настало время путешествовать. Я проделала путь от художника до произведения искусства! Сама того не желая, я утратила свою анонимность. Да, пришло время вновь покинуть Париж.
Готовясь к отъезду, я столкнулась с небольшим затруднением: славы у меня было куда больше, чем верительных грамот. Требовалось официальное признание: где-то состоять, иметь дипломы, рекомендации и тому подобное. Суета, конечно, но это было нужно; вот почему я решила добиться приема в Королевскую Академию живописи и скульптуры.
Я удалилась в свою мастерскую и засела за работу. Никого не видела, пренебрегала поклонниками, отказалась от общения с немногими друзьями, что у меня появились. Закончила невыполненные заказы, а новых не брала.
Затем последовал трудный период в моем творчестве, когда я поняла, как важна дисциплина. Здесь требуется пояснение: наиболее уважаемым жанром живописи был тогда вовсе не портрет, а исторический жанр, в котором мне не приходилось работать. Я никогда бы и не взялась за него, но Академия… Достаточно сказать, что за три месяца я произвела на свет пять полотен на мифологические темы: «Невинность и правосудие», «Мир, возвращающий изобилие», «Венера, связывающая крылья Купидону», «Купидон, стреляющий из лука в присутствии Венеры» и «Юнона, заимствующая пояс у Венеры». (Другому художнику потребовались бы два, а то и три года, чтобы достичь такого результата, — понятно, что мне пришлось выдумывать даты создания картин.) По моим понятиям, это были довольно посредственные работы, но их оказалось более чем достаточно, чтобы быть принятой в Академию. Честно говоря, я могла бы представить любые картины, поскольку королева не раз высказывалась в мою пользу. В конце концов я призналась ей во время последнего сеанса, что стыжусь этих работ, что необходимость писать исторические полотна приводит меня в ярость, и она купила у меня все пять картин за тридцать пять тысяч франков, пообещав держать их под замком и никому не показывать.
В тот же день королева вручила мне рекомендательное письмо к своей сестре, королеве Неаполя Марии-Каролине. Итак, я решила отбыть из Франции в южном направлении, подальше от ненужной славы и чужого имени.
ГЛАВА 22Из книги Себастьяны д'Азур
«Пребывание в Италии: Прочь из Рима — Великолепный Неаполь! — La Serenissima — Я встречаю свою soror mystica»
Я отправилась прямиком в Рим, но, поскольку нашла этот древний город чересчур оживленным из-за какой-то важной церемонии, связанной с Папой Пием VI, провела там всего три дня и отбыла в Неаполь. Я ехала через лежащие среди гор долины, минуя города и замки, церкви и монастыри, по пути мне попадались женщины с богатыми украшениями на пышной высокой груди.
Неаполь… Он был великолепен! Стояло лето, все кругом было залито чарующим золотистым свечением, напоминающим свет, излучаемый бледным топазом. Неаполитанский свет (подлинный художник непременно спросит о местах, где сам не был: «А какой там свет?») зачаровывает : он просеивается сквозь покрытые виноградными лозами решетки для вьющихся растений, струится над камнем и мрамором. Нигде больше нет таких чудесных теней, таких насыщенных красок, такой естественной грации во всем. Прибыв из шумной суматохи Рима, я наслаждалась как высокими тонами света и цвета, так и низкими тонами всего остального.
Я обосновалась в гостинице «Марокко» в Чиайе, на юге города. Вид из моего окна был великолепен: море и остров Капри прямо передо мной, налево — Везувий, изрыгающий дым и пар, направо расстилались холмы Позиллипо, усеянные белыми домиками, казавшимися в ярких солнечных лучах окутанными алмазной пылью.
Я была настолько околдована самим городом, что не спешила явиться ко двору.
Вечерами, когда гас золотистый свет, струилось пурпурное вино, я ужинала в компании местных жителей, завязывая с ними добрые отношения, как и надлежит всякому путешественнику. Пару раз, а может, и чаще я танцевала тарантеллу с мужчинами, имена которых не удосужилась запомнить.
Эти первые дни прошли вблизи Порта Капуана и Пьяцца дель Меркато, чьи прилавки и тележки на колесиках благоухали снедью. В этих передвижных ресторанчиках, которые возвещали о своем приближении грохотом подвешенных там горшков и сковородок, я ела кусочки каракатиц, сваренных в пряном соусе и подаваемых со спагетти с фруктами на десерт. Все это запивалось охлажденной лимонной водой. Восхитительно! Наконец, совершив в одно из воскресений поездку в Помпеи, где я наслаждалась созерцанием удлиняющихся на закате теней, я решила ехать ко двору на следующий день. Хоть меня и не ждали, время это сделать пришло.
