) Принимая во внимание темноту, тяжесть берлина, который надо медленно провести по незнакомым и нередко крутым, узким дорогам, я рассчитала, что мне потребуется не менее двух часов пути. Этого времени должно хватить. В ближайшие часы, как я прикинула, мне предстоит под покровом ночи сделать многое. К счастью, ночь обещала быть темной: Луна, находящаяся на одной линии с Солнцем, повернется к Земле своей неосвещенной стороной.
Таков был план, вернее, его первая часть. Он казался мне достаточно простым, несмотря на то что у меня имелись некоторые возражения и вопросы, главный из которых: зачем надо наполнять освященной землей два мешка, чтобы извлечь из могилы то, что осталось от бренного праха Мадлен? Пройдет еще немного времени, и я получу ответ.
Получив от сына хозяйки гостиницы (ничуть не более дружелюбного, чем она) тарелку тушеного мяса, я уселась обедать. Стояла тишина, я чувствовала себя удивительно спокойной, хотя и была преисполнена решимости. Слышала, как время от времени входили в свои комнаты и выходили другие постояльцы. Смотрела из окна на стоящих на берегу реки и замеряющих уровень воды людей. Внизу медленно проехала повозка, груженная мешками с песком. Кругом, как птицы, носились дети, возбужденные происходящим. Наводнение для них было всего лишь приятной переменой в устоявшемся порядке жизни.
Я присела на край кровати, чувствуя, что устала, но о сне не могло быть и речи. Взяла башмаки и, поколотив ими о камин, сбила с каблуков в огонь прилипшую грязь. Вытащила игральные карты и разложила пасьянс, для чего пришлось немного смошенничать. Короче говоря, занималась то одним, то другим в ожидании часа, когда надо будет начать действовать. Ждала, когда стемнеет и взойдет луна. И вот наконец она появилась на небе под аккомпанемент стука моего сердца. Меня беспокоила неопределенность: что ждет меня в предстоящую ночь и в последующие дни? Мысли, которые подсказывало мое бодрствующее сознание, были не слишком приятны, поэтому я в конце концов решила отдаться во власть сна… Но и заснуть, увы, не смогла: металась и переворачивалась с боку на бок, пока окончательно не запеленала себя в шерстяное одеяло.
Все эти нескончаемые часы я безуспешно пыталась изгнать из головы мысли о могилах, разбитых гробах и разлагающейся плоти, о морском путешествии и морской болезни, шторме и компании просоленных морских волков — поймут ли они, кто я? Гнала прочь страх перед будущей моей одинокой жизнью: в новой стране, без дома, друзей и родного языка. Цеплялась за надежду опять встретиться с Себастьяной: ведь новой ведьме полагалось принимать у себя в доме свою «мистическую сестру». Конечно, Себастьяна однажды тоже отправится в морское путешествие, чтобы повидаться со мной. Но радость от предвкушения этой встречи быстро испарилась, стоило мне лишь подумать о ведьмах, которых мне придется принимать, шабаше, который предстоит созывать. А что если это будет ужасная банда, способная испугать далее сестер, участвовавших в Греческом ужине? Раздумья мои были мрачнее ночи… Но я не могла позволить, чтобы они мучили и дразнили меня (и особенно теперь, когда от новых земель меня отделяют всего лишь несколько часов плавания!). Было бы неразумно, бесконечно думая обо всем этом, придать моим мрачным мыслям более четкие очертания… Конечно, подобное неизбежно приходит в голову, но сейчас это всего лишь вспышки моего возбужденного сознания.
И вот наконец наступила полная темнота. Я собрала свои вещи и покинула гостиницу.
Берлин я отыскала без труда, поскольку загодя приказала Этьену (который, судя по всему, славно повеселился в Авиньоне: я не видела его со дня нашего приезда в город) поставить карету на самой темной и безлюдной улице, какую он сумеет отыскать. Он оставил записку хозяйке гостиницы, и та объяснила, как добраться до указанной им улицы. Этьен хорошо позаботился и о лошадях: они были накормлены, напоены и уже запряжены.
