– Дорогой мой брат, – произнесла она тихим голосом, – Ролан де Клар – твой друг и твоя единственная надежда и спасение, поверь мне. Но кого еще ты ждешь? Ты молчишь? Помнишь, в детстве у нас была игра: к отцу приходило много людей, и мы пытались угадать, кто добрый, а кто злой. Мне кажется, шаги, которые мы слышим на лестнице, несут тебе либо счастье, либо горе. Попробую угадать: если это Ролан де Клар – мы спасены…
– Довольно глупостей! – перебил Леон, не спуская глаз с двери.
– Если же не он… – начала было Роза де Мальвуа. Она не договорила. Дверь распахнулась, и новый лакей возгласил громко и торжественно:
– Герцогиня Маргарита де Клар!
ГРАФИНЯ
Нынешний век – век превращений, и мы ничуть не рассчитываем поразить читателя, сообщив, что девка из Латинского квартала обернулась графинею. Тем более что в этой девке из Латинского квартала было немало от графини.
Слава Богу, все мы такого насмотрелись: мир меняется прямо на глазах! Не успели расстаться с бедолагой, одолжившим денег на веревку и мыло, как глядь! – он уже богач, владелец двадцати миллионов и царит в светских салонах, куда прежде его допустили б разве что разносить пунш да мороженое тем, кто сегодня готов лобызать подошвы его августейших сапог. Дело самое житейское и волнует разве что того смельчака, что смиренно зарабатывал себе кусок хлеба, крича во весь голос: «Да здравствует Лига!», а нынче плотно завтракает, обедает и ужинает, и все после того, как в один прекрасный день язык у него раздвоился и выкрикнул: «Да здравствует король!»
Таков наш век. Грязные задворки в одно прекрасное утро превратились в бульвары. Все здесь дышит благополучием, ничто не напоминает о нищете. А если какой брюзга напомнит – над ним посмеются, и с полным правом. И то сказать – разумно ли упрекать полный света и воздуха бульвар за то, что он потеснил вонючие переулки?
Таков наш век. Маргарита Садула, графиня дю Бреу де Клар, являла собою исключение лишь в том, что как две капли воды походила на настоящую графиню.
Ибо для выскочек, детей случая, есть своя кара, и всемогущий век не в силах ничего тут поделать. Все они несут клеймо своего прошлого, и свет, балуя их, не перестает посмеиваться.
А вот у Маргариты такого клейма не было, и графиня из нее вышла безупречная. Хотите знать, почему? Скажу: она попросту не страдала излишком усердия, который Талейран назвал самой неизлечимой и губительной болезнью выскочек любого пола и достатка.
Уж больно они прилежны, и все слушаются внутреннего голоса, который нашептывает: большой Жан, маловато же в тебе герцогского! И тогда герцогское начинает бить из Жана через край, что еще хуже!
Сии жалкие победители суетятся, пыжатся, из кожи вон лезут и тонут – потому как барахтаются, вместо того чтоб спокойно лежать на воде. Усердие, подобно нечистой совести, не дает им покоя. Они бегут там, где нужно идти шагом, и одышка выдает их. Я знаю человека, похожего на Мидаса, в том числе ушами: он тоже хотел, чтоб в доме его все было из золота. А одна… дочь Венеры и мартовского кота, разбогатевшая благодаря деяниям, кои не принято описывать на бумаге, облагороженная Меркурием, возжелала, чтобы на конюшне у нее служил виконт! Настоящий виконт – в конюхах!
Виконт нашелся; теперь он ее лупит.
Когда графиня дю Бреу де Клар вошла в кабинет мэтра де Мальвуа, Леон сидел все там же, за своим письменным столом. В нескольких шагах от него стояла Роза. Оба имели вид крайне взволнованный.
Графиня же не волновалась ничуть. Величаво и уверенно переступая порог кабинета, она выглядела невозмутимо спокойной. Леон поднялся ей навстречу. Роза не двинулась с места.
Графиня почти не постарела в обычном смысле слова. Глядя на нее даже при свете дня, вы сказали бы, что годы не оставили разрушительных следов на ее прекрасном лице. То была прежняя красавица Маргарита, но красота ее стала иной, весь облик изменился.
Однако перемены эти были вовсе не те, каких можно было ожидать, зная ее в ранней юности.
Тогда, глядя на эту девушку, вы поручились бы, что талия ее с годами располнеет, а прелести сделаются чересчур пышны – извечный бич молодящихся натур. Говорят, полнота, маскируя и расправляя морщины, продлевает красоту. Да мало ли что говорят! Приберегите речи в защиту полноты для судебного процесса. Дело полноты у нас во Франции пока не выиграно, не то что в Турции. Пусть полнота и помогает сохранить цвет лица, зато прячет глаза, утяжеляет, угнетает и главное – старит. Усилие, поддерживающее корсет женщины, выдает ее возраст надежнее, чем болтливые выписки, собранные завистницами по метрическим книгам.
Даже очаровательной и остроумной даме, известной всему Парижу умением добывать неопровержимые доказательства возраста своих соперниц, пришлось бы утроить свои старания, пожелай она выяснить хоть что-то о Маргарите. Никто не знал, откуда та родом. Работа, которую должен быть проделать какой-нибудь несчастный, отыскивая без номера нужный дом на длиннющей улице Святого Гонория, стучась в каждую дверь, показалась бы детской забавой по сравнению с задачей просмотреть метрические книги всех околотков Франции. Да и во Франции ли родилась Маргарита? Горячность ее нрава обнаруживала явную примесь испанской крови. Испанской, а то и итальянской… Поди-ка, сыщи концы!
Словом, за минувшие годы грозившая Маргарите дебелость так и не наступила. Худоба, напасть столь же отвратительная, тоже миновала ее. Впрочем, вопреки ожиданиям, она казалась более склонна к стройности, чем к полноте. Теперь она была не королевой театра, а просто графиней – только и всего.
Следует ли из того, что королева и графиня различаются по весу? В театре – да, безусловно. В театре королева должна либо весить столько-то пудов, либо умереть.
Вы сами хоть раз наблюдали такое? Лично я – неоднократно, и даже решил сделать о том доклад в Академии наук. Так, например, в предместье Сен-Жермен гораздо меньше тучных женщин, чем в предместье Сент-Оноре, в предместье Сент-Оноре их меньше, чем на шоссе д'Антен и на шоссе д'Антен меньше, чем в разных укромных уголках, куда удаляются почившие от трудов портнихи и торговки. У меня есть цифры, и весьма убедительные. Разница между улицей Сен-Дени и улицей Варенн достигает без малого 50 процентов! Грандиозно!
Хотя улица Варенн потребляет вчетверо больше сладостей, от которых, как известно, полнеют.
Так вот, Маргарита сохраняла ладность, свойственную юному возрасту; она была откровенно молода, хотя одевалась соответственно истинным своим годам, а не кажущимся. Можем честно назвать ее возраст: по нашим прикидкам – тридцать пять лет. А может, и того поболее.
На первый взгляд вы дали бы ей лет на десять меньше, а со спины, когда она легким шагом проходила по тенистым аллеям усадьбы де Клар, ее можно было принять за двадцатилетнюю.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133