До меня дошли слухи, что королевская семья собирается совершить заграничный вояж. Король Фердинанд IV и его супруга Мария-Каролина, сестра французской королевы, отправлялись в Вену. Это должна была быть первая остановка в путешествии, имевшем целью подготовить династические браки их детей. После короткой переписки было решено, что я займусь портретами принца и принцесс в отсутствие их родителей.
В конце концов король и королева дали знать об успехе своей миссии: их дочери, три Марии — Тереза, Луиза и Кристина, — займут троны Австрии, Тосканы и Сардинии. К счастью, я закончила портрет последней из Марий к тому времени, как первое из этих известий достигло Неаполя, и поэтому смогла избежать пышных празднеств, посвященных этому событию, и сосредоточила свое внимание на портрете во весь рост их брата, семнадцатилетнего принца Франческо ди Борбоне, на чью красоту не наложили своего отпечатка (как это случилось с его сестрами, матерью и тетей) австрийские предки.
Принц… Я решила изобразить его в достаточно традиционной позе с легким намеком на дворцовый антураж — на фоне складок тяжелой изумрудной драпировки и двух колонн, обрамляющих чудесный вид на расположенный в отдалении Неаполитанский залив. Я добавила несколько второстепенных деталей, таких как угол изысканно украшенного письменного стола с глобусом и несколькими полуоткрытыми книгами, что должно было придать принцу вид озабоченного судьбами мира, образованного юноши, каким он в действительности не был.
Я изобразила принца в профиль, но во время сеанса он все время поворачивался ко мне лицом, улыбаясь, не отводя широко открытых глаз, словно охваченный страстью. Я весело объявила: «А теперь я перейду к глазам» — и попросила изменить позу. Но он каждый раз вновь поворачивался ко мне, как цветок к солнцу. Такой соблазн! Впрочем, у меня было много заказов, когда приходилось изображать тех, кто восхищался мною. Но к принцу я не питала личного интереса, хоть и была польщена, и его восхищение мной не мешало работе: я могла бы закончить его портрет даже заочно — сеансы зачастую не более чем обряд, ритуал, исполняемый ради натурщика.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183
Готовясь к отъезду, я столкнулась с небольшим затруднением: славы у меня было куда больше, чем верительных грамот. Требовалось официальное признание: где-то состоять, иметь дипломы, рекомендации и тому подобное. Суета, конечно, но это было нужно; вот почему я решила добиться приема в Королевскую Академию живописи и скульптуры.
Я удалилась в свою мастерскую и засела за работу. Никого не видела, пренебрегала поклонниками, отказалась от общения с немногими друзьями, что у меня появились. Закончила невыполненные заказы, а новых не брала.
Затем последовал трудный период в моем творчестве, когда я поняла, как важна дисциплина. Здесь требуется пояснение: наиболее уважаемым жанром живописи был тогда вовсе не портрет, а исторический жанр, в котором мне не приходилось работать. Я никогда бы и не взялась за него, но Академия… Достаточно сказать, что за три месяца я произвела на свет пять полотен на мифологические темы: «Невинность и правосудие», «Мир, возвращающий изобилие», «Венера, связывающая крылья Купидону», «Купидон, стреляющий из лука в присутствии Венеры» и «Юнона, заимствующая пояс у Венеры». (Другому художнику потребовались бы два, а то и три года, чтобы достичь такого результата, — понятно, что мне пришлось выдумывать даты создания картин.) По моим понятиям, это были довольно посредственные работы, но их оказалось более чем достаточно, чтобы быть принятой в Академию. Честно говоря, я могла бы представить любые картины, поскольку королева не раз высказывалась в мою пользу. В конце концов я призналась ей во время последнего сеанса, что стыжусь этих работ, что необходимость писать исторические полотна приводит меня в ярость, и она купила у меня все пять картин за тридцать пять тысяч франков, пообещав держать их под замком и никому не показывать.
В тот же день королева вручила мне рекомендательное письмо к своей сестре, королеве Неаполя Марии-Каролине. Итак, я решила отбыть из Франции в южном направлении, подальше от ненужной славы и чужого имени.
