Там, по сути, вообще ничего не было. Карта привела меня к боковой двери небольшого полуразвалившегося дома, черного, как деготь, и, по-видимому, заброшенного. Если в его дворе и хоронили кого-то, то едва ли в освященной земле.
Не зная, что предпринять дальше, я побродила еще немного, стараясь держаться самых темных мест. Можете вообразить мое облегчение, когда я случайно наткнулась на низкую ограду из кованого железа вокруг небольшого участка за домом — он-то и был кладбищем! Об этом свидетельствовал и знак на его калитке: было темно, зажечь огонь я не осмелилась и нащупала выпуклый крест — символ кладбища — пальцами. Впрочем, я не была в этом окончательно уверена, так как не могла толком разглядеть его, не говоря уже о том, что ничего не видела там, за оградой. А вдруг это огород, клумба или площадка для игры в шары? Проклиная отца Луи, я перешагнула через низкую ограду, задев ее зазубренный верх полой кучерского камзола. И тут я увидела явные признаки того, что искала, — унылые белые надгробные плиты, вкривь и вкось торчащие из земли, как ряды гнилых зубов. Кладбище занимало не больше сорока шагов в длину и двадцати в ширину. Я забеспокоилась, то ли это кладбище, которое указано на карте, но потом подумала: ну и что? Это такая же освященная земля, как и на любом другом погосте. Ведь есть же здесь крест на ограде! Должна, впрочем, сказать, что в моей голове тут же зародилась мысль, весьма меня озаботившая: если все же это не освященная земля, не пойдут ли прахом все наши труды на перекрестке дорог? Пытаясь прогнать эти опасения, я взялась за лопату, на рукоятке которой красовался серебряный набалдашник.
Из кармана камзола (до чего же была удачной идея украсть… нет, одолжить этот камзол!) я вытащила белую восковую свечу толщиной в мое запястье и зажгла ее, потратив несколько фосфорных спичек. Я переходила со свечой от могилы к могиле, низко наклоняясь, чтобы прочитать даты, — ведь мне было велено брать землю из свежей могилы.
Даты! Mon Dieu! Прошли века: здесь лежали умершие в Авиньоне давным-давно, многие — в один и тот же год. Холера, без сомнения. Или вражеское нашествие. Что же делать? Что делать? Сойдя с жесткой травы на землю и встав на колени, я увидела могилу, показавшуюся мне недавней: на ней еще не выросла трава. Надгробный камень еще без надписи, не успел покрыться мхом и лишайником. Взрыхленная земля несколько облегчила мою задачу. Я подгоняла себя: к полуночи мне надо было успеть на перекресток дорог. И я копала, пока не заполнила оба мешка кишащей червями землей. Мысленно попросив прощения у обитателя могилы, я заровняла ее как смогла.
Связав мешки вместе бечевкой (должна, не без смущения, признаться, что учла любую мелочь, которая мне могла понадобиться, битком набив карманы веревками и всякой всячиной), я перекинула их через плечо — один мешок спереди, другой — сзади. Лопату я прихватила тоже, зная, что на перекрестке дорог она понадобится мне вновь. Сняв нагар со свечи двумя смоченными слюной пальцами (этими же пальцами я затем изобразила в воздухе подобие креста), я потихоньку тем же путем выскользнула с кладбища. Дойдя до берлина, забросила в него мешки. Часы на городской башне показывали, что у меня осталось меньше двух часов, чтобы добраться от Авиньона до перекрестка дорог.
Вскоре я уже катила на юг, в сторону Ле-Бо. Вот теперь я вспомнила о паводке. А что если дороги стали непроезжими? А что если?.. Но вскоре я убедилась, что по мере продвижения к Ле-Бо уровень местности повышается , что меня вполне устраивало. По существу, дорога, ведущая к Ле-Бо, вьется у подножия холмов, на которых и стоит этот город, так что порой кажется, будто вся его каменная громада вот-вот сползет вниз. Потом дорога идет по долине, оттуда уже легко добраться до города даже на таком большом экипаже, как мой.
В давние времена, несколько столетий назад, Ле-Бо был значительным городом, более того — столицей империи. Жители острова Сардиния и городов, расположенных неподалеку отсюда, — Арля, Марселя — состояли в вассальной зависимости от сеньоров Ле-Бо. Этих феодалов было не так много, несколько сот, но у них были тысячи подданных. Они занимали должности сенешалей, командовали армиями Пьемонта и Ломбардии, флотом Неаполитанского королевства, их дочерей жаждали заполучить в жены наследные принцы первейших европейских стран.
Но все это давно минуло.
