Эшалот с умилением указал ему на мирно задремавшего Саладена. Любой другой ребенок давно бы задохнулся от того доброго шматка колбасы, какой Эшалот затолкал ему в глотку, но Саладену все было нипочем.
– Амедей, – с чувством сказал Эшалот, – этот малец еще будет вспоминать сей великий день, когда его отучили от соски. Я себе один хлеб оставил, всю пищу ему отдал. А тебя-то, папашу, гляжу, это нисколько не трогает!
Симилор пожал плечами:
– Тебе не дано меня понять. Я работаю ради него. Не исключено, что его возьмет разобрать по косточкам семейство Вашри, я там завел для нас знакомства.
– Да ни за что! – вскричал Эшалот. – Не желаю, чтобы его разбирали по косточкам!
– А кто ты такой? – холодно заметил Симилор. – Взялся за роль преданной собачки, ну и играй ее. А у меня дар преуспеяния с помощью женщин и козней. При тебе ребенок останется среди простолюдинов; со мной он станет хлыщом и проходимцем, а в наш просвещенный девятнадцатый век это открывает все дороги!
– Амедей, ты нас погубишь! – вздохнул Эшалот со смешанным чувством упрека и восхищения. – Ты способен соблазнить кого угодно, но в сердце у тебя нет родительских чувств.
– Смирно! – загремел Вояка Гонрекен. – Чтобы у меня все до одного были заняты своим делом! Подпустите-ка тут, как крокодилы пожирают негра: публика это любит. Господин Барюк, подправьте чуток женщину-скелет: что-то ребра у нее кривоваты. Уж коли эти налетчики намерены спалить нашу мастерскую, то хоть погибнем с честью. Эй, госпожа Вашри, покажите-ка вашу грацию и таланты; я сейчас тут эффекту подпущу!
Вскорости вся сказочная фабрика заработала полным ходом. Нельская башня предстала во всей своей средневековой ветхости; Симилор вытянул свои несравненные голени, Эшалот надул свою знаменитую грудную клетку; Каскаден поднял лапку дитя несчастной любви, а мадемуазель Вашри, на которую страшно было смотреть, продемонстрировала свою грацию. В это время Паяц, Медведь и Альбинос встали в позу среди чудовищно облезлых чучел тигров, картонных крокодилов и набитых соломой рыб. Вояка Гонрекен, осененный вдохновением, мазал, господин Барюк махал кистью, капралы малевали, мазилы красили; тошнотворного цвета краски ручьями текли со всех сторон. Вот было зрелище!
Снаружи под лучами зимнего солнца расстилался сад, почти превратившийся в дремучий лес, но просторный и заросший старыми большими деревьями. Повсюду, куда проникали лучи, блестела мокрая трава; в тени еще лежал снег, весь ноздреватый от больших талых капель.
Выйдя из мастерской, девушки подставили лица свежему воздуху и упоенно вдыхали его. Граф же, попав из тепла в холод, с дрожью запахнул шубу на больной груди.
Он долго и надрывно кашлял. Когда приступ прошел, на висках блестели капли пота и два красных пятна проступили посреди бледных скул, изборожденных грубыми складками.
– Развалюху на снос, – повторил он, указывая на мастерскую. – Смысл всей затеи в этом превосходном участке.
– По-моему, сделка славная, – добавил он, переводя дух. – Я все разузнал досконально и немножко поднаторел в делах. А все ради вас, принцесса, деточка моя дорогая.
Он поймал на себе пронизывающий и тяжелый взгляд Розы, невесело улыбнулся и проговорил, обращаясь к ней:
– Ваш брат меня не знает, мадемуазель, и никто не знает.
Он испустил глубокий вздох и понял руки ко лбу.
– Вам лучше, друг мой? – сочувственно спросила Нита.
Он сам попросил Ниту называть его так.
Расшитым своим платком она обтерла пот с его висков. Этот жест никак нельзя было назвать жестом дочери. В нем были жалость и сострадание. Граф благодарно поднес к губам прекрасную ручку, державшую платок.
Он хотел было что-то сказать, но осекся. Роза поняла:
– Господин граф, если вы желаете поговорить с принцессой с глазу на глаз, я отойду. Мне самой надо кое над чем поразмыслить.
Нита удивленно смотрела на них.
– Да что ж это такое? – пробормотала она. – Никогда не чувствовала себя так странно, как нынче утром. Вы меня пугаете!
– Тем лучше, – отвечала мадемуазель де Мальвуа с какой-то особенной улыбкой, – ночью и не нужно особой храбрости.
– Ночью! – отозвалась Нита, граф же отвел глаза.
– Мне уйти? – спросила Роза. Это была мольба.
От волнения граф дрожал всем телом.
