Собравшиеся слушали разинув рот, а мадемуазель Вашри так даже забыла глотать, до того ей нравилось.
Единственное, что несколько смущает автора, так это опасение прослыть подражателем Вергилия – уж больно бросается в глаза сходство этой сцены со свиданием Энея, Анхизова сына, с Дидоной в окружении ее придворных – но ничто не ново под солнцем.
Симилор заломил шляпу набекрень. Двойной триумф в качестве оратора и соблазнителя опьянял его.
– Я это к тому, чтобы обратить ваше внимание, – продолжал он, – ведь Эшалот имел равные со мной возможности в этом мире. Отчего же он остался на дне, а я поднимался по общественной лестнице? Все дело в душевных дарованиях. Что до меня, начавшего с салонных танцев и имея на сей счет все возможные свидетельства и дипломы, то я преуспел благодаря женщинам. Коль вы не идете на сделки с совестью, можете жить с поднятой головой, известное дело. Да, цыпочка моя, – прервался он, протягивая табакерку мадемуазель Вашри, – каких только я не повидал, и бывал замешан в аферах, где денег ворочались целые горы. Я лично завтракал что ни день с Приятелем – Тулонцем.
– С самим господином Лекоком! – пронесся шепот среди слушавших.
– Это которому отрубило голову несгораемым шкафом у банкира Шварца, – вставила мадемуазель Вашри. – Вот, я помню, смеху тогда было!
Публика сдвинулась потеснее. Эта свежая еще драма, и главное, на редкость прихотливая коллизия глубоко впечатлили трудящийся люд, который знал на этот счет побольше широкой публики и даже побольше полиции. Ибо чем глубже вы погружаетесь, тем лучше слышны бродящие в народе слухи. Жестокая смерть господина Лекока породила тысячи предположений. Легенда о Черных Мантиях гуляла по проулкам и заполняла умы престарелой бедноты. Всем было невтерпеж послушать.
Симилор прошипел громкое «тссс».
– Коль найдется такой сообразительный и ловкий малый, кто хочет тихой сапой нажить капиталец, – снова завел он с таинственным видом, – пока еще можно подыскать оказию, что уж там. Никаких Черных Мантий никогда не было! Это только бездельники сочиняют подобные байки. Что верно, так это что можно найти ребят, которые обделывают кой-какие делишки под покровом тумана, и что нужны люди присматривать или следить за товаром; все шито-крыто; не знаешь чем обернется. Разве можно доставить малейшее неудовольствие хозяевам кабачка «Срезанный колос», где, как поговаривали, Черные Мантии сходились на свои совещания? Шито-крыто, это были кабатчики, вот; к ним ходили в картишки перекинуться. В общем, двое из тех пропали: господин Лекок и господин Трехлапый, калека из почтовой конторы.
– А вы, господин Симилор, знали господина Трехлапого? – спросила прекрасная Вашри, сдобрив свой сиплый голос толикой нежности.
Симилор напряг свои знаменитые икры. Он рос на глазах. Его старая серая шляпа просвечивала.
– Это столь же неоспоримо, как и ваша несравненная красота, – ответил он. – И не просто знал, но и навещал его в его апартаментах, что были аккурат напротив наших, в собственном доме агентства Лекока, и даже могу сказать вам, что он принимал дам первой категории, сколько раз, бывало, столкнешься с такой на лестнице, полюбезничаешь; из чистого озорства, без всяких там сердечных переживаний. Их кареты ожидали у подъезда, и, несмотря на все их рюшечки, стоило шепнуть им на ушко «Будет ли завтра день?», как они делались нежны, как котятки.
Симилор вдруг оборвал речь: он увидел, как блестит серый глазок господина Барюка.
– Давай, вынюхивай, Дикобраз! – прорычал он вместо продолжения. – Ты имеешь дело с человеком поумней твоего, браток!
И с напором продолжал:
– В руках ничего, в карманах пусто! Мне не страшно, пускай ревностный глаз властей копается в моем прошлом, а что до хранимых мною секретов, то я сумею их не разболтать и под самой страшной пыткой!
Господин Барюк уже отвернулся и затерялся среди других групп.
В наступившем молчании были слышны выкрики подмастерий вокруг поэта:
– Ну, давай, Вояка, расскажите-ка про рождение Господина Сердце!
А чуть дальше ласковый басок бедняги Эшалота твердил с невозмутимым терпением:
– Саладен, будь умничкой. Большой парень – и соску все сосет, засмеют ведь! Ты мне потом спасибо скажешь!
– Смирно! – приказал Вояка Гонрекен. – Вот вам байка, которую каждый год рассказывают на празднике Господина Сердце для новичков. Называется «рождество Господина Сердце», но это неудачное название, ведь Господин Сердце имеет на вид от роду лет двадцать восемь – тридцать, а дело было в тысячу восемьсот тридцать втором году, в средопостную ночь. Просто он родился в эту ночь для нас, и того довольно. Готовы? Ага, славно. Каскадену приказываю помолчать. Это было в годы правления супругов Лампион, сменивших Тамерлана, царство ему небесное. Господин Лампион был не без таланту, но его мадам чересчур любила покушать. Дела мастерской шли неважно. Господин Барюк искал, где б ему заняться торговлей, я что-то такое ни шатко ни валко малевал. А что вы думали! Чтобы развернуться во всю мочь, нужен успех! Ну так мы бесчинствовали в «Возрождении Венеры» у Итальянской заставы, у Обрубка: проедали его вывеску. Цыц! А то не буду рассказывать! Ну, возвращаемся с гулянки под утро в мастерскую, пешком, хозяин с хозяйкой в фиакре, круглые как мячики: фиакр подъезжал вон там, с улицы, и вдруг лошади стали как вкопанные. Дикобраз орет: «Живо вперед!» Я говорю: «Время летит как на крыльях!» Кучер нахлестывает, проку ни малейшего. Потом иду я к передку повозки посмотреть, что там так не понравилось лошадям.
– Это был я! – прервал его господин Барюк.
– Чудно! – насмешливо ответил Вояка. – Это были вы. Но кто из нас двоих крикнул: «Господи! Женщина! Не может быть!»
– Так то была женщина? – спросил удивленный Каскаден.
– Именно, щенок, вся в черном и в полнейшем беспамятстве. Лошади отказались ее давить. Это у них такой научный инстинкт.
– И мы ее подняли и принесли сюда, и, придя в чувство, бедный молодой человек прошептал: «О матушка моя!»
– Как?! Молодой человек?! – раздалось со всех сторон. – Что еще за молодой человек?!
– Господин Гонрекен! – провозгласил Барюк. – Вы обмишулились с вашей «эффектой»! Придется исправлять!
– Это был он! – буркнул Вояка. – Уже и так все угадали! Ведь вы угадали, братцы? И все же добавлю для ясности, что женщина в черном – это был маскарад, под которым неизвестный прятал свой пол и свои невзгоды, теперь ясно? Его тайна так и осталась для всех тайной. Если господин Барюк ее знает, пусть расскажет: буду весьма рад услышать. Несколько месяцев он пролежал больной; хозяева, умилившись его добродетелями, предложили ему руку мадемуазель, которой давно домогался присутствующий здесь господин Барюк. Получай!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133