У меня нет ясного представления, как это все рухнуло. Конечно, тому, что осталось от города, нанесла тяжелый урон революция, но все же я не могу объяснить упадок такого значительного места, знаю лишь, что он пришелся на середину семнадцатого века. (Отец Луи поведал мне об этом позже, ночью, не вдаваясь в подробности. «Никаких вопросов больше, — сказал он. — Час настал». Что ж, так оно и было.) Но я поняла, что священник и Мадлен жили и умерли в другом городе, неподалеку от Ле-Бо, который теперь так изменился, настолько захудал, что стал неузнаваемым. Здесь поработал великий ваятель — время. То, что некогда было городом, стало тенью на карте веков, не отмеченной на картах нашей эпохи. Я даже не могу точно указать его местонахождение, знаю лишь, что он расположен, вернее, располагался в долине к югу от Ле-Бо и к северу от Арля.
Поднимаясь к Ле-Бо той ночью, я видела в свете фонарей кареты следы его былого величия: каменные остовы домов, стены, поднимавшиеся и опадавшие перед моими глазами как застывшие волны. Увидав на выступе скалы фундамент замка, я мысленно надстроила над ним величественные стены. Я представила себе окна, облокотясь на подоконники которых дамы, вызывавшие некогда всеобщее восхищение, и почтенные мужи озирали принадлежавший им мир (так им, должно быть, казалось). Городские улицы были узкими, крутыми и неровными — берлин продвигался медленно. Это меня вполне устраивало: я хотела увидеть хоть что-то, не имея времени для прогулки пешком. К тому же мне все время приходилось точно следовать маршрутом, указанным на карте: повернуть налево, повернуть направо, спуститься сначала в одну долину, а потом в другую, где была похоронена Мадлен.
Итак, я медленно ехала мимо руин Ле-Бо. Несколько домов все же не рухнули — пустые, без дверей, с зияющими окнами без ставен, похожими на открытый рот немого. Ужасное зрелище, оно только усиливало меланхолию, которая, казалось, стала моей участью. Вот почему я так обрадовалась, когда берлин слегка ускорил ход, увлекаемый собственной тяжестью, — явный признак того, что дорога пошла под гору.
ГЛАВА 41На перекрестке дорог
К полуночи я была там, где мне и следовало быть, — на южной оконечности долины за Ле-Бо, близ города, названия которого я не знала, у пересечения не двух даже (как я себе представляла), а трех дорог.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183
Не зная, что предпринять дальше, я побродила еще немного, стараясь держаться самых темных мест. Можете вообразить мое облегчение, когда я случайно наткнулась на низкую ограду из кованого железа вокруг небольшого участка за домом — он-то и был кладбищем! Об этом свидетельствовал и знак на его калитке: было темно, зажечь огонь я не осмелилась и нащупала выпуклый крест — символ кладбища — пальцами. Впрочем, я не была в этом окончательно уверена, так как не могла толком разглядеть его, не говоря уже о том, что ничего не видела там, за оградой. А вдруг это огород, клумба или площадка для игры в шары? Проклиная отца Луи, я перешагнула через низкую ограду, задев ее зазубренный верх полой кучерского камзола. И тут я увидела явные признаки того, что искала, — унылые белые надгробные плиты, вкривь и вкось торчащие из земли, как ряды гнилых зубов. Кладбище занимало не больше сорока шагов в длину и двадцати в ширину. Я забеспокоилась, то ли это кладбище, которое указано на карте, но потом подумала: ну и что? Это такая же освященная земля, как и на любом другом погосте. Ведь есть же здесь крест на ограде! Должна, впрочем, сказать, что в моей голове тут же зародилась мысль, весьма меня озаботившая: если все же это не освященная земля, не пойдут ли прахом все наши труды на перекрестке дорог? Пытаясь прогнать эти опасения, я взялась за лопату, на рукоятке которой красовался серебряный набалдашник.
Из кармана камзола (до чего же была удачной идея украсть… нет, одолжить этот камзол!) я вытащила белую восковую свечу толщиной в мое запястье и зажгла ее, потратив несколько фосфорных спичек. Я переходила со свечой от могилы к могиле, низко наклоняясь, чтобы прочитать даты, — ведь мне было велено брать землю из свежей могилы.
Даты! Mon Dieu! Прошли века: здесь лежали умершие в Авиньоне давным-давно, многие — в один и тот же год. Холера, без сомнения. Или вражеское нашествие. Что же делать? Что делать? Сойдя с жесткой травы на землю и встав на колени, я увидела могилу, показавшуюся мне недавней: на ней еще не выросла трава. Надгробный камень еще без надписи, не успел покрыться мхом и лишайником. Взрыхленная земля несколько облегчила мою задачу. Я подгоняла себя: к полуночи мне надо было успеть на перекресток дорог. И я копала, пока не заполнила оба мешка кишащей червями землей. Мысленно попросив прощения у обитателя могилы, я заровняла ее как смогла.