Повернув за угол и выйдя на улицу, где стоял экипаж, я почувствовала смущение, непонятно почему, берлин стал казаться мне еще больше и нарядней. Возле кареты суетились две старухи и молодой человек: освещали фонарем ее раззолоченные и разукрашенные бока, соскребали, чтоб получше рассмотреть, грязь, забирались на ступеньку, пытаясь заглянуть в окно. Хорошо еще, Этьен спустил все шторы, как я ему и приказывала. И, наконец, одна из этих женщин, более толстая, попыталась (какая наглость!) открыть дверцу кареты, предварительно оглянувшись по сторонам. Она была заперта, конечно. (Ключ, как я надеялась, лежал в условленном месте над правым задним колесом.) До чего же мне хотелось напугать эту нахальную корову по примеру ведьм былых времен: послать ей какое-нибудь видение, сделать так, чтобы дверная скоба осталась в ее руке, превратившись в кость или извивающуюся змею… (Когда-нибудь, возможно, я овладею колдовством и такого рода.) В конце концов эта бесстыжая стерва с глухим стуком спрыгнула с подножки кареты, и любопытствующее трио убралось восвояси. Я же подошла к берлину под встревоженное приглушенное храпение лошадей, приветствующих меня.
Несессер, надежно прикрепленный ремнями позади кареты, был на месте. Жаль, что никто не взломал его, освободив меня от оставшейся одежды, которую я никогда не стану носить, и от чувства вины за то, что избавилась от нее. Впрочем, я быстро заполняла несессер все новыми и новыми книгами, с которыми, разумеется, не желала расставаться. (Только через несколько дней, в открытом море, я осознала, какие сокровища оставляла на темной улице в этом дорожном сундуке, перетянутом лишь несколькими потертыми кожаными ремнями.)
Я немного посидела в берлине, закрыв дверь на задвижку, не поднимая штор, но сейчас ничего не могу вспомнить об этих мгновениях: беспокойство одолевало меня, и мысли путались. Лопату я легко разыскала, а мешки у меня были. Я выбрала одежду достаточно темную для копания в могилах (по крайней мере, так мне казалось), а поверх натянула кучерский камзол с многочисленными карманами, «позаимствованный» в гостинице с крючка для одежды.
Наконец я заставила себя выбраться из экипажа и, прихватив с собой «орудия труда», стараясь оставаться незамеченной, направилась разыскивать кладбище. Я пробиралась из тени в тень, избегая фонарей и освещенных окон, под которыми буквально проползала , опасаясь встретить кого-нибудь любопытствующего или, что еще хуже, непрошеного доброжелателя. И вот цель достигнута (если верить плану местности), но кладбища нет. Никакого кладбища! Я вновь и вновь изучала незатейливую карту, вертела ее так и сяк, поворачивалась сама то так, то эдак, пока наконец не убедилась, что именно здесь мне и следовало быть. Но ведь кладбища не было!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183
Таков был план, вернее, его первая часть. Он казался мне достаточно простым, несмотря на то что у меня имелись некоторые возражения и вопросы, главный из которых: зачем надо наполнять освященной землей два мешка, чтобы извлечь из могилы то, что осталось от бренного праха Мадлен? Пройдет еще немного времени, и я получу ответ.
Получив от сына хозяйки гостиницы (ничуть не более дружелюбного, чем она) тарелку тушеного мяса, я уселась обедать. Стояла тишина, я чувствовала себя удивительно спокойной, хотя и была преисполнена решимости. Слышала, как время от времени входили в свои комнаты и выходили другие постояльцы. Смотрела из окна на стоящих на берегу реки и замеряющих уровень воды людей. Внизу медленно проехала повозка, груженная мешками с песком. Кругом, как птицы, носились дети, возбужденные происходящим. Наводнение для них было всего лишь приятной переменой в устоявшемся порядке жизни.
Я присела на край кровати, чувствуя, что устала, но о сне не могло быть и речи. Взяла башмаки и, поколотив ими о камин, сбила с каблуков в огонь прилипшую грязь. Вытащила игральные карты и разложила пасьянс, для чего пришлось немного смошенничать. Короче говоря, занималась то одним, то другим в ожидании часа, когда надо будет начать действовать. Ждала, когда стемнеет и взойдет луна. И вот наконец она появилась на небе под аккомпанемент стука моего сердца. Меня беспокоила неопределенность: что ждет меня в предстоящую ночь и в последующие дни? Мысли, которые подсказывало мое бодрствующее сознание, были не слишком приятны, поэтому я в конце концов решила отдаться во власть сна… Но и заснуть, увы, не смогла: металась и переворачивалась с боку на бок, пока окончательно не запеленала себя в шерстяное одеяло.
