Граф умоляюще протянул к ней руки, прося подойти ближе.
Нита поправляла перед зеркалом газовую вуаль, окутавшую ее прозрачным покровом.
– Прошу тебя, Маргарита, – прошептал Жулу, целуя ее, – прошу тебя, будь хоть сегодня доброй. Ради других, ради тебя самой. Мы так неожиданно разбогатели. Прошу тебя, умоляю, остановись!
Маргарита зажала его голову в ладонях и устремила на него колдовской взгляд.
– Ты уже здоров, – сказала она, – ты поправишься. Я вижу, я уверена! Я готова полжизни отдать за доктора Ленуара. Одного тебя, слышишь, только тебя я любила по-настоящему, мой драчун, мой король. Жулу! Я хочу, чтобы ты стал герцогом де Клар.
Глаза больного блеснули. Снова его трясла лихорадка. Меж тем графиня продолжала:
– Только не мешай мне устроить наше будущее. Ты превратишься в помеху, а тебе хорошо известно: все помехи на моем пути я сметаю. Кретьен, ты меня не знаешь. Я люблю тебя страстно, эта страсть душит меня ночью и днем. Я мечтаю возвеличить тебя на зависть и восхищение всем, возвысить тебя так, чтобы на тебя смотрели только снизу вверх, мне нужен повелитель, слышишь, и я хочу, чтоб этим повелителем был ты!
Глаза ее исступленно пылали.
Тут снизу мощно и зазывно грянул оркестр.
– Вы идете, сударыня? – спросила Нита, не в силах устоять на месте.
Ведь она была молода и ей так хотелось танцевать!
Граф дрожал всем телом. Под завораживающим взором Маргариты его решимость размякала и таяла. Она улыбнулась, прекрасная, как горячечное видение, и больной прошептал побелевшими губами:
– Значит, тебе нужно еще одно преступление?
Маргарита поцеловала его в глаза.
– Отдохни, – сказала она, – и положись на меня. Я люблю тебя, люблю!
Она упорхнула, оставив на его устах вкус смертельного поцелуя, подхватила Ниту под руку, и они унеслись, словно вихрь цветочных лепестков, поднятый в небеса порывом августовского ветра.
Сраженный граф рухнул на подушки. Прикажи она ему сейчас убить доктора Ленуара, его спасителя, он бы не задумался!
Лазурно-розовое облако и багряное полыхание, Нита и Маргарита, плыли по коридору, как грезы зачарованной любви.
Мелодия бала нарастала. Вам приходилось слышать его в пьянящие часы юности?
Чарующие, влекущие звуки слагаются в гармонию чистую и сильную, как страсть, что играет вашим сердцем подобно пальцам, исторгающим трели из трепетных струн.
То была воплощенная в звуках радость, слегка кружащая голову, рождающая смутное неодолимое томление.
Блаженны лежебоки, ни разу не вкусившие этого детского восторга! Блаженны и те, кто сам постиг премудрости бала!
Бал это юность. Поэты, истинные поэты, провозглашают искусство ради искусства. Юность танцует ради танца, и мир меркнет перед его пьянящим исступлением.
– Мы спасем его! – сказала Маргарита.
– Как хорошо сегодня выглядит наш исстрадавшийся друг! – ответила Нита.
Они подошли к парадной лестнице.
– Разве мы не в залу, сударыня? – спросила принцесса.
– Мне надо кое-что взять у себя в комнате, – ответила графиня, – но, дитя мое, я хочу, чтоб на балу мы явились вместе.
Они прошли дальше по коридору, в покои графини.
– Милочка, подождите меня здесь минутку, – сказала Маргарита, указывая кресло в будуаре.
Нита села; Маргарита скрылась в спальне. Там, открыв шкаф, она достала точное повторение костюма, который так шел принцессе.
– Прикажете помочь, сударыня? – спросила из гардеробной прислуга.
– Нет, – поспешно ответила Маргарита, – закройте дверь!
И, внимательно перебирая одну за одной складки вороха невесомой ткани нежных оттенков, крикнула:
– Он скоро придет, Нита! Простите, мой ангел, я вас задерживаю.
Нита, расправлявшая перед зеркалом складки своего «летнего облака», залилась румянцем.
– О, сударыня! – сказала она.
– Он должен прийти, – отвечала графиня из-за двери. – Я с ним виделась, узнала и пригласила. Дай Бог, все устроится, как хотелось бы вам, а стало быть, и нам. Некоторые осуждают несчастных мучеников, согласившихся взять на себя опекунство, но мы готовы многим поступиться за ту радость, что вы нам доставили, позволив называть вас дочерью…
Говоря это, графиня с улыбкой разглядывала легкие шелка, купаясь в них, как в морских волнах.
Она явно осталась довольна. Нита смущенно молчала, но и она улыбалась.
Наконец Маргарита обеими руками затолкала в шкаф весь ворох шелка и лент, который только что торопливо осмотрела.
И повторила про себя слова, уже сказанные в спальне мужа: «Все так; я ничего не упустила!»
Затем, вся сияя, графиня появилась на пороге будуара.
– Я нашла что искала, дитя мое, – сказала она. – Дайте руку, мы сейчас сразим всех поклонников, они вас заждались.
КАК ЗАВЯЗАЛАСЬ СХВАТКА
Известно ли вам, сколько строк и страниц потребуется, чтобы описать бал, подобный празднеству в усадьбе де Клар? Перо упирается, а белая бумага еще больше: что за изобилие гирлянд, улыбок, цветов! Кружевами можно укутать целый собор. Бриллиантов столько, что соблазнится и неподкупный. А глаза! Любая пара стоит всех алмазов мира! Сто пар дивных глаз, чей блеск подчеркивает бархат масок, оттеняющий розовый атлас полуприоткрытых щек и жар алеющих сквозь вуаль губ, белокурые волосы, переплетенные нитями жемчугов и сапфиров, струящиеся из-под рубинов и кораллов черные локоны; нежное благоухание пудры, прозрачные шелка, нескромно обнажающие прелести, обычно сокрытые от посторонних глаз… Весь этот показ фаросского мрамора, слоновой кости (а проще говоря – человеческой плоти) показался бы непристойным, однако, к счастью, на балу этот грех прощается!
Кто только не брался описывать эти пышные ассамблеи! Увы, не делали этого лишь большие художники, умеющие отделять подлинный свет от тени. Лично мне попадались либо умильные славословия неразборчивых льстецов, захлебывающихся уже от того, что их сюда допустили, либо едкие наветы исходящих желчью холопов, вынужденных любоваться балом сквозь двери прихожей.
Хотите знать мое мнение? Я думаю, что подобное не поддается описанию. Уж больно много сверкания и совсем нет полутеней. Ни один темный штришок не осмеливается оттенить очертания на картине.
Свет льется отовсюду.
А ведь послушать путешественников, так в Индии с ее испепеляющими небесами ночная тьма куда непрогляднее нашей.
Так вот к чему я клоню: описывать нечто, коли браться за дело всерьез, означает выдать слабое знание предмета.
Можно бы, конечно, выкрутиться при помощи смеха, он тоже своего рода тень. Но ведь мы с вами не где-нибудь, а в самом предместье Сен-Жермен, пусть пришедшем в упадок, но все ж не забывающем своего славного прошлого – во всяком случае, науки балов. Не знаю, жива ли оная наука в иных местах, судить не могу, но уж здесь – будьте покойны. Должно быть, и что-то смешное – но тут его держат под спудом, скрывают за приятной глазу наружностью.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133