Связав мешки вместе бечевкой (должна, не без смущения, признаться, что учла любую мелочь, которая мне могла понадобиться, битком набив карманы веревками и всякой всячиной), я перекинула их через плечо — один мешок спереди, другой — сзади. Лопату я прихватила тоже, зная, что на перекрестке дорог она понадобится мне вновь. Сняв нагар со свечи двумя смоченными слюной пальцами (этими же пальцами я затем изобразила в воздухе подобие креста), я потихоньку тем же путем выскользнула с кладбища. Дойдя до берлина, забросила в него мешки. Часы на городской башне показывали, что у меня осталось меньше двух часов, чтобы добраться от Авиньона до перекрестка дорог.
Вскоре я уже катила на юг, в сторону Ле-Бо. Вот теперь я вспомнила о паводке. А что если дороги стали непроезжими? А что если?.. Но вскоре я убедилась, что по мере продвижения к Ле-Бо уровень местности повышается , что меня вполне устраивало. По существу, дорога, ведущая к Ле-Бо, вьется у подножия холмов, на которых и стоит этот город, так что порой кажется, будто вся его каменная громада вот-вот сползет вниз. Потом дорога идет по долине, оттуда уже легко добраться до города даже на таком большом экипаже, как мой.
В давние времена, несколько столетий назад, Ле-Бо был значительным городом, более того — столицей империи. Жители острова Сардиния и городов, расположенных неподалеку отсюда, — Арля, Марселя — состояли в вассальной зависимости от сеньоров Ле-Бо. Этих феодалов было не так много, несколько сот, но у них были тысячи подданных. Они занимали должности сенешалей, командовали армиями Пьемонта и Ломбардии, флотом Неаполитанского королевства, их дочерей жаждали заполучить в жены наследные принцы первейших европейских стран.
Но все это давно минуло.
У меня нет ясного представления, как это все рухнуло. Конечно, тому, что осталось от города, нанесла тяжелый урон революция, но все же я не могу объяснить упадок такого значительного места, знаю лишь, что он пришелся на середину семнадцатого века. (Отец Луи поведал мне об этом позже, ночью, не вдаваясь в подробности. «Никаких вопросов больше, — сказал он. — Час настал». Что ж, так оно и было.) Но я поняла, что священник и Мадлен жили и умерли в другом городе, неподалеку от Ле-Бо, который теперь так изменился, настолько захудал, что стал неузнаваемым. Здесь поработал великий ваятель — время. То, что некогда было городом, стало тенью на карте веков, не отмеченной на картах нашей эпохи. Я даже не могу точно указать его местонахождение, знаю лишь, что он расположен, вернее, располагался в долине к югу от Ле-Бо и к северу от Арля.
Поднимаясь к Ле-Бо той ночью, я видела в свете фонарей кареты следы его былого величия: каменные остовы домов, стены, поднимавшиеся и опадавшие перед моими глазами как застывшие волны. Увидав на выступе скалы фундамент замка, я мысленно надстроила над ним величественные стены. Я представила себе окна, облокотясь на подоконники которых дамы, вызывавшие некогда всеобщее восхищение, и почтенные мужи озирали принадлежавший им мир (так им, должно быть, казалось). Городские улицы были узкими, крутыми и неровными — берлин продвигался медленно. Это меня вполне устраивало: я хотела увидеть хоть что-то, не имея времени для прогулки пешком. К тому же мне все время приходилось точно следовать маршрутом, указанным на карте: повернуть налево, повернуть направо, спуститься сначала в одну долину, а потом в другую, где была похоронена Мадлен.
Итак, я медленно ехала мимо руин Ле-Бо. Несколько домов все же не рухнули — пустые, без дверей, с зияющими окнами без ставен, похожими на открытый рот немого. Ужасное зрелище, оно только усиливало меланхолию, которая, казалось, стала моей участью. Вот почему я так обрадовалась, когда берлин слегка ускорил ход, увлекаемый собственной тяжестью, — явный признак того, что дорога пошла под гору.
ГЛАВА 41На перекрестке дорог
К полуночи я была там, где мне и следовало быть, — на южной оконечности долины за Ле-Бо, близ города, названия которого я не знала, у пересечения не двух даже (как я себе представляла), а трех дорог.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183