Все эти нескончаемые часы я безуспешно пыталась изгнать из головы мысли о могилах, разбитых гробах и разлагающейся плоти, о морском путешествии и морской болезни, шторме и компании просоленных морских волков — поймут ли они, кто я? Гнала прочь страх перед будущей моей одинокой жизнью: в новой стране, без дома, друзей и родного языка. Цеплялась за надежду опять встретиться с Себастьяной: ведь новой ведьме полагалось принимать у себя в доме свою «мистическую сестру». Конечно, Себастьяна однажды тоже отправится в морское путешествие, чтобы повидаться со мной. Но радость от предвкушения этой встречи быстро испарилась, стоило мне лишь подумать о ведьмах, которых мне придется принимать, шабаше, который предстоит созывать. А что если это будет ужасная банда, способная испугать далее сестер, участвовавших в Греческом ужине? Раздумья мои были мрачнее ночи… Но я не могла позволить, чтобы они мучили и дразнили меня (и особенно теперь, когда от новых земель меня отделяют всего лишь несколько часов плавания!). Было бы неразумно, бесконечно думая обо всем этом, придать моим мрачным мыслям более четкие очертания… Конечно, подобное неизбежно приходит в голову, но сейчас это всего лишь вспышки моего возбужденного сознания.
И вот наконец наступила полная темнота. Я собрала свои вещи и покинула гостиницу.
Берлин я отыскала без труда, поскольку загодя приказала Этьену (который, судя по всему, славно повеселился в Авиньоне: я не видела его со дня нашего приезда в город) поставить карету на самой темной и безлюдной улице, какую он сумеет отыскать. Он оставил записку хозяйке гостиницы, и та объяснила, как добраться до указанной им улицы. Этьен хорошо позаботился и о лошадях: они были накормлены, напоены и уже запряжены.
Повернув за угол и выйдя на улицу, где стоял экипаж, я почувствовала смущение, непонятно почему, берлин стал казаться мне еще больше и нарядней. Возле кареты суетились две старухи и молодой человек: освещали фонарем ее раззолоченные и разукрашенные бока, соскребали, чтоб получше рассмотреть, грязь, забирались на ступеньку, пытаясь заглянуть в окно. Хорошо еще, Этьен спустил все шторы, как я ему и приказывала. И, наконец, одна из этих женщин, более толстая, попыталась (какая наглость!) открыть дверцу кареты, предварительно оглянувшись по сторонам. Она была заперта, конечно. (Ключ, как я надеялась, лежал в условленном месте над правым задним колесом.) До чего же мне хотелось напугать эту нахальную корову по примеру ведьм былых времен: послать ей какое-нибудь видение, сделать так, чтобы дверная скоба осталась в ее руке, превратившись в кость или извивающуюся змею… (Когда-нибудь, возможно, я овладею колдовством и такого рода.) В конце концов эта бесстыжая стерва с глухим стуком спрыгнула с подножки кареты, и любопытствующее трио убралось восвояси. Я же подошла к берлину под встревоженное приглушенное храпение лошадей, приветствующих меня.
Несессер, надежно прикрепленный ремнями позади кареты, был на месте. Жаль, что никто не взломал его, освободив меня от оставшейся одежды, которую я никогда не стану носить, и от чувства вины за то, что избавилась от нее. Впрочем, я быстро заполняла несессер все новыми и новыми книгами, с которыми, разумеется, не желала расставаться. (Только через несколько дней, в открытом море, я осознала, какие сокровища оставляла на темной улице в этом дорожном сундуке, перетянутом лишь несколькими потертыми кожаными ремнями.)
Я немного посидела в берлине, закрыв дверь на задвижку, не поднимая штор, но сейчас ничего не могу вспомнить об этих мгновениях: беспокойство одолевало меня, и мысли путались. Лопату я легко разыскала, а мешки у меня были. Я выбрала одежду достаточно темную для копания в могилах (по крайней мере, так мне казалось), а поверх натянула кучерский камзол с многочисленными карманами, «позаимствованный» в гостинице с крючка для одежды.
Наконец я заставила себя выбраться из экипажа и, прихватив с собой «орудия труда», стараясь оставаться незамеченной, направилась разыскивать кладбище. Я пробиралась из тени в тень, избегая фонарей и освещенных окон, под которыми буквально проползала , опасаясь встретить кого-нибудь любопытствующего или, что еще хуже, непрошеного доброжелателя. И вот цель достигнута (если верить плану местности), но кладбища нет. Никакого кладбища! Я вновь и вновь изучала незатейливую карту, вертела ее так и сяк, поворачивалась сама то так, то эдак, пока наконец не убедилась, что именно здесь мне и следовало быть. Но ведь кладбища не было!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183