– Да, да, – наконец еле слышно выдавил он переменившимся голосом. – Думаю, что смогу говорить. Удалитесь, дитя мое, благослови вас Бог! Вы добры и благородны как ангел. Было время, я был полон сил, но тогда я вел дурную жизнь. Ваш брат знавал меня в те годы. Поведайте ему, что вы угадали во мне, ибо вы угадали верно, и для него, как и для нас, будет лучше, если брат ваш не ошибется в выборе дороги.
Роза быстро чмокнула Ниту, а девушки почти всегда успевают при этом что-то прошептать.
– Слушай как следует, – шепнула она, – запоминай и смекай!
Тут она пошла по тропинке, огибавшей двор, и почти тотчас пропала из виду.
Сердце принцессы билось так, словно перед ней нежданно разверзлась зияющая и полная тайн пропасть.
До сего мгновения с чем бы ни сталкивалась Нита в жизни, она все встречала без страха, не ожидая ниоткуда подвоха. Живя в доме де Клар, она, конечно, порой тосковала по тем неоценимым радостям, что дает человеку родная семья, но таков уж удел всех сирот. Мать она едва помнила, а отца ничто не могло заменить; ничто, кроме одного даруемого Провидением чувства – любви, которая устремлена в будущее так же, как трепет перед родителями – в прошлое.
Но что касается любви, то Нита не поверяла своих секретов никому, – если только они у нее вообще были.
В большом и знатном особняке, доставшемся ей в наследство, у нее были защитники, которых предоставил закон; ее окружили те сочувственные и надежные, но сдержанные отношения, к которым приходится прибегнуть, когда смерть уносит подлинные и невосполнимые привязанности. Жизнь в трауре представлялась ей естественной и простой; эта жизнь шла себе понемногу, постепенно просветляясь.
Никогда, в самом деле никогда, ей и в голову не приходило, что она может встретиться с опасностью.
Да никто здесь пока еще и не говорил с ней об опасности, однако предощущение чего-то пугающего, а может быть, просто непонятного уже витало в воздухе.
Граф прислушался к удаляющимся легким шагам Розы и подал локоть Ните, перед тем еще раз поцеловав ей руку.
– Вы слишком молоды, чтобы понять меня, принцесса, – вымолвил он куда тверже, нежели можно было ждать при его болезненном виде, – слишком молоды, ибо я могу лишь загадать загадку, ключ к которой я сам еще не нашел. Здесь нужен бы человек – ловкий, честный и смелый. Я такого человека не знаю и спешу высказаться сегодня, потому как не ведаю, позволят ли мне силы и обстоятельства сделать это завтра. Отец мой был честным человеком, истинным дворянином, мать была святой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133
– Амедей, – с чувством сказал Эшалот, – этот малец еще будет вспоминать сей великий день, когда его отучили от соски. Я себе один хлеб оставил, всю пищу ему отдал. А тебя-то, папашу, гляжу, это нисколько не трогает!
Симилор пожал плечами:
– Тебе не дано меня понять. Я работаю ради него. Не исключено, что его возьмет разобрать по косточкам семейство Вашри, я там завел для нас знакомства.
– Да ни за что! – вскричал Эшалот. – Не желаю, чтобы его разбирали по косточкам!
– А кто ты такой? – холодно заметил Симилор. – Взялся за роль преданной собачки, ну и играй ее. А у меня дар преуспеяния с помощью женщин и козней. При тебе ребенок останется среди простолюдинов; со мной он станет хлыщом и проходимцем, а в наш просвещенный девятнадцатый век это открывает все дороги!
– Амедей, ты нас погубишь! – вздохнул Эшалот со смешанным чувством упрека и восхищения. – Ты способен соблазнить кого угодно, но в сердце у тебя нет родительских чувств.
– Смирно! – загремел Вояка Гонрекен. – Чтобы у меня все до одного были заняты своим делом! Подпустите-ка тут, как крокодилы пожирают негра: публика это любит. Господин Барюк, подправьте чуток женщину-скелет: что-то ребра у нее кривоваты. Уж коли эти налетчики намерены спалить нашу мастерскую, то хоть погибнем с честью. Эй, госпожа Вашри, покажите-ка вашу грацию и таланты; я сейчас тут эффекту подпущу!
Вскорости вся сказочная фабрика заработала полным ходом. Нельская башня предстала во всей своей средневековой ветхости; Симилор вытянул свои несравненные голени, Эшалот надул свою знаменитую грудную клетку; Каскаден поднял лапку дитя несчастной любви, а мадемуазель Вашри, на которую страшно было смотреть, продемонстрировала свою грацию. В это время Паяц, Медведь и Альбинос встали в позу среди чудовищно облезлых чучел тигров, картонных крокодилов и набитых соломой рыб. Вояка Гонрекен, осененный вдохновением, мазал, господин Барюк махал кистью, капралы малевали, мазилы красили; тошнотворного цвета краски ручьями текли со всех сторон. Вот было зрелище!