ГЛАВА 22Из книги Себастьяны д'Азур
«Пребывание в Италии: Прочь из Рима — Великолепный Неаполь! — La Serenissima — Я встречаю свою soror mystica»
Я отправилась прямиком в Рим, но, поскольку нашла этот древний город чересчур оживленным из-за какой-то важной церемонии, связанной с Папой Пием VI, провела там всего три дня и отбыла в Неаполь. Я ехала через лежащие среди гор долины, минуя города и замки, церкви и монастыри, по пути мне попадались женщины с богатыми украшениями на пышной высокой груди.
Неаполь… Он был великолепен! Стояло лето, все кругом было залито чарующим золотистым свечением, напоминающим свет, излучаемый бледным топазом. Неаполитанский свет (подлинный художник непременно спросит о местах, где сам не был: «А какой там свет?») зачаровывает : он просеивается сквозь покрытые виноградными лозами решетки для вьющихся растений, струится над камнем и мрамором. Нигде больше нет таких чудесных теней, таких насыщенных красок, такой естественной грации во всем. Прибыв из шумной суматохи Рима, я наслаждалась как высокими тонами света и цвета, так и низкими тонами всего остального.
Я обосновалась в гостинице «Марокко» в Чиайе, на юге города. Вид из моего окна был великолепен: море и остров Капри прямо передо мной, налево — Везувий, изрыгающий дым и пар, направо расстилались холмы Позиллипо, усеянные белыми домиками, казавшимися в ярких солнечных лучах окутанными алмазной пылью.
Я была настолько околдована самим городом, что не спешила явиться ко двору.
Вечерами, когда гас золотистый свет, струилось пурпурное вино, я ужинала в компании местных жителей, завязывая с ними добрые отношения, как и надлежит всякому путешественнику. Пару раз, а может, и чаще я танцевала тарантеллу с мужчинами, имена которых не удосужилась запомнить.
Эти первые дни прошли вблизи Порта Капуана и Пьяцца дель Меркато, чьи прилавки и тележки на колесиках благоухали снедью. В этих передвижных ресторанчиках, которые возвещали о своем приближении грохотом подвешенных там горшков и сковородок, я ела кусочки каракатиц, сваренных в пряном соусе и подаваемых со спагетти с фруктами на десерт. Все это запивалось охлажденной лимонной водой. Восхитительно! Наконец, совершив в одно из воскресений поездку в Помпеи, где я наслаждалась созерцанием удлиняющихся на закате теней, я решила ехать ко двору на следующий день. Хоть меня и не ждали, время это сделать пришло.
До меня дошли слухи, что королевская семья собирается совершить заграничный вояж. Король Фердинанд IV и его супруга Мария-Каролина, сестра французской королевы, отправлялись в Вену. Это должна была быть первая остановка в путешествии, имевшем целью подготовить династические браки их детей. После короткой переписки было решено, что я займусь портретами принца и принцесс в отсутствие их родителей.
В конце концов король и королева дали знать об успехе своей миссии: их дочери, три Марии — Тереза, Луиза и Кристина, — займут троны Австрии, Тосканы и Сардинии. К счастью, я закончила портрет последней из Марий к тому времени, как первое из этих известий достигло Неаполя, и поэтому смогла избежать пышных празднеств, посвященных этому событию, и сосредоточила свое внимание на портрете во весь рост их брата, семнадцатилетнего принца Франческо ди Борбоне, на чью красоту не наложили своего отпечатка (как это случилось с его сестрами, матерью и тетей) австрийские предки.
Принц… Я решила изобразить его в достаточно традиционной позе с легким намеком на дворцовый антураж — на фоне складок тяжелой изумрудной драпировки и двух колонн, обрамляющих чудесный вид на расположенный в отдалении Неаполитанский залив. Я добавила несколько второстепенных деталей, таких как угол изысканно украшенного письменного стола с глобусом и несколькими полуоткрытыми книгами, что должно было придать принцу вид озабоченного судьбами мира, образованного юноши, каким он в действительности не был.
Я изобразила принца в профиль, но во время сеанса он все время поворачивался ко мне лицом, улыбаясь, не отводя широко открытых глаз, словно охваченный страстью. Я весело объявила: «А теперь я перейду к глазам» — и попросила изменить позу. Но он каждый раз вновь поворачивался ко мне, как цветок к солнцу. Такой соблазн! Впрочем, у меня было много заказов, когда приходилось изображать тех, кто восхищался мною. Но к принцу я не питала личного интереса, хоть и была польщена, и его восхищение мной не мешало работе: я могла бы закончить его портрет даже заочно — сеансы зачастую не более чем обряд, ритуал, исполняемый ради натурщика.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183