меня, хоть и достигла зрелых лет, когда я впервые встретила ее, оставалась в полном расцвете своей красоты. Достаточно высокая, она одевалась во все черное даже самым знойным итальянским летом, предпочитая, как и я, ниспадающие складками материи нарядам, сшитым на заказ портным. Она любила напоминающие накидки маскарадные костюмы и носила их везде, где хотела, не только во время карнавала. Черные волосы, светлая кожа, слегка посмуглевшая под солнцем Италии, и эти глаза! Их зелено-синий блеск затмевал сияние венецианских лагун. Эти глаза впервые показали мне l’oeil de crapaud.
Именно в Венеции, еще до того, как в Париж пришла революция, перетряхнув общество сверху донизу, я начала учиться. Доверять и учиться. Первым, о чем я узнала, была моя подлинная колдовская сущность. Потом пришло знание, которое, как я предполагаю, кто-то сейчас раскрывает для вас или вы постигаете его сами. Иногда думаю: я ли это, Себастьяна д'Азур, ваша мистическая сестра? Явились ли вы, чтобы прочитать, расшифровать мою «Книгу теней»? С вами ли я? Жива ли я или истекла кровью?
…На несколько месяцев мы спрятались ото всех вдвоем с Теоточчи. Я распустила слух о своем отъезде из Венеции, якобы приняв выгодный заказ написать портрет дочери португальского купца, так что, если за мной стали бы следить, шпион (или шпионка), наверно, не поверил бы собственным глазам.
Мы проводили время в верхних комнатах великолепно обставленного палаццо Теоточчи; там были изящнейшая мебель, китайские гравюры, египетские папирусы, бесчисленные книги и манускрипты. Каждое утро подплывали лодки, нагруженные фруктами, овощами и цветами, и нам оставалось только спустить из окна на веревке корзину, чтобы запастись апельсинами из Палермо и морской рыбой, выловленной не более часа назад. Мы предпринимали вылазки на площади и каналы Венеции только ночами, да и то в маскарадных костюмах, что легко нам удавалось и никого не удивляло в этом городе, привычном к карнавалам.
Да, мы «обучались» днем, а ночью спускались неузнанными пообедать. Мы предпочитали ресторан «Санта-Маргерита», чья увитая зеленью беседка была увешана бумажными фонариками всех цветов. Каждую ночь мы заказывали одно и то же блюдо — филе камбалы с изюмом, орешками и лимонными цукатами, — нам оно никогда не надоедало. За тарелкой приправленных гвоздикой макарон, запиваемых вином «Бра-ганца», мы проводили в беседе ранние утренние часы. Я с трудом подбирала слова на итальянском, которым еще плохо владела. Ночами, когда было слишком жарко спать, настолько жарко, что казалось, даже соловьи и гондольеры лишались голоса, мы спускались к каналу и сидели в молчании, наблюдая мерцание бесчисленных моллюсков у волнолома, тени водорослей на залитой лунным светом воде.
Я провела в Венеции праздники и могла бы остаться там навсегда, если бы не… Дело в том, что Теоточчи всегда говорила, не вдаваясь в объяснения, что мне придется покинуть Венецию. Я пропускала ее слова мимо ушей, но этот ужасный день все же настал. Теоточчи не выносила споров. Нам предстояло стать свидетелями церемонии обручения дожа с морем, а затем, сказала она, мне придется покинуть город.
В назначенный день мы сели в одну из тысяч гондол, которыми были буквально забиты каналы, и выплыли в гавань. На носу нашей крошечной лодки стоял мальчик-слуга, любимец Теоточчи темноволосый красавец Николо. В доме у Теоточчи было правило: при ней Николо разгуливал совершенно голым независимо от того, чем он занимался — работал или отдыхал (а она бывала дома достаточно часто). Такой порядок, похоже, устраивал их обоих, и хотя я вскоре привыкла к его наготе, мое восхищение от этого отнюдь не уменьшилось. Более того, гораздо позже, когда Нико заставили участвовать в моем парижском шабаше, я… Но всему свое время.
(Да, должна еще признаться: в Венеции Нико приказали любить меня, вернее, заниматься со мной любовью. И он проделывал это со всем возможным пылом и страстью.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183