Снаружи под лучами зимнего солнца расстилался сад, почти превратившийся в дремучий лес, но просторный и заросший старыми большими деревьями. Повсюду, куда проникали лучи, блестела мокрая трава; в тени еще лежал снег, весь ноздреватый от больших талых капель.
Выйдя из мастерской, девушки подставили лица свежему воздуху и упоенно вдыхали его. Граф же, попав из тепла в холод, с дрожью запахнул шубу на больной груди.
Он долго и надрывно кашлял. Когда приступ прошел, на висках блестели капли пота и два красных пятна проступили посреди бледных скул, изборожденных грубыми складками.
– Развалюху на снос, – повторил он, указывая на мастерскую. – Смысл всей затеи в этом превосходном участке.
– По-моему, сделка славная, – добавил он, переводя дух. – Я все разузнал досконально и немножко поднаторел в делах. А все ради вас, принцесса, деточка моя дорогая.
Он поймал на себе пронизывающий и тяжелый взгляд Розы, невесело улыбнулся и проговорил, обращаясь к ней:
– Ваш брат меня не знает, мадемуазель, и никто не знает.
Он испустил глубокий вздох и понял руки ко лбу.
– Вам лучше, друг мой? – сочувственно спросила Нита.
Он сам попросил Ниту называть его так.
Расшитым своим платком она обтерла пот с его висков. Этот жест никак нельзя было назвать жестом дочери. В нем были жалость и сострадание. Граф благодарно поднес к губам прекрасную ручку, державшую платок.
Он хотел было что-то сказать, но осекся. Роза поняла:
– Господин граф, если вы желаете поговорить с принцессой с глазу на глаз, я отойду. Мне самой надо кое над чем поразмыслить.
Нита удивленно смотрела на них.
– Да что ж это такое? – пробормотала она. – Никогда не чувствовала себя так странно, как нынче утром. Вы меня пугаете!
– Тем лучше, – отвечала мадемуазель де Мальвуа с какой-то особенной улыбкой, – ночью и не нужно особой храбрости.
– Ночью! – отозвалась Нита, граф же отвел глаза.
– Мне уйти? – спросила Роза. Это была мольба.
От волнения граф дрожал всем телом.
– Да, да, – наконец еле слышно выдавил он переменившимся голосом. – Думаю, что смогу говорить. Удалитесь, дитя мое, благослови вас Бог! Вы добры и благородны как ангел. Было время, я был полон сил, но тогда я вел дурную жизнь. Ваш брат знавал меня в те годы. Поведайте ему, что вы угадали во мне, ибо вы угадали верно, и для него, как и для нас, будет лучше, если брат ваш не ошибется в выборе дороги.
Роза быстро чмокнула Ниту, а девушки почти всегда успевают при этом что-то прошептать.
– Слушай как следует, – шепнула она, – запоминай и смекай!
Тут она пошла по тропинке, огибавшей двор, и почти тотчас пропала из виду.
Сердце принцессы билось так, словно перед ней нежданно разверзлась зияющая и полная тайн пропасть.
До сего мгновения с чем бы ни сталкивалась Нита в жизни, она все встречала без страха, не ожидая ниоткуда подвоха. Живя в доме де Клар, она, конечно, порой тосковала по тем неоценимым радостям, что дает человеку родная семья, но таков уж удел всех сирот. Мать она едва помнила, а отца ничто не могло заменить; ничто, кроме одного даруемого Провидением чувства – любви, которая устремлена в будущее так же, как трепет перед родителями – в прошлое.
Но что касается любви, то Нита не поверяла своих секретов никому, – если только они у нее вообще были.
В большом и знатном особняке, доставшемся ей в наследство, у нее были защитники, которых предоставил закон; ее окружили те сочувственные и надежные, но сдержанные отношения, к которым приходится прибегнуть, когда смерть уносит подлинные и невосполнимые привязанности. Жизнь в трауре представлялась ей естественной и простой; эта жизнь шла себе понемногу, постепенно просветляясь.
Никогда, в самом деле никогда, ей и в голову не приходило, что она может встретиться с опасностью.
Да никто здесь пока еще и не говорил с ней об опасности, однако предощущение чего-то пугающего, а может быть, просто непонятного уже витало в воздухе.
Граф прислушался к удаляющимся легким шагам Розы и подал локоть Ните, перед тем еще раз поцеловав ей руку.
– Вы слишком молоды, чтобы понять меня, принцесса, – вымолвил он куда тверже, нежели можно было ждать при его болезненном виде, – слишком молоды, ибо я могу лишь загадать загадку, ключ к которой я сам еще не нашел. Здесь нужен бы человек – ловкий, честный и смелый. Я такого человека не знаю и спешу высказаться сегодня, потому как не ведаю, позволят ли мне силы и обстоятельства сделать это завтра. Отец мой был честным человеком, истинным дворянином, мать была святой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133